Симэнь взглянул на письменную просьбу. В ней говорилось:
«Содержащиеся под стражей в Дунчанской тюрьме Сунь Цин и Сунь Вэньсян умоляют о пощаде».
– Инспектор Лэй только что был у меня на пиру, – говорил Симэнь, – но мы лишь раз и виделись, так что плохо знакомы. Неудобно мне будет ему писать.
Хуан Четвертый снова бил челом.
– Сжальтесь надо мною, батюшка, умоляю вас, – просил он, громко рыдая. – Если вы не заступитесь, погибнут и мой тесть и шурин. Если уж никак нельзя помочь Сунь Вэньсяну, помогите хотя бы тестю. Вы оказали бы великую милость, если бы посодействовали его освобождению. Ему шестьдесят стукнуло, а без него дом кормильца лишится. Зимних холодов ему в тюрьме не пережить.
Симэнь долго вздыхал, размышляя.
– Ладно! – наконец заключил он. – Я попрошу акцизного инспектора Цяня. Они с Лэем однокашники, в один и тот же год получили звание цзиньши.
Хуан Четвертый опять пал ниц и, пошарив в рукаве, протянул Симэню удостоверение на сто даней отборного риса, потом отвязал от пояса два узелка с серебром. Симэнь отказался их принять.
– Зачем мне твои деньги? – говорил он.
– Вам, батюшка, эти деньги, конечно, не в диковинку, – упрашивал Хуан Четвертый. – Может, отблагодарить господина Цяня пригодятся…
– Не важно! – твердил свое Симэнь. – Если будет надо, я и сам ему подарок куплю. Тут через боковую дверь к ним вошел Ин Боцзюэ.
– Нечего тебе, брат, за него хлопотать! – обратился он к хозяину. – Когда у него все как по маслу идет, он и свечку не поставит, а как приспичит, то к стопам Будды припадает. Ты панихиды заказывал, он и носу не показал, даже чаю не прислал. А теперь, извольте, с просьбой заявился.
Хуан Четвертый отвесил Боцзюэ поклон.
– Дорогой вы мой! – взмолился Хуан. – Не губите человека! Где у меня «все как по маслу идет»? Вот уж полмесяца мечусь, покою не знаю. Вчера в областном управлении был, батюшке вот серебро добывал, нынче Ли Чжи чуть свет отправил, чтобы к утреннему присутствию подоспел, а сам скорее сюда, батюшке долг отдать да насчет тестя попросить. Но батюшка наотрез отказывается принять мой подарок, стало быть, нечего мне, бедному, надеяться на спасение тестя.
Боцзюэ бросил взгляд на лежавшую перед ним сотню лянов высокопробного блестящего серебра и обратился к Симэню.
– Ну как, брат? Похлопочешь за него?
– Инспектора Лэя я плохо знаю, – отвечал Симэнь. – А с начальником таможни Цянем поговорить попробую. Ему и подарок потом поднесу. А серебро мне не нужно.
– Нет, брат, ты не прав, – заметил Боцзюэ. – Тебя человек об одолжении просит, а ты, выходит, все издержки должен нести? Где же такое видано? И еще. Своим отказом ты брата Хуана в неловкое положение ставишь. Значит, по-твоему, он мало дал. Я бы на твоем месте серебро взял, хотя для тебя оно и ничего не значит. Ведь это серебро пойдет тому же Цяню, так что тебе, брат, пригодится. А тебе, брат Хуан, надо прямо сказать, здорово повезло. Сделает письмо свое дело, и выйдут твои тесть с шурином целыми и невредимыми. А раз батюшку деньгами не удивишь, стало быть, смекай. Придется, значит, тебе раскошелиться, на большой пир у певиц нас приглашать. Тогда уж повеселимся.
– Об этом не извольте беспокоиться, – заверил его Хуан Четвертый. – И пир устроим, и тестю велю отблагодарить заступников. Поверьте моему слову, я из-за тестя с шурином дни и ночи бегал, да ничего у меня не выходило. Если б не батюшка, не знаю, что и делать.
– А ты как же думал, дурацкая твоя башка?! – поддакивал Боцзюэ. – Кто ж за тестя должен хлопотать, как не ты! Ты ж с его дочерью милуешься.
– Жена у меня глаз не осушает, – говорил Хуан. – А без тестя дом кормильца лишился.
Вняв доводам Боцзюэ, Симэнь согласился принять в дар удостоверение на рис, а от серебра отказался.
– Батюшка, сжальтесь надо мной, примите, прошу вас! – вновь принялся умолять Хуан Четвертый, а потом направился к выходу.
– Поди-ка сюда! – окликнул его Боцзюэ. – Так когда же нужно письмо?
– Чем скорее, тем лучше, – отвечал Хуан. – Если б нынче составили, я бы завтра же утром сына с посыльным отправил. Хуан Четвертый стал упрашивать Симэня: – Сделайте милость, пошлите кого-нибудь, я бы с ним уговорился.
– Ладно, сейчас напишем, – проговорил Симэнь и позвал Дайаня. – Вот с братом Хуаном письмо отнесешь.
Хуан Четвертый, увидев Дайаня, откланялся и вышел. Подойдя к воротам, он попросил у Дайаня оставленный с серебром кошелек. Тот направился в дальние покои к Юэнян.
