Таким образом получается, что прежде французских королей Иерусалимские государи ввели всеобщий налог, взимание которого осуществлялось способом, перенятым затем во Франции{105}. Управление королевскими финансами принадлежало одному из главных чинов короны, первому из них по званию — сенешалю. В его обязанности входило осуществление правосудия, если ему случалось заменить короля (Ла Монт назвала его «вторым я» короля), распоряжение церемониями, назначение бальи и «писцов» «секрета» (счетов). На него также возлагалась инспекция крепостей. Но его полномочия простирались только на виконтов, а не на кастелянов: гражданский чин, он уступал место коннетаблю во всех военных вопросах, и воинственная история королевства на практике выдвигала того на первое место. Во Франции сенешалям было суждено стать очень важными персонажами: в Иерусалиме же они так и остались на том скромном уровне, какой занимали в феодальной Франции в XI в.
Коннетабль был самым значимым из прочих главных чинов: он играл роль вице-короля, которая теоретически принадлежала сенешалю (поскольку именно он на поле боя занимал место государя). Он председательствовал на заседании Высшей курии в отсутствие короля, возглавлял в военное время ополчение и назначал военачальников, отвечал за порядок в армии, в командовании которой занимал второе место, наконец, занимался «разделом поместий в землях сеньора (короля) и прочих лиц» — то есть установкой границ доменов. Все это давало ему возможность осуществлять регентство в отсутствие короля, и два коннетабля, Евстахий Гранье и Гильом де Бюр, один за другим занимали эту должность во время пленения Балдуина II. Маршал являлся помощником коннетабля и прежде всего отвечал за «расстановку отрядов армии» и проверку оружия и снаряжения, а также заведовал сложным процессом восстановительных работ. Канцлер, назначаемый из духовенства, ведал составлением хартий — и без сомнения, как Гильом Тирский, который занимал эту должность, направлял дипломатию королевства. Камергеры управляли королевским дворцом, распределяли расходы короля и хранили казну. Неизвестно, существовала ли в Иерусалимском королевстве должность «адмирала», но Жирар Сидонский, который командовал во время осады Аскалона (1153 г.) пятнадцатью королевскими кораблями и реквизированными судами, на которых прибыли паломники, значился как начальник{106}.
Наряду с великими чинами, главами королевской администрации и их подчиненными (туркополером, командиром сарацинской кавалерии; виконтами; кастелянами; бальи счетов; бальи «фундука» и «цепи»; драгоманами; писцами; мафезепом или главой местной полиции; логофетом — простым секретарем, а не одним из главных чиновников, как на Сицилии), Иерусалимским королям помогал править «Парламент», (одновременно высший суд и орган вотирования налогов), служивший им советом. Все эти институты вместе обеспечивали королевству довольно разветвленную администрацию, чья «эффективность» была на порядок выше, чем у администрации большинства западноевропейских государств в ту же эпоху. Как продемонстрировала г-жа Ла Монт, эти институты в своем большинстве вели свое происхождение из Франции XI в., но развитие их было независимым от Запада.
В XIII в. иерусалимские институты приведут к настоящему парламентаризму, но их эволюция могла бы быть существенно иной, и царствование Амори I показало, что государи Иерусалима во всем сравнимы с капетингскими королями, которым их так часто старались противопоставить.
Царствование Амори I{107}. — Когда 8 февраля 1163 г. скончался Балдуин III, не оставив после себя детей, казалось, что его наследник будет признан беспрепятственно: им был его брат Амори I, который с 1151–1153 гг. носил титул графа Яффы и Аскалона. Но Гильом Тирский нам сообщает, что между баронами начались яростные споры по поводу права Амори на наследство, и только после вмешательства прелатов и согласия большинства баронов дело уладилось в пользу Амори: он был коронован 18 февраля в возрасте двадцати семи лет. К несчастью, этот историк, всегда очень сдержанный в отношении внутренних сложностей латинского королевства, не поведал нам о мотивах этого разлада. Мы знаем только, что новый король, по требованию патриарха Амори де Неля, должен был развестись со своей женой, Агнессой Эдесской, от которой у него было два ребенка, Сибилла и Балдуин. Агнесса приходилась дочерью графу Жослену II, у которого турки отвоевали Эдессу в 1144 г., а затем, в 1152 г. ему было суждено попасть в плен и умереть в узилище. Жена последнего Беатриса была вынуждена отдать византийцам остаток графства, прежде чем укрыться в Иерусалиме со своими детьми, Жосленом III и Агнессой, на которой Амори женился перед 1159 г. Несмотря на аннулирование брака из-за родства в четвертом колене, дети Амори, рожденные от Агнессы, сохранили права на отцовское наследство.
