Монастыри в XIV–XV веках росли на Русской земле быстро. Некоторые ученые считают, что уже в те столетия они играли роль военных форпостов, занимая выгодные позиции на ключевых точках обороны, например города Москвы, Московского княжества. Но, как справедливо заметил еще академик М. Н. Тихомиров, «такое наблюдение находит оправдание в действительности XVI–XVII веков, когда эти монастыри были окружены мощными крепостными оградами» (Тихомиров М. Н. Средневековая Москва. М., 1997, стр. 217).
По этому поводу можно сказать и так. В XIV–XV веках возведение монастырей с военными целями, то есть как крепостей, своего рода волнорезов на пути к Москве, было невозможно потому, что ханы быстро поняли бы значение монастырей и вряд ли отнеслись бы к этому благосклонно.
Так или иначе монастыри всё же были способны укрыть за своими стенами не только духовное воинство. Это упустили из виду ханы. Они, видимо, понадеялись на то, что обласканное ими духовенство проявит к завоевателям верноподданнические чувства. Этого не случилось, хотя у невнимательных и не в меру воинственных людей может возникнуть такое мнение. В самом деле, Русская православная церковь не создавала личные, монастырские дружины для борьбы с ордынцами, не призывала русский народ к священной войне с ворогом проклятым, вела себя внешне очень тихо. Но вспомним ещё раз: «Там русский дух, там Русью пахнет!» Это строки придуманы не красного словца ради. Русский дух — невоинственный по своей сути. Иначе бы монастыри превратились в школы боевых искусств либо в обители военно-монашеских орденов. Ничего этого не было. Была вера, что Русь жива, что пока Русь слаба, что копить нужно силушку, копить.
Ни о каких крестовых походах русским думать было нельзя ни в XIII, ни тем более в XIV веке. Чтобы убедиться в этом, нужно внимательно изучить политические карты тех веков в странах, окружавших Русь. Сильные шведы, Тевтонский орден, Литва, Польша, Венгрия, степь со снующими с востока на запад тюркскими племенами. Против кого могли организовать хотя бы один крестовый православный поход русские князья и православная церковь? Против Орды? А что предприняли бы в таком случае шведы и все перечисленные соседи Руси? Они бы обязательно напали на неё.
Терпеть. Нужно было терпеть.
Любой человек, которому выпала в жизни такая участь — терпеть, долго терпеть, не даст автору солгать, что терпеть гораздо легче, если есть кому пожаловаться, с кем побеседовать, кому излить свою душу. Это — человеческое. А те, кому выпало слушать, утешать, беседовать, знают, как сложно успокаивать вынужденных терпеть. Сложное это дело.
Русская православная церковь, на мой взгляд, справилась с этой задачей и вообще с испытанием Ордой прекрасно. Русь с тяжелыми, но все же наименьшими потерями преодолела сложный временной интервал 1237–1480 годов во многом благодаря взвешенной, осторожной политике церкви в целом и многих священнослужителей в отдельности.
ВСЁ ЛИ БЫЛО ГЛАДКО?
Восторженное отношение автора данных строк к политике церкви может насторожить думающего читателя, который вправе задать следующий вопрос: но все ли было гладко во взаимоотношениях церкви со светской властью, с простолюдинами за многие века существования Русской православной церкви? Достаточно вспомнить Филиппа Колычева и Ивана IV Грозного, Никона и Алексея Михайловича Романова, Петра Великого, печальные для истинных православных события после Великой Октябрьской социалистической революции, чтобы с грустью ответить на этот вопрос: «Да нет, конечно же!»
Но потому-то я и причисляю историю Русской православной церкви к явлениям земношарного масштаба, что хотя и была эта история напряженнейшей, сложнейшей, полной драматических и трагических событий, но церковь всегда стойко держала удары судьбы и исполняла главное свое предназначение: она была с людьми, с народом. Это не громкие слова. Для того, чтобы обосновать это, мне придется вспомнить случай из личной жизни.
