выслушать.
— Ну что ж, я отважусь. Я не прочь послушать голос бога, правда им будет сказана или ложь.
— Тогда пойдем и выслушаем этот голос, Олаф.
И мы отправились к храму. Фрейдиса, имевшая право входить в него, открыла дверь. Мы вошли и зажгли лампу перед фигурой сидящего Одина, вырезанной из дерева. Алтарь бога — возле него, я стоял рядом с ним, а Фрейдиса припала к земле у статуи. Она стала бормотать руны, затем замолчала, и меня охватил страх. Помещение было большим, слабый свет едва достигал сводчатого потолка. Вокруг меня были одни только бесформенные тени. Я ощутил, что существуют два мира, один телесный, другой — мир духов, и что я нахожусь где-то между ними. Фрейдиса, казалось, заснула, я не слышал даже ее дыхания. Затем она тяжело вздохнула, повернула голову, и я при свете лампы заметил, что ее лицо было мертвенно бледным.
— Чего ищешь ты? — спросили ее губы, движение которых было едва заметно. Голос, исходивший от нее, был не ее собственным голосом, а, скорее, мужским, глубоким, с незнакомым мне акцентом.
Затем прозвучал ответ голосом Фрейдисы:
— Я, ваша жрица, хотела бы узнать судьбу этого юноши, стоящего возле алтаря, юноши, которого я люблю.
На некоторое время воцарилась тишина, затем заговорил первый голос, опять губами Фрейдисы. И я видел, что статуя пребывала в неподвижности, оставаясь тем же, чем и была, — куском дерева.
— Олаф, сын Торвальда, — проговорил глубокий голос, — является нашим врагом, как и его предок, могилу которого он ограбил. И его судьба будет такой же, как и судьба его предка, так как в них живет одна и та же душа. Он добьется всеобщего преклонения благодаря рукояти меча, украденного им у мертвого, будет добиваться побед, хотя и выступит против нас, но наше проклятие не будет действенным против него. Великую боль испытает он — и великую же радость. Он бросит прочь скипетр ради любви и поцелуя женщины, но все равно обретет еще большее могущество. Олаф, которого мы проклинаем, станет Олафом Благословенным. Все же в конце концов мы одержим победу над его телом и теми, кто будет держаться рядом с ним, проповедуя мечом и без него. Среди них должна быть упомянута и ты, женщина, а также другие, те, которые причинили ему зло.
Голос смолк, и наступила тишина, настолько глубокая что вынести ее я больше не мог.
— Спросите его о войне, — сказал я, — о том, что произойдет.
— Слишком поздно, — ответил голос Фрейдисы. — О! Я уже вижу вас, вы здесь одни, а дух покинул меня.
Затем наступило общее молчание, после которого Фрейдиса трижды вздохнула и окончательно пришла в себя. Мы покинули храм. Я нес лампу и поддерживал Фрейдису за руку. Возле двери я оглянулся назад, и мне показалось, что идол гневно уставился на меня.
— Что здесь произошло? — спросила Фрейдиса, когда мы очутились под светом звезд. — Я ничего не помню, в моей памяти сплошная тьма.
Я ей рассказал все слово в слово. Когда я закончил, она произнесла:
— Подайте мне меч Странника.
Я подал ей меч, и она повернула обнаженное лезвие к небу.
— Его рукоятка выполнена в виде креста, — задумчиво промолвила она. — Но как может человек поклоняться кресту, восхвалять его и покорить кого-то с его помощью? Не могу я объяснить эти слова, но тем не менее не сомневаюсь, что все им сказанное — правда и что вы, Олаф, вместе со мной обречены на одну судьбу, какой бы она ни была. И вместе с вами еще кто-то, причинивший вам зло, — Стейнар или же Идуна. Но я довольна этим, так как любила отца и думаю, что сына люблю еще больше, хотя и по-другому.
И, приблизившись ко мне, она с торжественным видом поцеловала меня в бровь.
После того как мы с Фрейдисой узнали предсказание Одина, три длинных боевых ладьи при свете луны покинули Флётстранд, песчаную отмель неподалеку от Аара, и направились к острову Лесё. Не могу сказать точно, когда мы отплыли, но в памяти моей предстают эти суда, выходящие в море. Командующим всей маленькой флотилией был Торвальд, вторым после него считался Рагнар, мой брат. Я, Олаф, был третьим. На каждой ладье шли пятьдесят мужчин, все храбрые воины.
Расставание с моей матерью, Торой, было печальным, так как ее сердце предчувствовало несчастье, которое принесет эта война, и ее лицо не смогло скрыть предсказаний своего сердца. Она горько рыдала, проклиная имя Идуны, обрушившей зло на наш дом. Фрейдиса тоже была печальной, но все же, улучив удобный момент, она приблизилась ко мне, пока я поднимался на судно, и прошептала:
— Будьте в добром настроении, так как, кто бы ни остался в живых, но вы вернетесь!
— Я готов отдать даже самую малую надежду вернуться самому за то, чтобы другие там не остались, — ответил я. — О, если бы люди послушали меня и согласились на мир!
— Слишком поздно сейчас говорить об этом, — промолвила Фрейдиса, и мы расстались.
Наш план был таков: подплыть к Лесё при свете луны, а перед рассветом, когда она зайдет, подкрасться к берегам острова, с первыми лучами рассвета вытащить наши ладьи на песчаный берег и сразу атаковать знакомый нам замок Атальбранда, который мы рассчитывали достичь еще до того, как проснутся люди, обитавшие в нем. Это был смелый, хотя и опасный план. Все же мы верили, что его смелость может принести нам победу. Следует учитывать, что наши суда не были в полной готовности, из-за чего повторить атаку мы могли не раньше чем через месяц.
Без сомнения, при необыкновенном везении все могло сложиться и удачно для нас, но случилось иначе. Атальбранд, хитрый и опытный вояка, с юных лет видевший многие войны на земле и на море, имел свой план нашего разгрома, согласно которому он и его люди должны были плыть к Флётстранду, сжечь
