— Хватит! — Писарро нетерпеливо махнул рукой. — Эти войны мне неизвестны.
Перед ним, несомненно, был солдат, обычный солдат.
— Что ж, наверное, это место, куда отправляют мертвых солдат, — сказал он.
— Значит мы мертвы?
— Давным-давно. Король здесь Альфонсо, а Папа — Пий, и ты не поверишь, какие по счету. Кажется, демон сказал — Пий
Шестнадцатый. А еще американец говорил, что сейчас две тысячи сто тридцатый год. Последний год на моей памяти был тысяча пятьсот тридцать девятый. А у тебя?
Человек, назвавшийся Сократом, снова пожал плечами:
— У нас в Афинах другой счет времени. Но давай считать, дабы продолжить беседу, что мы мертвы. По-моему, это вполне правдоподобно, учитывая, какое странное тут место и каким бесплотным представляется мне собственное тело. Итак, мы умерли и сейчас у нас жизнь после жизни. Интересно, а сюда посылают добродетельных людей или наоборот? Или после смерти все попадают в одно и то же место, независимо от того, каков ты был при жизни? Как ты считаешь?
— Пока не понял, — сказал Писарро.
— Так… Ты вел добродетельную жизнь или нет?
— То есть грешил ли я?
— Да, можно использовать и это слово.
— Он хочет знать, грешил ли я! — поразился Писарро. — Спрашивает, был ли я грешником? Вел ли добродетельную жизнь? Да какое ему дело?
— Сделай милость, ответь, — попросил Сократ. — И ради нашей беседы позволь задать еще несколько вопросов…
— Начинается, — сказал Таннер. — Видишь? У тебя получилось! Сократ втягивает его в диалог!
Глаза Ричардсона сияли.
— Именно! Гарри, это же чудесно!
— Сократ его запутает.
— Не уверен, — возразил Ричардсон.
— Я стараюсь не оставаться в долгу, — начал Писарро. — Если меня бьют, я даю сдачи. Разве это грех? Это здравый смысл. Мы делаем то, что нужно, чтобы выжить и сохранить свое место под солнцем. Да, случается мне и забыть о постном дне, и поминать имя Господа всуе — полагаю, что это грешно, ведь брат Висенте всегда меня корил. Но разве это делает меня грешником? Как только у меня находится время, я каюсь. Наш мир греховен, и я ничуть не хуже других — так за что же меня винить? А? Бог создал меня таким. Я сотворен по образу Его и подобию. И верю в Сына Божьего.
— Так значит, ты добродетельный человек?
— Уж во всяком случае, не грешник. Я же сказал, что если и грешил, то каялся, и мое покаяние очищало меня от греха, словно того и не было.
— Согласен. Значит, ты добродетелен, и я попал в хорошее место. Но хочу окончательно убедиться. Скажи еще раз: твоя совесть совершенно чиста?
— Ты кто, исповедник?
— Всего лишь невежда, стремящийся к пониманию. И ты мне поможешь его обрести, изучая это место со мной. Если я попал в мир добрых людей, то и сам был добродетелен при жизни. Так что облегчи мою задачу, расскажи, есть ли на твоей совести что-то такое, в чем ты раскаиваешься?
Писарро неловко повел плечом:
— Ну, я убил правителя.
— Злого? Врага твоего города?
— Нет, он был мудрым и добрым.
— Тогда у тебя есть причина раскаиваться. Действительно, это грех — убить мудрого правителя.
— Но он был язычником.
— Кем?
— Он не верил в Бога.
— Он не верил в своего бога? — спросил Сократ. — Тогда, возможно, не так уж грешно было его убить.
— Нет. Он не верил в моего. Поклонялся своим богам. А значит был язычником. Как и весь его народ, коль разделял веру правителя. С этим нельзя было мириться. Из-за того что подданные разделяли его веру, они могли быть осуждены на вечные муки. Я убил его ради спасения душ его людей. Я убил его из любви к Богу.
