А бой продолжался. Воодушевленные защитники монастыря дрались зло и с диким возбуждением. «Не страшимся! Победим! Отомстим!»
В том бою они вывели из строя 1500 человек из войска Сапеги и Лисовского, потеряв убитыми 174 человека и ранеными 66 человек. Русские отбили у врага 8 крупных пушек, много пищалей, самопалов, несколько бочек пороху, другое вооружение; подожгли, отходя в монастырь, туры, разрушили батареи.
Эта крупная победа вынуждала Сапегу и Лисовского изменить тактику осады. Они перестали штурмовать крепость, палить из пушек, окружили крепость плотным кольцом, и началась своего рода позиционная война. Каждая из сторон, отказавшись от активных действий, пыталась выманить противника в выгодное для себя место боя и разгромить его.
Зимняя осада — серьёзное дело! Русский предатель доложил Сапеге о том, что, спустив верхний пруд, поляки оставят монастырь без питьевой воды. Чужеземцы воспользовались этим, но осажденные выкопали у себя пруды и успели запастись водой. Она была грязная, но ее пили, на ней готовили пищу. Зима 1608–1609 годов началась с победы русских. По приказу воевод они налетели на укрепления противника, нанесли ему большой урон в ходе тяжелого долгого, продолжавшегося с переменным успехом боя, отошли за стены крепости. Хорошо началась зима для осаждённых, но какой она была трудной для тех, кто сказал Сапеге и Лисовскому: «Не страшимся!»
В монастыре не хватало дров. Поляки зорко следили за крепостью, убивали дровосеков. Не хватало продуктов, воеводы уменьшали ежедневный паёк. Скученность людей грозила эпидемией. В монастырь пробралась измена! Сначала русских предал Селевин. Его братья, узнав об этом, сражались отчаянно, удивляя храбростью и врагов, и соотечественников. Они погибли в бою, не опозорив свой род. Но не спасли они от измены, от дум о ней защитников.
Долгорукому донесли, что монастырский казначей вместе со вторым воеводой Голохвостовым замыслили измену! Казначею «дали время на покаяние: он умер скоропостижно» (там же, стр. 500). Голохвостова уличить в измене не удалось, он остался воеводой, сражался добросовестно, и не известно, был ли он в сговоре с казначеем и был ли сговор вообще!
Этот эпизод, однако, посеял недоверие в войске осажденных. А зима наступала, готовя новые испытания. Холода развели на время враждующие стороны, и в монастырь наведался новый искуситель! Молодые воины да и монахи по ночам стали покидать лавру, уходили в деревни, предавались там разврату с молодыми женщинами.
И наконец нагрянула в монастырь цинга! Она заразила самых бедных и слабых, от них болезнь перелетала к другим. Люди пухли и гнили, умирали, живые задыхались от смрада. Пощады болезнь не знала. В день от цинги умирало до 50 человек. Много дней в русской зиме. Люди копали большие, с запасом, могилы и с утра до вечера хоронили мертвых.
Уже было не до войны. Русские больше не устраивали вылазок, берегли силы для отражения атак, а Сапега и Лисовский, получив такого прекрасного союзника, не спешили воевать, ждали, когда цинга сделает свое дело без выстрелов, без утомительной резни.
Архимандрит Иосиф писал кесарю Авраамию Палицыну письма в Москву, просил о помощи. Василий Шуйский, слушая мольбы Авраамия, ничем не мог помочь осажденным: Лжедмитрий II сидел в Тушино и готовился штурмовать столицу. И все же русский царь выслал в помощь осажденным небольшой отряд с вооружением. Атаман Останков пробился сквозь кольцо осажденных в лавру, потеряв при этом всего несколько человек. В монастыре радовались пополнению как величайшей победе, хотя подмога-то была малая, всего 80 бойцов. Но очень своевременно они явились в лавру. Люди взбодрились, надежда осветила их суровые лица. На следующий день осажденные увидели, как к стенам монастыря поляки подвели четверых из отряда атамана Останкова и на виду у изумленных соотечественников казнили их. Эта казнь пленных обозлила русских. Они вывели на стены монастыря 42 пленных литовца и сделали с ними то же самое, что поляки сделали с четырьмя русскими.
Между прочим поляки поняли всё абсолютно верно. Они обвинили в злодеянии не русских, а своего же пана Лисовского, приказавшего казнить пленных, и хотели самого его отправить на тот свет. Не отправили. Сапега помешал им. Он был мудрее головореза Лисовского, человечнее. Хотя в данном случае его человечность дорого обошлась русским. Разбойник пан Лисовский еще долго будет бандитствовать на Руси. В конце зимы русские захватили в плен литовца Мартиаса. Это был очень опасный человек. Он быстро вошел в доверие к князю Долгорукому и так понравился воеводе, что тот даже спал в одной комнате с ним. В стычках с поляками Мартиас бился храбро, многих своих сограждан убил, научил русских пушкарей быстро и точно целиться, по вечерам он вел мудрые разговоры с воеводами — ну очень хороший человек Мартиас!
