Тут невольно возникает вопрос: почему же позиции не были выбраны раньше? Почему поиск позиции оказался таким многотрудным? Ведь задолго до войны было очевидно, что существуют две вероятные цели движения войск Наполеона после вторжения в пределы Российской империи: Москва и Петербург. Когда читаешь в письме Барклая от 20 июля, что, «прибыв сейчас в Смоленск, я узнал от генерал-квартирмейстера, посланного вперед для обозрения окрестностей сего города, что вовсе нет на правом берегу Днепра позиции», трудно удержаться от вопроса: а почему нельзя было заранее проделать работу даже более легкую, чем создание Дрисского лагеря: за много месяцев до предполагаемого столкновения с противником разослать по основным направлениям возможного отступления квартирмейстерские команды, чтобы подобрать места для позиций и даже — если будет время — подготовить, усилить их, а не делать это буквально в ночь подхода неприятеля, как это было под Бородиным, у Шевардина? Ведь позиция под Гейльсбергом в 1807 году, как помнит читатель, была подготовлена Беннигсеном заранее, как и Дрисский лагерь…
Все наши рассуждения не нарушают принципа историзма — военные времен Наполеоновских войн были достаточно опытны и значение позиций для сражений прекрасно понимали. Дело, наверное, заключалось, во-первых, в плохой организации работы Главного штаба, а во-вторых, в господстве высших стратегических соображений, предполагавших, что, как и раньше, военные действия будут вестись только за границей. Впрочем, о территории противника тоже знали мало.
Но, возвращаясь к России, скажем, что даже если подобрать позиции заранее по каким-то неведомым причинам оказалось невозможно, то все же неясно, почему в войсках не было хороших карт. Н. Д. Дурново, работавший в Главном штабе, постоянно жалуется в своем дневнике (лето 1812 года) на то, что, не поднимая головы, «корпит над картой Смоленской губернии», столь нужной штабу4. 26 июня, уже во время отступления со штабом 1-й армии, Хитрово писал в своем дневнике: «Мы трудились как каторжные над картой России. Во всех корпусах не хватало карт местностей, по которым они проходили. Вместо того, чтобы изготавливать в Петербурге карты Азии и Африки, нужно было подумать о карте Русской Польши. Хорошая мысль всегда приходит с опозданием»5. Если такая простая, очевидная мысль, хотя и с опозданием, пришла в голову 18-летнему прапорщику, то почему она не пришла раньше в голову тем, кто непосредственно занимался квартирмейстерским делом в России, — управляющему квартирмейстерской частью императорской Военно-походной канцелярии князю П. М. Волконскому, генерал-квартирмейстерам всех четырех русских армий, другим военным чиновникам, включая военного министра? Разве карты пограничных и вообще западных губерний не должны быть готовы за несколько лет до вторжения неприятеля и розданы по корпусам
Вообще, думать о будущем, готовиться к нему — не в наших правилах. Вспоминается история заместителя шефа жандармов Л. В. Дубельта, который в 1847 году — задолго до Крымской войны! — внес в свой дневник такую запись: «Английский флот стал заводить винтовые корабли. Мне пришло в голову, что ежели их флот будет двигаться парами, а наш останется под парусами, то при первой войне наш флот тю-тю! Игрушки под Кронштадтом и пальба из пищалей не помогут… Эту мысль я откровенно передал моему начальнику (А. Ф. Орлову, шефу жандармов и ближайшему сподвижнику Николая I. — Е. А.) и сказал мое мнение, что здравый смысл требует, ежели иностранные державы превращают свою морскую силу в паровую, то и нам должно делать то же и стараться, чтобы наш флот был так же подвижен, как и их. На это мне сказали: “Ты, со своим здравым смыслом, настоящий дурак!” Вот тебе и на!» Результат Крымской войны и судьба русского парусного флота известны.