— А ты согласен с тем, что все боги — отражение одного?
Писарро задумался:
— Похоже, что в чем-то так оно и есть.
— А разве служение Богу само по себе не праведно?
— Как же может быть иначе, Сократ?
— А ты не считаешь, что тот, кто служит верой своему богу согласно учению этого бога, поступает праведно?
Писарро сдвинул брови:
— Ну… при таком подходе — да…
— Тогда, думаю, убитый тобой правитель был праведным человеком, и, убив его, ты согрешил перед Богом.
— Подожди-ка!
— Подумай сам: служа своему богу, он тем самым служил и твоему. Ведь каждый такой человек служит Богу истинному, который заключает в себе всех наших придуманных божков.
— Нет, — угрюмо отрезал Писарро. — Как он мог быть слугой Господа? Он ничего не знал об Иисусе. Он не понимал Троицу. Когда священник дал ему Библию, он с презрением швырнул ее на землю. Это был язычник, Сократ! Как и ты. Ты вообще не разбираешься в таких вещах, если называешь Атауальпу праведником. Или если считаешь, что сможешь меня в этом убедить.
— Безусловно, я очень мало знаю. Но ты говорил, что он был мудрым и добрым?
— Для язычника — да.
— И хорошим правителем для своего народа?
— Похоже, да. Они процветали, когда я к ним пришел.
— Но все-таки он не был праведником.
— Я же объяснил. Он никогда не принимал причастия. По правде говоря, отвергал до самого дня смерти. И только тогда принял крещение. И вот тут-то и стал праведником. Но его уже собирались казнить, и было поздно его спасать.
— Крещение? Расскажи мне о нем, Писарро.
— Это таинство.
— Что такое таинство?
— Священный обряд. Он проводится священником с помощью святой воды. Человек тогда приходит в лоно Святой Матери-Церкви и обретает прощение всех грехов — и первородного, и своих собственных — и приобщается к Святому Духу.
— Потом ты мне расскажешь об этом побольше. Итак, благодаря крещению, ты сделал этого доброго правителя праведником? А потом убил его?
— Да.
— Но он же был праведником, когда ты убил его. Так что, несомненно, это убийство было грехом.
— Он должен был умереть, Сократ!
— А почему? — спросил афинянин.
— Сократ доиграется, — сказал Таннер. — Писарро его убьет. Ты только посмотри!
— Смотрю, — откликнулся Ричардсон. — Только никто никого не убьет. У них слишком разные воззрения.
— Вот увидишь.
— Ты думаешь?
— Я тебе уже объяснил, почему он должен был умереть, — продолжал Писарро. — Потому что его народ разделял его верования. Они поклонялись солнцу, потому что правитель сказал: «Солнце — Бог». Если бы мы позволили им и дальше вытворять то же самое, их души попали бы в ад.
— Но если они во всем следовали ему, то обязательно тоже приняли бы крещение и стали праведными, что порадовало бы и тебя, и твоего бога! Разве не так?
Писарро запустил пальцы в бороду:
— Нет!
— Почему ты так думаешь?
— Потому что правитель согласился принять крещение только после того, как мы приговорили его к смерти. Он стоял у нас на пути, разве не понимаешь? Он нам мешал! И мы от него избавились. Сам он никогда бы не обратил свой народ в истинную веру. Вот почему мы убили его. Но мы не хотели убивать его душу, как собирались убить тело, а потому сказали: «Послушай, Атауальпа, мы собираемся казнить тебя, но если ты примешь крещение, то мы тебя просто быстро задушим, а если нет, то сожжем живьем и смерть твоя будет медленной». Конечно, он согласился на крещение, и мы задушили его. А что поделать? Он должен был умереть. Конечно, мы знали, что он не обрел истинной веры и в душе остался таким же язычником. Но все-таки он умер христианином.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
