находится в смятении. "С Божьей помощью все будет в ваших руках", — писали они. Дофин был вне себя от радости. Он приказал разослать копии победных депеш полководцев по всем провинциям, находившимся в его подчинении. Новость вывела людей на улицы, чтобы отметить это событие шествиями и публичной демонстрацией ликования. Карл лично приехал встречать шотландцев в Тур. В их честь был дан пышный пир, на котором, согласно проверенной временем традиции, присутствовали главные английские пленники. Граф Бьюкен был назначен на должность констебля Франции, которая оставалась вакантной (со стороны Дофина) после смерти графа Арманьяка. Лафайет стал маршалом. Многим скромным солдатам Шотландской армии победа принесла неожиданное богатство, которое должно было изгладить из памяти тяготы и невыплаченное жалованье прошлого года. Трофеи, снятые с убитых, в основном доспехи и лошади, были значительны, а число пленных еще больше. Горец, сорвавший со шлема герцога Кларенса драгоценную корону, продал ее за 1.000
ноблей (333
фунта стерлингов) Джону Стюарту из Дарнли, а тот заложил ее за сумму в пять раз большую. Пленитель графа Сомерсета продал его Дофину за 40.000
экю[894].
В Англии реакцией на битву при Боже была паника, сменившаяся покладистостью, когда стали известны факты, и поражение было признано временной неудачей, результатом, как все согласились, минутной глупости герцога Кларенса. В одном смысле они были правы. Это была совершенно ненужная битва, и ее непосредственные военные последствия были незначительными и кратковременными. Французы не смогли развить свою победу, несмотря на настояния Бьюкена. Англичане не потеряли ни одной территории и вскоре вернули себе стратегическую инициативу. Но политические последствия были неисчислимы. Впервые за восемьдесят лет войны английская армия потерпела поражение в крупном сражении. Это разрушило миф о их непобедимости, который был главным английским политическим активом с 1415 года.
Непосредственным следствием этого стало ослабление французских кошельков, так же как Азенкур ослабил английские. 12 мая 1421 года Генеральные Штаты дофинистской Франции открылись в епископском дворце в Клермоне в Оверни обращением уполномоченного Дофина, архиепископа Буржского. Он остановился на значении битвы, намекнул, что окончательная победа близка и указал на великую задачу, которая стояла перед Дофином, если он хотел изгнать англичан и спасти своего отца от англо-бургундцев в Париже. Архиепископ призвал к восстановлению налога с продаж, хотя и не стал предлагать сделать его постоянным, как это было до 1417 года. Наконец, он потребовал немедленного предоставления 1.200.000 ливров. Делегаты, считавшие, что английское владычество в Нормандии находится на грани краха, отнеслись к этой сумме с издевкой. Но они заявили, что всегда будут готовы предоставить Дофину те средства, в которых он действительно нуждается, и даже больше, если потребуется. Но на данный момент ему придется довольствоваться 800.000 ливров. Даже это было очень значительной субсидией, равной самым большим тальям, которые были введены до краха французской налоговой системы, и распределены по всей Франции[895].
Главное влияние битвы при Боже было оказано на политическую лояльность, поскольку приспособленцы по всей северной и западной Франции начали пересчитывать свои шансы. Иоанн V Бретонский, заклятый оппортунист, в течение нескольких месяцев взвешивал аргументы в пользу уступки Генриху V. Теперь он стремительно поменял ориентацию. В начале мая 1421 года он и его брат Ришар встретились с Дофином и графом Бьюкеном во внушительной крепости герцога Анжуйского в Сабле на реке Сарта. Празднества продолжались несколько дней, пока высокие стороны обменивались знаками неискренней привязанности. Конференция завершилась заключением договора. Герцог обещал отказаться от всех своих соглашений с англичанами, хотя в частном порядке он не собирался полностью порывать с ними. Дофин обещал в секретном приложении к договору уволить советников, которые посоветовали ему поддержать восстание Пентьевров, чего он не сделал и никогда не собирался делать. Однако договор ознаменовал реальное присоединение бретонской военной силы к делу Дофина. Карлу было обещано предоставить бретонский корпус численностью в 2.000 человек, но в действительности он оказался еще более многочисленным. Брат герцога Ришар де Монфор был возведен в графы Этампа и назначен командиром этого корпуса[896].
Иоанн V оказался чутким флюгером перемен политических настроений. Несколько видных бургиньонов, недовольных договором в Труа, воспользовались возможностью перейти на сторону Дофина. Самым значительным из них был Жак д'Аркур, бургундский капитан прибрежной крепости Ле-Кротуа в Пикардии. В течение многих лет он был другом и советником Филиппа Бургундского. Но его не устраивали англичане, которые захватили графство Танкарвиль в Нормандии, принадлежавшее его жене, и подарили его сэру Джону Грею, барону из Хетона. По условиям договора в Труа даже верные бургиньонские ставленники не могли вернуть свои конфискованные владения в Нормандии. Жак д'Аркур никогда не придерживался этого договора. После нескольких месяцев скрытой враждебности к англо-бургундскому делу он переметнулся на другую сторону после Боже и открыто выступил на стороне Дофина. Вскоре он нашел союзников среди других сторонников дофинистов в Понтье и Пикардии, многие из которых, как и сам Аркур, считали себя друзьями Бургундского дома до заключения договора в Труа. Вместе конфедераты захватили Нуаель-сюр-Мер, Сен-Валери и несколько других мест, создав опасный анклав в устье Соммы и дав дофинистам второй выход к морю в дополнение к Ла-Рошели. Отсюда они могли охотиться на английские суда в Ла-Манше, совершать разрушительные конные рейды в Нормандию и Пикардию и, возможно, даже получать подкрепление из Кастилии или Шотландии[897].
Подобные перебежки повлекли за собой другие. Из Дижона вдовствующая герцогиня Бургундская призывала своего сына созвать все войска, которые он мог собрать, чтобы стабилизировать положение, пока оно не вышло из-под контроля. В Руане и Париже английские капитаны нервничали. Предатели впустили дофинистов в укрепленное аббатство Ле-Бек, откуда их с трудом изгнали войска из близлежащих английских гарнизонов. В Руане поднялся ропот недовольства. Несколько горожан были арестованы, и по крайней мере один был казнен за измену. В Париже ходили отвратительные слухи о предательстве. Несколько видных горожан были посажены под домашний арест. Популярный бургиньонский маршал Жан Вилье де Л'Иль-Адан был обвинен, вероятно, ошибочно, в организации заговора с целью впустить войска Дофина в столицу и был арестован по приказу герцога Эксетера. Вскоре после того как Л'Иль-Адана увели в Бастилию на улицах собралась большая толпа и для восстановления порядка потребовалось несколько сотен английских солдат. Эксетер, чувствуя себя небезопасно в Лувре, перенес свою резиденцию в Бастилию[898].
Победа Бьюкена, хотя она и оказалась недолговечной, повлияла на то, что побудила Дофина отбросить свое отвращение к военным кампаниям и лично выйти в поле. Он заказал великолепный меч, новый комплект доспехов, включая налокотники "шотландского образца", и перевооружил свои придворные войска. Его присутствие в армии послужило значительным
