Может, он спит и видит сон, в котором действительно летает в облаках, как у Аристофана? Что там были за прелестные строчки?
Чрезмерно разум напрягать не должен ты,Направь свободно мысль свою по воздуху……Бессильна мысльПроникнуть в тайны мира запредельного,В пространствах не повиснув и не будучиСоединенной с однородным воздухом.
Старина Аристофан! Для него нет ничего святого! Разумеется, кроме поистине святых вещей: мудрости, истины, добродетели.
Нет, находясь внизу и взоры ввысь вперив,Я ничего б не понял.Сила земнаяПритягивает влагу размышления.Не то же ли случается с капустою?
Сократ рассмеялся.
Он выставил руки перед собой и начал их рассматривать: короткие крепкие пальцы, широкие сильные запястья. Да, это его руки. Его старые, натруженные руки, которые хорошо служили ему всю жизнь: когда он работал каменотесом, как и отец, когда воевал за свой город, когда упражнялся в гимнасии. Он притронулся к собственному лицу — но не ощутил его. Вот тут должен быть подбородок, тут лоб, и короткий толстый нос, и мясистые губы. Но ничего не было. Вместо лица — воздух. Руки его свободно прошли сквозь то место, где должно быть лицо. Он попытался обхватить голову, изо всей силы сжал руки — и ничего не почувствовал.
«Это очень странное место», — подумал он.
Возможно, он попал в мир чистых идей, о которых так любил рассуждать молодой Платон, где существуют только образы и нет ничего реального.
«Тут находятся идеи облаков, а не сами облака. Я иду по идеальному воздуху. И сам я — идеальный Сократ, свободный от своего грубого обычного тела. Возможно ли это? Видимо, да».
Он немного постоял, размышляя об этом. И подумал, что такой может быть жизнь после жизни. А значит, не исключено, что он встретит каких-нибудь богов, если туг есть боги и если он сможет их найти.
«Я был бы не прочь, — подумал он. — Может, они захотят поговорить со мной. Афина будет рассуждать о мудрости, или Гермес о быстроте, или Арес о природе храбрости, или Зевс о… ну, о чем пожелает. Конечно, я покажусь им полнейшим глупцом, но ничего страшного: любой, кто думает, что будет разговаривать с богами на равных, глуп. Я не питаю таких иллюзий. Если боги вообще существуют, они, несомненно, гораздо выше меня во всех отношениях. Иначе стали бы люди считать их богами?»
Безусловно, он сильно сомневался в самом существовании богов. Но если они есть, было бы разумно полагать, что их можно найти именно в таком месте.
Он поднял глаза. Небо сияло золотом. Он вздохнул полной грудью, улыбнулся и зашагал над белой пустотой, надеясь найти богов.
— А теперь что ты думаешь? — спросил Таннер. — Все еще сомневаешься?
— Пока рано о чем-то говорил», — хмурясь, ответил Ричардсон.
— Но он же выглядит как Сократ.
— Ну, с этим мы справились легко. У нас много описаний Сократа, оставленных людьми, знавшими его: приплюснутый широкий нос, лысая голова, толстые губы, короткая шея. Обычное лицо Сократа, знакомое каждому, как и внешность Шерлока Холмса или Дон Кихота. Мы ничего не выдумывали. Но это не главное. Только то, что происходит у него в голове, покажет, получился ли у нас настоящий Сократ.
— Он там преспокойно бродит, и настроение у него, по-моему, хорошее. Как и должно философу.
— Писарро выглядел таким же философом, когда мы запустили его в камеру.
— Может, Писарро и был таким же философом, — сказал Таннер. — Подобные люди не будут паниковать, если окажутся в непонятном месте.
Скептицизм Ричардсона начинал действовать ему на нервы. Они как будто поменялись ролями: теперь Ричардсон не верил в возможности собственной программы, а Таннер толкал его к новым достижениям.
— У меня все еще есть сомнения, — бесцветным голосом сообщил Ричардсон. — Да, мы использовали новые параллакс-фильтры. Но, боюсь, столкнулись с той же проблемой, что и французы с Дон Кихотом. Да и у нас было нечто подобное при разработке Холмса, Моисея и Цезаря. Данные слишком загрязнены мифами и домыслами. В нашем Сократе столько же выдуманного, сколько и реального; а может, его личность вообще целиком выдумана. Платон мог нафантазировать о нем все, что угодно, — таким же образом Конан Дойл сотворил Холмса. И, боюсь, мы получим что-то вторичное, безжизненное, без малейшего проблеска самостоятельных мыслей, которые нам хотелось бы получить.
— Но новые фильтры…
— Возможно. Возможно…
Таннер упрямо мотнул головой:
— Холмс и Дон Кихот — полностью выдуманные фигуры. Они существуют только в одном измерении, созданном авторами. Можно пробиться сквозь искажения и фантазии, внесенные через какое-то время читателями и комментаторами, но под ними обнаружится только вымышленный персонаж. Платон мог, по каким-то своим соображениям, многое о Сократе придумать — но и оставить многое от реального Сократа. Сократ-то на самом деле жил! Активно участвовал в общественной жизни Афин пятого века. И упоминается в произведениях многих других современников, не только в диалогах Платона. Что и дает нам тот самый параллакс, на который ты надеешься, не правда ли? Мы в состоянии представить Сократа не только с точки зрения одного автора.
— Возможно, так оно и есть. А может, и не так. С Моисеем у нас ничего не вышло. Он тоже выдуманная фигура?
— Кто может сказать? Тебе пришлось руководствоваться только Библией. Ну и тоннами комментариев к ней, если они хоть чего-то стоят. Как видишь, не так уж и много.
— А Цезарь? Ты же не скажешь, что никакого Цезаря на свете не было. Но то, что мы знаем о нем, несомненно, забито всякими выдумками. Когда мы его сотворили, у нас вышла карикатура, да и только. И думаю, помнишь, как быстро вся его речь скатилась к абсолютной тарабарщине.
— Это ничего не значит, — возразил Таннер. — Цезарь был одной из первых моделей. Сейчас ты гораздо больше знаешь о том, что делаешь. Думаю, с Сократом все пойдет как надо.
Таннер решил, что устойчивый пессимизм Ричардсона служит тому защитой, созданной, чтобы отгородиться от возможной новой неудачи. В конце концов, не Ричардсон выбирал
Сократа. Кроме того, от впервые использовал параллакс — последнее новшество в программе создания моделей.
Таннер взглянул на него. Ричардсон молчал.
— Давай, действуй, — сказал Таннер. — Вводи Писарро и дай им пообщаться. Тогда и поймем, что за Сократ у тебя получился.
Вдали снова завихрился воздух, и на перламутровом горизонте показалось маленькое темное пятнышко, словно какой-то изъян в ослепительной белизне.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