Итак, кажется, что супруга Амори являлась главным препятствием для восшествия на престол графа Яффаского. Р. Груссе посчитал, что ей повредил слишком легкомысленный образ жизни: мы же думаем, что враждебность баронов вызывало ее окружение из эдесских баронов, потерявших свои владения и «эвакуировавшихся» в Палестину, чье влияние на короля иерусалимская знать не пожелала терпеть. Действительно, во время кампании в Египте в 1164 г. одного рыцаря, по имени Арнульф де Турбессель, назвали особо приближенным к королю, который доверил командование своей пехотой другому эдессцу Жослену де Самосату, вместе с неким Балдуином де Самосатом, фигурировавшим в рядах главных вассалов графа Яффаского. И если среди них не присутствовал будущий сенешаль Жослен III, то только потому, что в 1162 г. он получил от Амори во фьеф Харим, находившийся в княжестве Антиохийском{108}. Известно, что Миль де Планси похвалялся тем, что повелевал королем и навлек на себя ненависть баронов — он воспользовался своей дружбой и родством с королем, приобретя Трансиорданию. Амори показал себя как король, легко поддающийся влиянию своего непосредственного окружения: этот молчаливый, степенный, слегка заикающийся государь, по словам Гильома Тирского, сильно отличался от своего брата Балдуина III, очень открытого, «куртуазного и ладно говорившего», который был королем по сердцу баронов. Поэтому весьма правдоподобно, что, удаляя Агнессу Эдесскую, «оппозиция» надеялась избавиться от эдесской камарильи, которую ей так и не удалось устранить. Но вовсе не это первое столкновение с баронами побудило Амори действовать совместно с ними…
Известно, что он собрал иерусалимский «парламент» в 1171 г., когда объединение мусульманской Сирии и Египта поставило королевство в опасное положение: в своем выступлении король обрисовал угрозу и попросил совета у своих вассалов: «Обсуждение затянулось, король поднялся и отошел в сторону, позвав свой личный совет, где было немного людей, затем вернулся назад и стал вести речь перед всеми»{109}: таким образом, решение было принято в этом личном совете, а не в «парламенте», и не получило поддержку у большинства баронов; в конце концов Амори решил сам отправиться в Константинополь, чего никто из присутствующих не ожидал.
Это стремление к «самовластию» яснее всего выражено в том, что называют государственным переворотом — Ассизе о верности (Assise de Ligece). M. Гранклод высказал свое мнение о ней: «Ассиза Амори господствует над всей политической жизнью обоих королевств (Кипра и Иерусалима); она является Великой хартией вольностей латинского Востока. Но в Сирии эта ассиза означала победу Иерусалимского короля и мелких вассалов над крупными баронами. Она… была составлена после победоносной войны, которую король Амори вел против Жирара де Сеста». Жирар Сидонский лишил одного из своих вассалов фьефа без суда. Амори I посчитал, что все держатели фьефов, даже те, кто не является непосредственными вассалами короля, все равно обязаны приносить ему тесный оммаж (что привязывало их к государю, в обход любых других феодальных уз); ни один сеньор не может потревожить своего вассала без «рассмотрения дела в курии»; все вассалы одного и того же сеньора составляют вместе сообщество равных, причем каждый из них обязан защищать другого против общего сеньора. Этот закон позднее обернется против самой королевской власти, но во времена Амори он особенно ограничивал крупных феодалов; в их доменах было трудно собрать достаточное количество сговорчивых «вассалов», чтобы собрать трибунал, тогда как из всех рыцарей королевства король с легкостью мог набрать трех судей и заседателей, необходимых для «созыва курии» и тем самым открыть дорогу произволу и «доброму удовлетворению» монарха{110}.
Амори извлекал пользу даже из правосудия: Гильом Тирский рассказывал, что он принимал подарки от судившихся, чтобы завершить дело с выгодой для них. Амори сам извинялся за это, под предлогом, «что государи более всего должны стараться стать богатыми, что увеличивает безопасность каждого и защиту королевства». Король, по его словам, обязан быть щедрым и большие средства ему необходимы, чтобы он мог ими одаривать. Однако его обвиняли в том, что он не контролировал должным образом отчеты своих чиновников: доверие к собственному окружению мешало ему проверить, как они осуществляют управление. Будучи энергичным королем, готовым сокрушить любую оппозицию, он показал себя таковым во время конфликта с орденом тамплиеров в 1173 г. Тамплиер Готье дю Мениль предательски перебил посланников вождя ассасинов к Иерусалимскому королю, провалив тем самым важные переговоры. Амори потребовал выдать преступника: магистр ордена ответил, что только он в праве привести к покаянию Готье и тот предстанет перед судом в Риме. Король атаковал резиденцию тамплиеров в Сидоне и захватил виновника. Гильом Тирский уверяет, что если бы Амори прожил больше, то упразднил бы орден{111}.