Но все же отдадим должное императору Александру I, который, хотя и с опозданием, но осознал необходимость подготовки к долгой обороне. Полковник А. Ф. Мишо вспоминал, что после оставления Дрисского лагеря Александр отправил его вместе с генерал-адъютантом Чернышевым «для избрания позиций, имеющих целью прикрытие Москвы укрепленными лагерями с сильными профилями и могущими в то же время служить складочными пунктами для военных припасов, артимерии, а также средоточием рекрут, которые, защищая их в случае надобности, могли бы в то же время найти в них центры для обучения и укрепления позиции на случай сражения. В то же время государю угодно было заявить мне, что в случае недостаточности времени для возведения этих укреплений для защиты Москвы он отправит меня на Волгу и даже далее… Прибыв в Москву и полагая, что ввиду успехов неприятеля не хватит уже времени для окончания предположенных укреплений, на устройство которых потребовалось бы от четырех до пяти месяцев, Его величество приказал мне отправиться на Волгу для устройства укрепленных лагерей в защиту Нижнего и Казани, где находились значительный арсенал и помещение для 100 тысяч рекрут, формировавшихся под начальством генерал-лейтенанта графа Толстого»6.
Что же представляла собой выбранная с таким трудом позиция? Бородинское поле тянулось на пять верст от деревни Утица слева до деревни Маслово на правом фланге. Вообще же место это было открытое, с давным-давно выведенными лесами, довольно густо населенное. На всем этом пространстве, как утверждают справочники, располагались четыре помещичьих села и 19 деревень, вдоль проселочных дорог тянулись засеянные поля. В тринадцати селах и деревнях стояли помещичьи усадьбы с постройками и садами.
С точки зрения тогдашней военной науки, позиция на Бородинском поле была посредственной, учитывая, что русская армия намеревалась вести оборонительное сражение с превосходящими силами противника. Правая часть позиции была сильна благодаря природным условиям — холмам, а главное, крутому берегу реки Колочи, выполнявшей роль рва перед расположением русской армии. Обойти правый фланг было невозможно из-за текущей там реки Москвы и густого леса, тем более что все лесные дороги инженерные части заранее завалили непроходимыми засеками. За 22–25 августа естественные препятствия были усилены земляными укреплениями. Ключевым пунктом позиции правого фланга было село Бородино, стоявшее на Новой Смоленской дороге, по которой можно было при необходимости начать организованное отступление к Москве, что потом и произошло. Для усиления обороны Бородина здесь было построено укрепление с восемью орудиями. Но в неприступности правого фланга была своя слабость — перейти в контрнаступление с этой стороны было трудно.
Правое крыло обороны и центр позиции на укрепленной возвышенности (Курганная батарея) заняла 1-я армия под командой Барклая. Багратиону с его 2-й армией достался левый фланг, который, по общему мнению, был признан ахиллесовой пятой русской позиции. В отличие от правого фланга позиция слева была весьма уязвима в том смысле, что неприятелю ее было легче атаковать и прорвать, но зато, как писал Левенштерн, «левый фланг… имел то преимущество, что он был в одно и то же время наступательным и оборонительным, тогда как правое крыло не имело этого преимущества»7. Позиция левого фланга требовала значительного укрепления. «Позиция, в которой я остановился при деревне Бородине в 12-ти верстах вперед Можайска, одна из наилучших, которую только на плоских местах найти можно, — писал Кутузов императору 23 августа. — Слабое место сей позиции, которое находится с левого фланга, постараюсь я исправить искусством» (имеется в виду инженерное искусство)8. Земляные укрепления строили быстро, день и ночь, но времени, чтобы их закончить — или, как говорили военные, «вывести в правильный профиль», — не хватило. Ермолов писал: «Слабость левого крыла в сравнении с прочими частями позиции была ощутительна, укрепления же на нем ничтожны, и по краткости времени нельзя было успеть сделать их лучшими». Возводили земляные сооружения и в других местах позиции. Можно лишь условно считать, что были подготовлены к обороне Курганная батарея (батарея Раевского), Семеновские (Багратионовы) флеши и другие укрепления. Они не представляли собой, как полагалось по науке, высокие, опоясанные глубокими рвами земляные насыпи. На Бородинском поле укрепления были во многом условными — в сущности, низкие земляные валы, кое-где укрепленные фашинами, с неглубокими ровиками, причем на Шевардинском холме почва оказалась настолько твердой, что копать ее было трудно, и пришлось носить с полей пахотную землю и уже из нее насыпать валы. К тому же укрепления имели открытый доступ с тыла, почему в ходе сражения конница противника не раз успешно их штурмовала.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
