В результате сдетонировало огромное количество боезапаса, размещенного на лодке. Сила взрыва была такова, что привела к полному разрушению первого и второго отсеков, деформации корпуса, разрушению поперечных переборок, заклинке люков, срыву с фундаментов турбогенераторов, что в итоге повлекло полное затопление лодки».
Третья версия – ее назвал Илья Клебанов 15 августа, на второй день спасательной операции, – заключалась в том, что подводная лодка затонула в результате взрыва мины времен Второй мировой войны.
«Чушь!» – заявил на это начальник службы МЧС по проведению поисково-спасательных работ в акваториях контрадмирал Илья Козлов. Действительно, нанести такие повреждения прочному корпусу лодки (а это 10–20 см сверхпрочной стали) плавучая мина времен Великой Отечественной войны просто не могла. Что же касается гораздо более мощных донных мин, которые взрываются, когда в непосредственной близости от них проходит корабль, то этот вариант отпадает, поскольку подводная лодка находилась на перископной глубине.
Вскоре со ссылкой на анонимные военные источники появилось предположение о том, что в «Курск» по ошибке попали российской противолодочной торпедой или ракетой. Но выглядело это уже совсем фантастически – учебные стрельбы в море проводятся без использования боевых зарядов.
И, наконец, последняя версия причины катастрофы. Ее на условиях анонимности преподнес один из военных моряков. По его словам, командиру «Курска», капитану второго ранга Геннадию Лячину, для того, чтобы успешно продолжить свою карьеру, необходимо было произвести благоприятное впечатление на присутствовавших на подлодке представителей штаба Северного флота. И Лячин решился на рискованный маневр, который подводники называют «прыжок касатки», – лодка на большой скорости производит всплытие и как бы выпрыгивает из воды. А поскольку глубина была небольшой, нырнув обратно, «Курск» столкнулся с грунтом. Но эксперты дружно назвали эту версию бредом.
Последнее письмо с «Курска»Точные ответы должен был дать осмотр поднятой со дна осенью 2001 года лодки. И 23 октября следственные бригады Генеральной и Главной военной прокуратур России начали осмотр «Курска». Спустя несколько дней Владимир Устинов показал по ТВ страшные кадры разрушений носовой части лодки.
Месяц группа из 40 следователей, приехавших в Росляково из Москвы, Санкт-Петербурга, Архангельска, Воркуты, Петрозаводска, Вологды, Североморска и Северодвинска, расчищала завалы в отсеках «Курска», искала тела погибших, тщательно фиксировала с помощью фото– и видеоаппаратуры положение и состояние каждого предмета на каждом боевом посту.
Как признался подполковник юстиции Олег Гончаров, первое впечатление от девятого отсека – именно там находились тела погибших, которые нужно было извлечь в первую очередь, – было просто кошмарным: «На лице – маска индивидуального дыхательного аппарата, на теле – защитный комбинезон. Движения скованны, дыхание тоже. Сбился с ритма – начинаешь задыхаться. В девятом – кромешная темнота, вода с грязью и маслом. Воды много – где по колено, где по пояс. Палуба идет под уклон в сторону кормы. Посветил фонарем – вокруг какие-то бумаги, тряпки плавают. В воде и на стойках аппаратуры – с десяток использованных дыхательных аппаратов и несколько спасательных гидрокостюмов: ребята боролись за жизнь. Отсек очень тесный, но пять тел можно разглядеть сразу. Ближайший ко мне подводник плавал лицом вниз в дыхательной маске. Другой… Он сидел на ящике, прислонившись спиной к стойке с аппаратурой, как будто спал. Его ноги оказались под трубой, она не давала ему всплыть. Все это казалось неправдоподобным, напоминало картину из какого-то мистического триллера».
Извлечение тел погибших стало сложнейшей из задач первого этапа работ на «Курске». В одном из отсеков, к примеру, следователи нашли моряка, застрявшего в люке между первой и второй палубами. Похоже, он поднимался, когда на лодке прогремел второй взрыв, потому и остался в люке. Его попытались вытащить на первую палубу, но выяснилось, что нога погибшего застряла под люком между скобами вертикального трапа. Подступы к люку были затруднены, а спуститься на нижнюю палубу следователи не могли: она в то время была затоплена. Группе, работавшей в отсеке, понадобилось более пяти часов, чтобы достать погибшего из лодки.
