Причин слабости инженерного дела на Бородинском поле было две — недостаток времени и недостаток шанцевого инструмента — лопат, кирок, ломов и пр. И хотя от полков выделялись солдаты, возводили укрепления по большей части ополченцы — крестьяне, не имевшие опыта окопной работы. Лучше других была укреплена батарея Раевского, там был глубокий ров (во время боя он оказался доверху заполнен трупами), а вокруг выкопана цепь волчьих ям, прикрытых хворостом, — защита от наскоков кавалерии. Был тут построен и палисад из бревен от разобранных крестьянских изб9. Инженерные части поспешно возводили мосты и готовили переправы в тылу армии, что требовалось для последующей переброски войск с одного фланга на другой.
Двадцать второго августа Багратион был уже в лагере возле деревни Семеновское. Это была его последняя Главная квартира. Оттуда он написал последнее письмо Ростопчину. Поводом стало то, что ему в руки попала одна из афишек московского главнокомандующего: «…Больно, мой главнокомандующий, что не удостоил мне прислать, я бы дал при приказе в армию. А как сейчас получил партикулярно, то и дал всем читать, и все закричали и много и долго будут кричать: “Слава Богу, графу Ростопчину честь и слава!” И подлинно слава Богу, что вам вверили в такой хаос Москву. Если бы Гудку (имеется в виду фельдмаршал Гудович. — Е. А.), то чисто бы шнапс, как кн. Кирилла говорит».
О своей жизни Багратион писал вскользь, с неудовольствием и некой безнадежностью: «Я посылаю своего человека купить кое-что, мочи нет — ослабел, но надо уж добивать себя. Служил (в) Италии, Австрии, Пруссии, кажется, говорить смело о своем надо больше. Ей-богу, мой почтенный друг, я рад (служить), рвусь, мучаюсь, но не моя вина, руки связаны, как прежде, так и теперь». В последней фразе — оценка своего неудовлетворительного статуса генерала, так и не ставшего главнокомандующим всеми армиями. Поэтому о военной обстановке в письме сказано мельком, без интереса, с привычным недовольством действиями командования: «Неприятель вчера не преследовал, имел роздых, дабы силы свои притянуть, он думал — мы дадим баталию сегодня, но сейчас я получил рапорт от аванпостов, что начали показываться, по обыкновению у нас еще не решено: где и когда дать баталию? — все выбираем место и все хуже находим». В заключение Багратион писал: «Я так крепко уповаю на милость Бога, а ежели ему угодно, чтобы мы погибли, стало (быть) мы грешны и сожалеть уже не должно, а надо повиноваться, ибо власть его святая». И под конец — о земном: «Сын ваш премилый и здоров»10.
«Дело адское», или Ненужный Шевардинский бой
Крайним левым пунктом обороны был первоначально признан Шевардинский редут, построенный у одноименной деревни. Он представлял собой довольно сильную позицию, но Багратион, осмотрев его, пришел к выводу, что позиция у Шевардина опасна для занимающих ее войск — из-за того, что она была значительно выдвинута за общую линию обороны армии и при наступлении неприятеля войска, ее обороняющие, будут наверняка отрезаны от основных сил, обойдены по тянувшейся вдоль позиции Старой Смоленской дороге. Кутузов, осмотрев 23 августа позицию, поддержал Багратиона и приказал сместить левый фланг к защищенной оврагом деревне Семеновское и стоявшей на Старой Смоленской дороге деревне Утице. В Семеновском срочно начали строить укрепления (так называемые Семеновские флеши, шанцы) с сильной батареей в 24 пушки.
Но тут возникает вопрос — если было решено сместить левый фланг к Семеновскому и Утице, то почему начатые у Шевардина укрепления не бросили, а в течение 23 и 24 августа непрерывно достраивали да еще установили там 12 орудий? Зачем нужно было сражаться на заведомо проигрышной позиции, а потом, положив огромное количество солдат и офицеров, отойти к Семеновскому? А. И. Михайловский-Данилевский искал рациональное объяснение происшедшему в том, что «защита редута как отдельного укрепления была бы с нашей стороны без цели, если бы князь Кутузов не имел надобности выиграть несколько времени, проведя к окончанию инженерные работы, начатые на позиции»". Это мнение, в целом, закрепилось в литературе. Возможно, что оно опиралось на запись в дневнике начальника Главного штаба 2-й армии Э. Ф. Сен-При: «Главнокомандующий, чтобы воспрепятствовать приближению к ней (деревне Семеновское. — Е. А.), приказал укрепить деревню и возвести впереди несколько флешей. Занялись также укреплением высоты, которая находилась впереди деревни, возле деревни Шевардино, но только для того, чтобы наблюдать за движением неприятеля и поддержать отступление арьергарда. Надеялись, что этот арьергард может задержать неприятеля еще в течение всего 24-го числа и дать время окончить укрепление»12. Но известно, что 24 августа арьергард Коновницына не смог удержаться перед Бородинским полем, слился с армией, стоявшей на позиции, и в поддержке из Шевардинского укрепления уже не нуждался. Что же касается «наблюдения за движением неприятеля», то зачем было строить земляные укрепления, если, по справедливому замечанию Л. Н. Толстого, для этого «достаточно было казачьего разъезда»
Толь выдвигает другую версию целесообразности кровавой Шевардинской увертюры: «Главный предмет… при построении сего редута состоял в том, чтобы открыть настоящее направление неприятельских сил и, если возможно, главное намерение императора Наполеона». Версия также малоубедительная — для достижения этой цели — понять, куда назавтра двинется противник, — не нужно было класть в землю 5–6 тысяч солдат и офицеров. Между тем относительная слабость позиции слева была настолько очевидна, что направление возможного удара французов именно туда было для всех несомненно. А поэтому огромные жертвы на Шевардинском редуте были совершенно напрасны.
Следует прислушаться к мнению Барклая. В своем «Изображении военных действий 1-й армии в 1812 году» он писал, что после донесения Багратиона о непригодности Шевардина как крайне левого оборонительного пункта было «наконец решено, что в случае нападения неприятельского сей фланг отступит и станет между упомянутой высотой и деревней Семеновской. На сей предмет предписано было построение батарей и редутов. Я не постигал, почему сему движению надлежало исполниться по нападении неприятеля, а не заблаговременно. Вероятно потому, что генерал Беннигсен не желал себя опорочить, он выбрал позицию (у Шевардина. — Е. А.), и посему следовало пожертвовать 24-го (августа) от 6 до 7 тысяч храбрых воинов и 3 орудия»". Вероятно, Барклай, при всей его необъективности в отношении Беннигсена, прав — Шевардинский бой был ненужным для русской армии кровопролитием, той страшной ценой, которую армия заплатила ради поддержания репутации своего начальника штаба.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