Давно это было, в 1972 году. Пришёл ко мне друг детства, сказал: «Хочу, чтобы ты был моим кумом». Я ему в ответ: «Ты же вроде бы как коммунист, и я кандидат в члены КПСС. Разве это правильно?» Он упрямо пояснил, стараясь не смотреть мне в глаза: «Дочка часто болеет. Теща пилит, говорит, что все некрещеные так часто болеют. Умрет, говорит, ты будешь виноват. Слушать противно. Лучше, думаю, крестить, чем каждый день слушать ее завывания. Будешь крёстным моей дочки?» Я, человек светского мышления, крещенный по православному обряду, так решил: меня матушка моя крестила, друг мой хочет (он хотел, потому и глаза прятал) крестить свою дочку, не буду я ему отказывать в просьбе. Не мы придумали, не нам отменять. Хоть и молодой я был человек, а до этой верной истины сам додумался, чем и горжусь, хотя далеко не всем моя гордость понятна и приятна. Так или иначе, я стал крестным, а потом еще несколько раз я становился крестным и никогда не жалел об этом и не жалею. Но вот ведь в чем дело! Даже в самые атеистические десятилетия XX века Русская православная церковь, священнослужители несли истины православной веры нам, грешникам, не чурались нас, берегли нас. И в годы самой страшной для нашего государства Великой Отечественной войны они были с народом: церковь и все священнослужители. А некоторые герои той войны, насмотревшись горя людского, нечеловеческих ужасов, ушли в церковь и служили ей верой и правдой всю оставшуюся жизнь. И коммунисты уходили в церковь, и комсомольцы, и рядовые, и офицеры. Церковь принимала всех. Пришел к Богу, и хорошо. Никаких анкет не требовала церковь, никаких покаяний. Коли пришел — значит, покаялся в сердце своем. Это — мудро.
В заключение этой для меня очень сложной главы я хочу поведать о патриархе Никоне, человеке, в судьбе которого отразились, быть может, главные противоречия между светской властью, церковью и народом русским.
ПАТРИАРХ НИКОН
В 1613 году, когда Никите, сыну Мины, было всего восемь лет, в России воцарилась династия Романовых и начался период, который кто-то называет бунташным веком, кто-то — боярским, кто-то и временем первых Романовых. С некоторыми оговорками период истории России с 1613 по 1682 годы вполне можно назвать и патриаршим: уж очень заметно было влияние Филарета и Никона на внутреннюю и внешнюю политику монархов. Какая же из точек зрения будет более точной? Какая же из сил (народно-бунтарская, боярская, монаршая или патриаршая) являлась доминирующей в те сложные десятилетия? Динамика и энергетическая насыщенность событий того времени говорит о том, что таковой силы не было. Время Никона отличается от предыдущей и последующей истории Русского государства тем, что движущей силой являлась сила сложная, представляющая собой суперпозицию всех вышеперечисленных сил: народа, уже окончательно поверившего в царя-батюшку, боярства, мечтавшего ограничить всевластие монарха, духовенства, решившего реализовать накопившийся с митрополита Петра мощный потенциал — экономический, моральный, духовный, и монархов, получивших у народа огромный кредит доверия, но оказавшихся между двух могучих сил — боярством и духовенством, упорно сдерживавших исторически объективное движение России к империи.
Если рассматривать жизнь и дело Никона с политической точки зрения (а он был прежде всего политиком!), то можно сказать, что он пытался создать по примеру Римской Русскую Священную Православную империю. Но логика движения Русского государства в XVII веке была несколько иной, чем представлялась она Никону-политику.
Москва испытала Никиту смертью. Умер первый его ребенок. Оплакали, отпели, похоронили, помянули. Чувствительный священник смирился с судьбой: Бог дал, Бог взял. Вскоре умер второй ребенок Никиты… Бог дал, Бог взял, Ему виднее. Никита и эту незаживающую боль души стерпел, но и третий ребёнок его умер! Оплакали, отпели, похоронили, помянули. Бог взял. Смерть третья заставила священника призадуматься. Никите показалось, что Бог повелевает ему покинуть людей с их мирскими заботами и уйти в монастырь. Получив откровение свыше, он рассказал о нем жене, уговорил ее постричься. Она, убитая горем, легко поверила, что так будет лучше.
Муж дал за неё в Московский Алексеевский монастырь вклад, она постриглась, а сам он, тридцатилетний, сильный, волевой, ушел в Анзерский скит, что на далеком Белом озере. Остров пустынный был, несколько крохотных изб стояли то там, то здесь. Священник Никита постригся в Анзерском ските и принял имя Никона. В избушке ютился он, по субботам ходил молиться в церковь. Царь присылал монахам ежегодное небольшое жалованье, рыбаки выделяли им часть улова, бедно жили монахи, но на судьбу на жаловались.
Старец Елиазар, начальник скита, взял с собой в Москву Никона, дело важное задумал старец — собрать милостыню для новой церкви. Много денег собрали они. Деньги и рассорили Елиазара и Никона. Появилось между ними недоверие, оно росло… и Никон покинул скит, перебрался на небольшом судне забредавшего в эти края богомольца в Кожеозерскую пустынь. Жизнь на островах Кожеозера еще суровее была. Никон отдал в монастырь последнее своё богатство — две священные книги, поселился на самом отдалённом острове, подальше от людей, поближе к Богу.