Он готовил страшную измену, и только случай помог разоблачить этого суперагента Сапеги. Из польского стана к русским перебежал литовский пан Немко, глухонемой от рождения, но воин прекрасный. Он увидел Мартиаса в компании воевод и яростно заскрежетал зубами, выгнал изменника из комнаты, объяснив знаками, кто такой Мартиас и что он может натворить.
Воеводы приказали пытать Мартиаса. Тот долго терпел, но в конце концов сдался, рассказал о том, что все это время он отправлял на стрелах извещения Сапеге, готовился в условленную ночь заклепать монастырские пушки… Литовец Немко крепко помог русским. Но сами русские в Смутное то время ошибались частенько.
«Город за городом сдавался Лжедмитрию: Владимир, Углич, Кострома, Галич, Вологда и другие, те самые, откуда Василий ждал помощи… Шуя, наследственное владение Василиевых предков, и Кинешма, где защищался воевода Федор Боборыкин, были взяты и разорены Лисовским; взята и верная Тверь: ибо лучшие воины её находились с царем в Москве. Отряд легкой Сапегиной конницы вступил и в отдаленный Белозерск, где издревле находилась часть казны государственной; ляхи не нашли казны, но там и везде освободили ссыльных… себе в усердные сподвижники. Ярославль, обогащенный торговлей английскою, сдался на условиях не грабить его церквей, домов и лавок, не бесчестить его жен и девиц… Псков… сделался вдруг вертепом разбойников и душегубцев» (там же, стр. 504–505).
Как легко было в те годы ошибаться человеку, как легко было этому атому взорваться!
Как трудно было сохранить себя от всевозможных соблазнов, страхов…
За время осады, продолжавшейся 16 месяцев, защитники лавры потеряли, по свидетельству Авраамия Палицына, 2125 человек. К маю, когда отступила цинга, в живых осталось всего 500 человек. С ними-то Са-пега и хотел поспорить, повоевать.
В ночь на 28 мая он вывел свои роты и хоругви на исходную позицию. Люди затаились в ожидании команды. Раздался взрыв. Поляки бросились на стены. Но их здесь ждали! Упорный бой длился всю ночь, и лишь утром поляки отступили. Русские осуществили дерзкую вылазку, захватили 30 пленных.
Через месяц Сапега вновь послал людей на штурм — результат был прежним.
Ещё через месяц к полякам из Тушина пришла подмога. Пан Зборовский посмеялся над Сапегой и Лисовским, простоявшим здесь почти полтора года, но перед решающим штурмом и он послал воеводам и архимандриту предложение капитулировать! То ли испугался пан штурмовать крепость, то ли «пожалел» защитников, но наговорил он им в своем послании много лжи. Мол, и Москва уже покорилась Лжедмитрию.
«Красно лжёте, но никто не имеет вам веры», — ответили воеводы, у которых осталось всего 200 воинов.
31 июля 1609 года они отразили ещё один штурм, последний. Пан Зборовский перестал смеяться. Поляки перестали штурмовать монастырь. А 15 августа осажденные отбили у поляков большое стадо скота! Веселее стало жить в монастыре. 19 октября Скопин-Шуйский прислал в лавру 900 воинов, 4 января 1610 года — ещё 500 ратных людей, и Сапега, Лисовский вместе с погрустневшим Зборовским 12 января сняли осаду.
ЦЕРКВИ И МОНАСТЫРИ
Попытаюсь очень коротко сформулировать мнение о том, какую же качественную роль сыграли в русской истории монастыри и церкви. Для этого нужно сразу же сделать оговорку: и тот, и другой институт Русской православной церкви свои исторические задачи выполнили на равновысоком, очень высоком уровне.
Церковь была ближе к людям. И люди любили церковь. Огороженные крепостными стенами монастыри внушали людям уверенность и чувство силы, в том числе и силы духовной. И люди уважали монахов, монашество как некий духовный институт. Церковь — это духовная культура (и не только духовная, между прочим!). Монастыри — это духовная ученость. Монастырь — последнее прибежище людей, истомившихся по высшим истинам жизни. Церковь — это духовная уравновешенность людей, живущих в миру, в ладу с миром и с самим собой…
Уже из сказанного ясно, что ни в коем случае нельзя оценивать роль этих институтов Русской православной церкви по принципу: лучше — хуже, больше — меньше. Как руки и ноги нельзя оценивать по такому же принципу.