«Мы понимали, что торпеды могут рвануть, но страха не было»В «Курске» криминалистов и медиков на каждом шагу подстерегала опасность: взрывчатые вещества, неизрасходованные запасы регенерации, которые даже при кратковременном соприкосновении с маслом могут взорваться, завалы, готовые в любой момент обрушиться на голову, и ядовитые испарения в отсеках. Следователи рассказывали, что чувство времени внутри лодки здорово притуплялось.
Поэтому всем, кто там работал, приходилось присматривать друг за другом, следить за аварийными лампочками на дыхательных масках – они загорались, когда заканчивался кислород. Генерал Юрий Яковлев, первый заместитель Главного военного прокурора, который работал на субмарине наравне с подчиненными, однажды так заработался, что еле успел выбраться из девятого отсека – маску с него сорвали прямо у выходного люка.
Следственная группа работала на износ, люди спали по несколько часов в сутки, в свободное время писали протоколы осмотра отсеков. Усталость стерла все эмоции и здорово притупила даже чувство опасности. Ярче всего это проявилось, когда в носовых отсеках субмарины начали находить неразорвавшиеся фрагменты боевых торпед. В первый раз нашли кусок боеприпаса, в котором находилось 150 кг «морской смеси» – взрывчатки, способной разнести отсек и работавших в нем людей. Во второй раз количество обнаруженной взрывчатки составляло четверть тонны.
«Все мы люди военные и прекрасно понимали, что торпеды могут рвануть, – сказал капитан юстиции Сергей Михайлов. – Но страха или тем более нервных потрясений ни у кого в связи с этим не было. Помню, когда нашли второй фрагмент, у меня это вообще никаких эмоций не вызвало. Позвали взрывотехников, они подтвердили: да, взрывчатка. Наша группа тогда спокойно из отсека выбралась и пошла передохнуть. Человек привыкает ко всему».
«До встречи. 14 августа 2000 года»Следователи находили в отсеках личные вещи, одежду, документы погибших подводников. Форменная тужурка капитана 1 ранга Геннадия Лячина была одной из первых подобных находок. В третьем отсеке нашли сразу четыре комплекта офицерской формы, а в них удостоверения личности, индивидуальные жетоны, ключи от квартиры, записные книжки…
После предсмертной записки мичмана Борисова, в которой моряк прощался с семьей, – люди, видевшие эту записку по долгу службы, говорят, что без слез ее читать трудно, – следователи записок больше не находили. Но в лодке оставались «весточки» от экипажа «Курска».
В реакторном отсеке нашлась часть бортовой документации и личные вещи, среди которых лежало неотправленное письмо. Следователь был потрясен, когда увидел, что письмо датировано 14 августа 2000 года. Позже выяснилось, что в происхождении послания, которое, как казалось, было написано через двое суток после гибели лодки, не было ничего фантастического. Именно в этот день «Курск» должен был вернуться с учений на базу, и автор, будучи твердо уверен, что 14-го сможет отправить письмо из Видяева, пометил его этой датой. И писал подводник как бы из Видяева – он рассказывал в письме, что лодка только что вернулась на базу, и делился с близкими своими планами на предстоящий отпуск…
Но наибольший шок вызвали у следователей японские наручные часы, найденные в четвертом отсеке на одном из погибших. Поначалу на них никто не обратил особого внимания, поскольку рука моряка была измазана грязью и маслом. Но когда руку отмыли, судебные медики, осматривавшие тело, просто не поверили своим глазам. Ни страшный взрыв, ни огромное давление воды, в которой часы пробыли дольше года, не смогли совладать с механизмом – они продолжали идти, показывая точное время. Почти точное: они спешили на час, потому что некому было перевести их в октябре на зимнее время.
«Тяжелые сейфы во время взрыва переместились в гальюн»Чтобы попасть на нижние палубы третьего отсека, следователям пришлось прорезать отверстие в переборке между третьим и четвертым отсеками. Только через этот лаз удалось проникнуть в каюту Геннадия Лячина. «Каюта командира практически полностью разрушена, – рассказал Сергей Михайлов. – Сейчас она как таковая отсутствует. Тяжелые командирские сейфы, находившиеся в помещении, во время взрыва переместились в соседний гальюн – там мы их и нашли. Сейфы вытаскивали из третьего отсека через четвертый. Для этого их пришлось зацепить снаружи 50-тонным краном».
