бился в его груди, наконец вырвался наружу, смешавшись с песней и молитвами. Вскочив на ноги, не чувствуя ничего кроме всеобъемлющего страха, Феликс без оглядки пустился бежать. Его глаза застилала тьма, и тени гор сгущались над его головой. Света больше не было, и лишь вдали, словно раскаты грома, раздавались затихающие голоса монахов. Феликс бежал от смерти — в небытие.
* * *
Сколько прошло времени, прежде чем Феликс проснулся — он не знал. Когда он открыл глаза, небо было серое и затянуто тяжелыми стальными тучами. Голова раскалывалась от боли, а тело дрожало и было мокрое от пота. У него был жар. Повернув голову, он понял, что лежит на движущейся повозке, а рядом сидит Милу с мокрой тряпкой в руках. Заметив, что Феликс открыл глаза, здоровяк встрепенулся, а затем обернулся назад и судорожно проговорил:
— Леди Зено! Он проснулся!
От его возгласа зазвенело в ушах, и боль еще сильнее кольнула Феликсу в голову, словно удар кинжала. Он хотел было попенять Милу за такое шумное приветствие, но не смог выдавить ни одного внятного слова. Язык совсем его не слушался.
Через несколько мгновений на повозку прыгнула Зено, держа в руках маленькую дымящуюся ступку. С другой стороны, верхом на Соли, к ним приблизился Дэй. Феликс почувствовал, как до него дотронулась мягкая женская рука, проверяя лоб.
— Это хорошо, что очнулся. — проговорила Зено, и продолжая разминать что-то в ступке. — По крайней мере теперь можно не бояться, что он проспит до самой своей смерти. Ладно, нужно продолжать сбивать жар. Дай-ка тряпку.
Нечто очень холодное и влажное опустилось на его лоб, и Феликсу сразу стало легче дышать. Он только сейчас понял, как тяжело ему приходилось вдыхать и выдыхать воздух. Легкие словно наполнили жаркими углями и раскаленным пеплом, но сейчас все стало легче. Он увидел, как Зено обматывает его голову тряпками, смазанные какой-то прохладной синей жижей.
— Ладно, с этим закончили. — деловито проговорила она, опустив рукава, которые до этого закатала. — Если будет хуже, то сразу зови меня, барашек. — сказала она, похлопав Милу по кудрявой макушке.
Феликс хотел было поблагодарить ее, но у него снова ничего не получилось. Сон стал накатывать на него новой волной, и он как мог сопротивлялся этому. Феликс боялся засыпать, и мучился от одной только мысли о том, что вновь попадет в то кошмарное место. Он стонал и елозил, пока на его лоб не легла теплая рука Дэя. Страх тут же отступил, словно тени перед светом, и сердце его наполнилось спокойствием.
— Не бойся, мой друг. — проговорил Дэй, все еще следуя на Соли рядом с повозкой. — Можешь спокойно засыпать. Я здесь.
Его слова отдались эхом в голове, и Феликс не смог больше сопротивляться тягучим и обволакивающим объятиям сна.
* * *
Следующее пробуждение было ночью. Феликс открыл глаза и увидел тусклый свет костра. Все, кто был в отряде, сидел вокруг него, каждый занятый своим делом. Кто-то вел разговоры, где-то негромко звенел точильный камень, прерываясь на недолгие паузы. Хриплый голос Хольфа звучал совсем близко, тот о чем-то беседовал с Синохом, время от времени грубо посмеиваясь. Этот его сиплый смех почему-то приятно успокаивал, и Феликс сам не заметил, как снова уснул. Еще много раз Феликс просыпался и снова засыпал, чувствуя, как изнывающий жар бушует в его теле. Иногда он не понимал, сон это, или явь. Кто-то поил его горькой водой, а иногда он слышал голос Милу, напевающий без слов детские песенки. Время перестало существовать, и его жизнь превратилась в одну нескончаемую полосу невнятных образов, одинаковых снов и болезненных пробуждений. Лишь на восьмой день, как потом узнал Феликс, его жар стал спадать. Случилось это под вечер, когда Феликс в очередной раз открыл глаза, лежа в подрагивающей телеге. На этот раз его мысли уже не так сильно путались, и он чувствовал себя намного лучше прежнего. Жара почти не было, и он даже смог приподняться на руках.
— Куда это ты направился, человечек? — раздался рядом голос Хольфа.
На этот раз повозкой управлял Милу, а за Феликсом присматривали Хольф и Серафиль.
— Я… пить хочу. — сказал Феликс, и тут же подумал, что еще никогда так не радовался своему собственному голосу.
Серафиль тут же протянул ему флягу с водой, которую Феликс вмиг осушил. Силы возвращались к нему с такой быстротой, что маленький никс даже удивился такому резкому выздоровлению, хотя, как ему казалось, в этой жизни ему уже нечему удивляться.
— Ты давай-ка это, ложись обратно. — прохрипел Хольф, выждав, пока Феликс закончит пить. — А то смотрите, встал тут такой, понимаешь. Пить, говорит, ему давайте. Попридержи силы-то, а то чего доброго, опять свалишься.
— Со мной все хорошо. — переведя дыхание после долгого глотка, сказал Феликс.
— А, смотрите кто тут у нас проснулся. — раздался голос Зено, а затем Феликс увидел, как та спрыгнула со своего фургона рядом с Хольфом. — Оклемались, наконец. Честно признаться, вы оказались самым тревожным из всех моих пациентов, которых мне довелось лечить. И самым дорогим. Сколько ингредиентов на вас извела!
— Правда? — Феликс почесал макушку. — А что вообще со мной случилось? Я, если честно, совсем не помню, как заболел.
— Бухнулись вы, господин Феликс. Прямо в обморок бухнулись. — тут уже и Милу к их разговору подключился, посмотрев на него через плечо.
— Ты давай за дорогой смотри, умник. — щелкнула его по носу Зено, а потом снова посмотрела на Феликса. — Слышали? Бухнулись — по-другому и не скажешь. Это произошло в Антэ Иллас, как раз во время сожжения так называемой Полуночной Матери.
Тут Феликс смутно припомнил тот вечер, но воспоминания шли плохо, будто случилось это много лет назад.
— Что тогда точно случилось, никто не знает, но, как видите, пролежали вы с горячкой аж восемь дней. — сказала Зено, посматривая за своими лошадьми, которые продолжали тянуть ее фургон сами по себе. — Этот прохвост Севрус довел нас до выхода, а там уж его дружочки нас сопроводили до границы Алгобсиса. Сейчас мы в четырех днях пути до Придела Скорби.
Феликс слушал ее, уставив пустой взгляд перед собой. Он не хотел сейчас думать о всем том, что с ним случилось за эти несколько дней, но слова Зено о Полуночной Матери невольно заставили его вспомнить бушующий огонь и горящие глаза, которые он увидел в нем. И тут он вспомнил об одной очень важной вещи.
— Где скрижаль?!
— Да туточки она, где же ей еще быть? — проговорил Хольф, кивком указав на сумку, которая лежала
