когда они удалятся.
Но этого не произошло. Шаги проследовали в... покои Эрика.
Русалка осмотрелась по сторонам. Если вошедший в комнату, кем бы он ни был, знает, что Ванесса не любит угощаться хлебными горбушками или пить вино в это время суток... всё будет кончено.
Незваный гость всё расхаживал по комнате, играя на нервах девушки под аккомпанемент звуков поднимаемых, разглаживаемых и складываемых вещей. Должно быть, служанка расставляет вещи по местам, занимаясь уборкой... Комната Урсулы следующая на очереди.
Что ей делать?
Что бы она сделала, будучи прежней Ариэль, по следу которой идёт акула?
Без лишних раздумий морская царица, присев на корточки, спряталась под туалетным столиком.
Почти в ту же секунду служанка возникла в дверном проёме.
Увидев войлочные домашние туфли, Ариэль закрыла глаза, мечтая стать невидимой.
Незнакомка словно знала точное местоположение Ариэль и была намерена растянуть для неё пытку, чтобы та длилась как можно дольше. Она продолжала просто стоять в проходе: не возвращалась обратно в комнату Эрика, но и не проходила вперёд в покои Ванессы.
Ариэль почувствовала, как у неё на шее выступили капли пота, чего с ней прежде не случалось, – ощущение отнюдь не из приятных, ко всему прочему ей было щекотно. Девушке пришлось приложить титаническое усилие, чтобы подавить мучительное желание почесаться, потянуться или ещё хоть как-то пошевелиться: «Я царица, – напомнила она сама себе, когда зуд стал нестерпимым. – Моё тело надо мной не властно, это я властвую над ним».
– Макс! – окликнула собаку горничная. Ариэль могла видеть, как колыхнулись её юбки, когда та похлопала себя по бёдрам. – Макс, где ты? Пора обедать! Ну же, глупыш! Ты не мог далеко запрятаться... – В её голосе не было нетерпения, в нём слышалась лишь забота о стареньком псе. Но Ариэль так злило одно только существование этой служанки, что ей хотелось превратить несчастную в морской огурец. Всего на пару минут.
– Ну что ж, я знаю, что ты вовсе не хотел забираться сюда, в комнату принцессы, – продолжила горничная, делая особый акцент на последних словах. Затем, развернувшись, она вышла из комнаты и вновь прошла через покои принца, чтобы вернуться в коридор. – Ма-а-акс...
Ариэль громко вздохнула, испытывая облегчение. Она осторожно выбралась из-под туалетного столика так, чтобы не удариться о его резной край головой.
«Фуф! Я была на волосок от разоблачения. До чего же нелепо».
Русалка прошла в гардеробную, полную безвкусных нарядов Ванессы – платьев кричащих расцветок с до неприличия узкими корсажами и лифами на шнуровке, с очень глубокими вырезами, призванными выставлять напоказ обширную часть декольте. Взору Ариэль предстали многочисленные пелерины и платки, жакеты и шляпы, расшитые камнями и золотом, в большинстве случаев ещё и украшенные перьями (а иногда и целыми тушками) несчастных, совершенно мёртвых экзотических птиц.
Она прикоснулась к длинному шёлковому рукаву бледно-розового цвета. Пошив был превосходный, сам наряд – сногсшибательный, и до чего же отвратительно, что результат такого кропотливого труда растрачивался на столь злую женщину. Живи они в сказке, Урсула была бы испорченной ленивой девушкой, у которой в конечном итоге остались бы одни высушенные водоросли да пустые ракушки.
«И, возможно, креветки, выползающие у неё изо рта», – не смогла удержаться от сарказма Ариэль.
Только она собиралась выпустить из ладони рукав, как её внимание привлекла пришитая к нему пуговица. Она была вырезана из раковины, а линии нанесённой гравировки отличались такой филигранностью, что, вероятно, были сделаны рукой мастера своего дела (или волшебным созданием).
На пуговице был изображён осьминог.
Не из тех дружелюбных, с которыми Ариэль была знакома. У этого щупальца были вытянуты, а сам он имел зловещий вид и пугающе кровожадный взгляд.
Что касается взгляда Ариэль, он метался по комнате, перескакивая с вещи на вещь, как у барракуды, ослеплённой блестящими предметами. В ту же секунду, когда она поняла, на что нужно обращать внимание, ей стало ясно, что на каждом элементе гардероба Урсулы, включая аксессуары, имелся символ в виде осьминога в том или ином месте: бриллиантовая брошь на воротнике, пряжка на ремне, вышивка на более традиционных для Тирулии платьях, замаскированная в их складках.
Каковы бы ни были преследуемые Урсулой цели, вынудившие её остаться среди людей и стать частью их мира, выйдя замуж за одного из них, она не забыла свои истинные корни.
Но в гардеробной не было ничего такого, во что мог бы оказаться заточён отец, надёжно спрятанный морской ведьмой, не желавшей расставаться с узником: ни бутылки, ни кувшина, ни, на худой конец, хотя бы туфли, использовавшейся не по назначению. Возможно, где-то в стене имелось тайное углубление, или, возможно, злодейка держала его в настоящей темнице на нижнем этаже.
Как вдруг в сопровождении потока влажного мыльного воздуха...
...до Ариэль донёсся голос...
Её голос.
Пропев последнюю строчку песни, он замолк в тишине:
– ...над толщей морской по берегу любимый мой гуляет. А мне остаётся лишь вздыхать по нём средь пены волн...
Её голос.
Ариэль не слышала свой собственный голос уже многие годы.
В тот день, когда Урсула получила свою плату, из тела Ариэль словно выкачали душу.
Молодая беспечная русалочка, которой она тогда была, даже не осознала этого. Призрак девушки отправился в своё путешествие с целью добиться желаемого, видя перед собой только свою мечту и понятия не имея о том, что она уже мертва для этого мира.
«Ну ладно, возможно, всё было не настолько драматично», – деликатно поправила себя морская царица.
Но когда она увидела, как Ванесса выходит замуж за Эрика, увидела, как гибнет её отец, осознала, что ей никогда не вернуть обоих самых дорогих для неё мужчин, а также свой голос... какая-то часть русалки действительно умерла в тот день.
А теперь эта ведьма использует её голос для пения в ванной.
Ариэль не позволит ярости, растекающейся по её венам, взять над ней контроль. Она этого не допустит. Всё-таки она царица, а царицы не теряют над собой контроль. Ею не будет управлять ни какой-то там пот, ни чувство ярости.
Непростую задачу она перед собой поставила. Подобно поту, который прошиб её под туалетным столиком, ярость такого рода она ощущала впервые.
Она бывала печальна. Порой впадала в меланхолию. Она проклинала свою судьбу безмолвной правительницы, тихо сетуя на выпавшую ей долю. Как-то раз она вышла из себя, когда хотела, чтобы её услышали, но никто не обращал на неё внимания. Все кричали о чём-то своём, не замечая её жестикулирующие руки, словно раз у
