— Нет, — завороженная чудом, хрипло шепчет Лалика. — Когда сможем лететь?
— Ночью. Ночь, день и часть следующей ночи проведем в пути, где-нибудь на севере Поля сядем, чтобы выяснить подробнее, что происходит, уточнить, где находятся наши друзья из иных миров. Потом снова взлет — и махнем на Землю Ночи. К вечеру всем собраться здесь. Если у этих и есть тут уши, они не успеют передать сведения.
… Ночь выдается необычно холодной, даже для зимы. Дувший весь день ледяной ветер с гор в конце концов разгоняет тучи, в их разрывах сверкает, изливая на землю холодное призрачное сияние, полная луна. Она такая яркая, что серебристо-зеленый оттенок приобрело небо вокруг нее, а облака засветились перламутром. Лунный свет столь густой и яркий, что, кажется, его можно потрогать. Плиты храмового двора, стволы деревьев и кустов, стены — все, еще днем сырое и неприглядное, таинственно сверкает, будто осыпанное алмазной пылью. Мороз бодрит, прогоняет сон, заставляет забыть о накопившейся за день усталости.
Мешки с припасами, лечебными снадобьями, бинтами идут по рукам, исчезая в объемистом грузовом отсеке. Их немного: если повезет, они прилетят обратно через несколько дней. Если же не повезет… Но об этом стараются не думать, как не станет думать о смерти боец, идущий в атаку под ливнем стрел и картечи. В том, что предстоит сражение с могущественной и непонятной Силой, никто не сомневается.
— Все здесь? — произносит Эккерхард, поименно перечисляя будущих соратников. — Амелия, Джованни, Лалика, Леонтино, Мелхиседек Атарг, Зосима Атарг, Вальтер Миллимет, Ками. Все тут?
— Да, — откликается каждый названный Эккерхардом. — Кто полетит от Храма Кириннотара?
— Я и Высший Мастер Валленберг. Он поведет «летающую колесницу», а я буду смотреть, чтобы все механизмы исправно работали, применять вооружение, помогу вам магией — хороши бы мы были, если бы, располагая магией, полагались лишь на технику… Речей произносить не буду. Вы не новобранцы, сами понимаете, что от нас зависит, и что нам грозит, кроме того, важнее речей дела. Садимся и полетели. Кстати, мой вам совет — до первой посадки спите, копите силы — потом они понадобятся все, без остатка, отдохнуть сможете лишь после победы.
— Все, пошли, — произносит Мелхиседек. Хоть он всего лишь один из глав Храмов, но со дня битвы в подземном саду все видят в нем предводителя. Слова звучат, как команда, но никто и не думает заявить, что он такой же, как и остальные главы Храмов, и командовать не должен.
Прошлый раз Амелия оказалась внутри «колесницы» на веревочной лестнице, втянутая на лету в грузовой отсек. Теперь же поднимается по удобному, снабженному даже перилами деревянному трапу сразу в отсек для людей и, расстелив загодя припасенный жрецами Кириннотара спальный мешок, пристегивает его ремнями к сидению, садится к окну. Раскладывает рядом теплые штаны и шубу. Как ни холодна зимняя ночь в Кешере, в Поле Последнего Дня холод стократ холоднее. Тут зима, а там Зима.
В ночной тишине раздается низкий рев. «Летающая колесница» заработала. В какой-то момент она трогается с места с места и, набирая скорость, несется по истертым тысячами ног плитам внутреннего храмового двора. Момент же, когда «колесница» взлетает не заметь Амме этого в иллюминатор, можно было бы определить лишь по прекратившейся тряске. Впервые в жизни жрица смотрит на Мир с высоты птичьего полета, и помимо воли губы раздвигает в улыбке восторг, смешанный с испугом. Тихонько ахает, бросив взгляд в иллюминатор, Лалика — миг спустя, забыв о высоком сане, впивается в него взглядом. Ее волосы смешиваются с волосами Амелии, жрица чувствует тепло щеки Дарящей Наслаждение… Надо же, в ней так и не умерла маленькая девочка, изумляющаяся огромному, чудесному Миру. Кто бы мог подумать…
… Внизу медленно проплывают поля, деревни и перелески, взблескивают под лунным сиянием прожилки рек, змеятся овраги, вздымаются к звездному небу холмы и скалы. Потом внизу, насколько хватает глаз, раскидывается горная страна с укрытыми снегом, будто поседевшими от времени горными пиками. Самые высокие вершины проплывают в каких-нибудь десяти копьях внизу, но жрецы ведут машину на достаточной высоте.
Смотреть, как горы сменятся заснеженными ствангарскими лесами, Амме не стала — положив в изголовье теплую одежду, которую наденет по приземлении, забирается в спальный мешок и, дождавшись, пока он согреется от ее тела, засыпает под ровный, мощный гул… Лалика, счастливая, что теперь не придется тесниться у иллюминатора, по-матерински ласково накрывает Амелию шубой. Целует в лоб (единственное, что теперь высунуто наружу) и усаживается на место Верховной жрицы.
Амме просыпается от того, что закладывает уши, а скамья, на которой расстелен спальный мешок, проваливается куда-то вниз. Темно, кто-то храпит.
— Что такое? — спрашивает она у темноты.
— Снижаемся, — отвечает мгла голосом Лалики. Жрица, оказывается, и не ложилась, всю дорогу неотрывно глазела в иллюминатор. Амме ее понимает: она и сама никогда не видела мир с высоты в несколько миль. И — завидует. Ее-то жизнь давным-давно научила нехитрой истине: есть возможность — надо отдыхать. Да и не девчонка уже, чтобы, как Лалика, после суматошного дня сборов не спать всю ночь. А когда-то, всего пятнадцать лет назад, могла танцевать ночи напролет, выражая любовь к богине… О тех временах лучше лишний раз не вспоминать: молодость прошла. Как ни прихорашивайся, ее не вернуть, ну так и не о чем жалеть. — Эккерхард говорит, через четверть часов опустимся на землю. — А по словам Миллимета, мы сядем на равнину возле деревеньки Саггард. Амме, я никогда не бывала так далеко на Севере, интересно-то как!
— Мне тоже, — признается Верховная жрица. — Что видно в окно?
Милое личико жрицы морщится в недовольной гримаске.
— Да ничего. Хмарь какая-то коричневая, будто туман, или смог от дыма. Ни неба уже не видно, ни земли… Как садиться будем?
Как бы в подтверждение слов куртизанки, «летающую колесницу» ощутимо встряхивает, уши у обеих женщин вновь закладывает.
Но жрецы, похоже, все предвидели. Машину встряхивает еще раз, и справа, вровень с иллюминатором, проносится заснеженная скала. Обогнув ее, «колесница» вновь летит над равниной. До земли остается не больше пятидесяти копий, и покрытая снегом равнина отлично видна. Дальше она сменяется грядой высоких, крутых холмов, а за ними расстилается ровная, лишь кое-где вздыбленная торосами гладь Замерзшего моря. У самого моря виднеются крыши заснеженного, довольно большого селения. Наверняка это и есть тот самый Саггард, с которого все началось.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