Хозяйка с горничными Юйсяо и Сяоюй занимались шитьем. Слуга подошел к ним и спросил кошелек.
– Видишь, делом заняты, – говорила Юйсяо. – Пусть завтра приходит.
– Когда ж ему завтра? – объяснял Дайань. – Он с раннего утра в Дунпин уходит. Давай скорее.
– Ну отдай же ему! – сказала Юэнян. – Чего человека держать?
– Кошелек с серебром в кладовой лежит, – ворчала Юйсяо. – Не украдут, не волнуйся.
Она прошла в кладовую и, высыпав на кровать серебро, протянула кошелек.
– На, бери, арестантское отродье! – крикнула она. – А то пристал, как пиявка, – вынь да положь. Зубы у нас разгорелись на его кошелек!
– Человек просит, – говорил Дайань. – Я бы не пришел.
Когда Дайань миновал внутренние ворота, из кошелька вдруг выпал похожий на грибную шляпку слиток в три ляна. Это Юйсяо, сгоряча вытряхивая серебро, прорвала бумажный пакет. Слиток и застрял на дне кошелька. «Вот и мне перепало!» – обрадовался слуга и спрятал слиток в рукав. Потом он вернул кошелек Хуану Четвертому и они договорились о встрече.
Симэнь тем временем вернулся в кабинет и велел сюцаю Вэню составить письмо, чтобы передать потом Дайаню, а сам залюбовался снегом. Падал он крупными пушистыми хлопьями, которые порхали и кружились, словно тополиный пух или грушевые лепестки. Симэнь открыл жбан выдержанного вина феи Магу и велел Чуньхуну процедить. Чжэн Чунь между тем играл на цитре и тихо пел. Симэнь заказал ему цикл «Под ивами повеял тихий ветерок».
Появился Циньтун.
– Дядя Хань велел передать вам это письмо, батюшка, – заявил он.
Симэнь заглянул в прошение.
– Отнесешь его за городские ворота лекарю Жэню, – распорядился он. – Попросишь, чтобы он при случае вручил его акцизному инспектору и замолвил слово насчет освобождения Ханя от барщинной повинности.
– Нынче уж поздно, – говорил Циньтун. – Я завтра с утра отнесу.
– Ладно, – согласился хозяин.
Немного погодя вошел Лайань с квадратной коробкой в руках. В ней стояли кушанья: блюдо жаренной с картофелем курятины, фаршированное с луком мясо, фрикадельки с картофелем, вареная баранина, жареная свинина, рубец и легкое, отвар из печени, говяжья требуху и жареные свиные почки. Помимо этого на столе появились две тарелки испеченных на розоватом гусином сале лепешек.
За стол четвертым сел Чэнь Цзинцзи. Симэнь наказал Ван Цзину подать два блюда кушаний и сладостей Чжэн Чуню, а также налить певцу два больших кубка вина.
– Мне столько не выпить, – отвешивая поклон, говорил певец.
– Ишь какой ты умный! – вмешался Боцзюэ. – Гляди, на дворе холод завернул. Оттого батюшка тебя и угощает. Брат у тебя выпьет, только поднеси, а ты почему же отказываешься?
– Брат пьет, а я не могу, – отвечал Чжэн Чунь.
– Ну, выпей хоть чарку! – настаивал Боцзюэ. – А вторую пусть Ван Цзин за тебя осушит.
– Я тоже не пью, батюшка, – говорил Ван Цзин.
– Ах ты! – воскликнул Боцзюэ. – Да ты за него выпей. Тебе же честь оказывают. Как говорится: от подношения старшего да не откажется младший. – Боцзюэ встал и продолжал, обращаясь к Ван Цзину: – Я тебе повелеваю выпить чарку!
Ван Цзин зажал нос и одним духом опрокинул чарку.
– Ну чего ты, сукин сын, его неволишь? – вмешался Симэнь Цинь.
Осталось еще больше, чем полчарки вина, и Боцзюэ велел допить Чуньхуну, а Чжэн Чуня попросил спеть южные напевы.
– Погоди! Мы с почтенным Вэнем застольную игру начнем, а когда пить будем, ты нам споешь, – велел Симэнь. – Так будет интереснее.
Хозяин велел Ван Цзину подать кости.
– Вам первому бросать, почтенный господин Вэнь, – предложил хозяин.
– Нет, нет, – вежливо отказывался сюцай. – Начинайте вы, почтеннейший господин Ин. Да, позвольте узнать ваше прозвание, сударь.
– Мое скромное прозвание Наньпо, что значит Южный скос, – отвечал Боцзюэ.
– Разрешите, почтенный сударь, я вам поясню, откуда пошло такое прозвище, – игриво обратился к сюцаю Симэнь. – Видите ли, за день у его хозяйки столько посетителей перебывает, что под вечер отхожего ведра не хватает, а вываливать поблизости от дому неудобно – соседи начнут ругаться. Вот он и заставляет прислугу за южный амбар выносить. Оттого и прозывается Южный сброс.
– Вы, батюшка, ошибаетесь, – заметил, улыбаясь, сюцай Вэнь. – Господин Ин изволил сказать не «сброс», а «скос». Иероглиф «сброс» состоит из знаков «жидкость» и «выпуск», а «скос» из знаков «почва» и «поверхность», своим смыслом напоминая нам берег реки с бродом…
