— Алло! — рявкнул он не слишком доброжелательным голосом.
— Да, хорошо, — интонации его начали резко меняться по мере разговора, а лицо становилось все более хмурым и настороженным. В конце беседы он пару раз кивнул, как будто его могли видеть:
— Конечно, встречу. Во сколько прилетает самолет?
— Через полчаса? — он с негодованием посмотрел на свои часы. — И как я, по-вашему, за полчаса доберусь до аэропорта? Ладно, — он отключил трубу и со злостью швырнул ее подальше.
— Придумают тоже, раньше сказать не могли. И вообще, мне это все сильно не нравится, — обратился он к футбольному мячу, крутящемуся над зеркалом обзора, — что-то слишком много европейцев у нас тут болтается в последнее время. Уж не хотят ли расформировать? Не к добру это. — Он запустил руку под сидение, куда улетел телефон, отыскал его, и быстро пробежав по списку, нажал на кнопку соединения.
— Сергей Витальевич? — раздался сонный голос Кости.
— Да, парень, это я, привет. Знаю, что рано и что велел тебе отдыхать, но тут такое дело. Ты меня слышишь?
— Слышу, — проговорила трубка.
— К нам очередная делегация из Европы, во главе с самим Коэном, и мне это очень не нравится.
— Коэн здесь? — кажется, последняя фраза окончательно пробудила Костю.
— Через полчаса прилетают. Я — за ними в аэропорт. А ты, слышишь, Костя? Я хочу, чтоб ты махнул к нам в офис и навел там порядок, на всякий случай.
— Будет сделано, Сергей Витальевич. А что с Гаем? — поинтересовался парень.
— Все нормально, припозднился сегодня, а так все, как обычно, — вздохнул шеф, и Костя на том конце провода выдохнул с облегчением.
Он попрощался с шефом, умылся на скорую руку, бросил в рот пару орехов, что нашел на кухне и, натянув свою обычную одежду, побежал на метро.
Быстро отреагировали в центральном офисе. Костя был уверен, что, по крайней мере, выспаться у него время до вечера будет. Оказалось, что информация об Одри, которой он так предусмотрительно поделился с коллегами из Амстердама, оказалась равносильной бомбе. Сам Коэн спешил разобраться с ситуацией лично. О Дюпре теперь можно было забыть, помахав ему белым платком на прощание. Только вот с Сашей он не успел поговорить. Во время зачистки, которой займется организация, ей нужно было исчезнуть, как одной из тех девушек легкого поведения, каковой ее и считали. Никто не стал бы разыскивать шлюху, которая провела пару ночей с Гаем, а уж Костя постарался бы придать ей именно такую роль в глазах Коэна. Сергея Витальевича с его незнанием языков и умственной неповоротливостью можно было не опасаться. Его роль, скорее всего, сведется к приему и извозу гостей, как и в случае с Дюпре. — Только бы он фамилию Коэна никак не переиначил, — усмехнулся про себя Костя, подумав о вариантах, которые открывались для его наставника.
Но как ему вычислить Сашу? У нее-то был его номер телефона, которым, к слову сказать, она так ни разу и не воспользовалась, а вот у него — нет, даже на самый пожарный случай. А в том, что случай был пожарный, Косте сомневаться не приходилось: Саше сейчас самое время было исчезнуть с их радаров. А для этого ей всего лишь надо было перестать встречаться с Гаем. Проклятый Гай, чертов изоморф-обольститель, на которого женщины клевали, как безмозглые мухи. Ему ли было не знать о подвигах Нуда, благодаря собранной ими богатой истории. Он не пропускал ни одной симпатичной юбки.
Как бы ни было это отвратительно Косте, но он понимал, что единственный способ разыскать Сашу — это следить за Гаем. Следовательно, ему необходимо было сменить Дюпре на его великолепном посту. Вооружившись терпением и хитростью, Костя выскочил из метро и трусцой побежал в сторону Хайята.
Он нашел Дюпре за одним из столиков кафе, на улице. Погода решила снова смилостивиться над людьми, и сейчас солнце светило во все небо, высушивая мокрые с ночи улицы и блестя на спинках металлических стульчиков.
— Что-то ты рано, — с подозрением заметил Дюпре, глядя в упор на Костю.
— Сергей Витальевич сказал, вы нашли Нуда, — как ни в чем не бывало, произнес Костя. — Я пришел пораньше, чтобы не потерять его во второй раз.
Дюпре сверкнул глазами, но ничего не сказал. Но и не встал и не удалился восвояси, а все также продолжал сидеть за столиком, небрежно постукивая пальцами по краешку стакана с минеральной водой.
Костя демонстративно опустился на соседний стул и уставился на здание гостиницы. Тишина била по нервам, но никто из них не собирался сдаваться первым. Это было своего рода молчаливое противостояние, победа в котором так или иначе была за Костей, потому что он понимал, что стоит из отеля выйти Гаю или Летиции, как они с Дюпре пойдут каждый своей дорогой. Если это будет Гай, Дюпре не сможет покинуть свой пост и Одри. Если это будет Одри, не нужно быть провидцем, чтобы сказать, что француз бросится за ней следом, даже если Хайят в этот момент накроет ядерным взрывом. И только в случае, если они выйдут оба, у Кости могли быть неприятности, но он не сомневался во взаимной любви этой парочки.
Ждать оказалось совершенно недолго, потому что уже через час в дверях гостиницы показался Гай.
— Хороший мальчик, — мысленно одобрил его Костя и свое скорое освобождение от злополучного француза.
— Вы идете? — с едва уловимой насмешкой спросил он Дюпре, подымаясь и не выпуская из виду Гая.
— Нет, — холодно отрезал Дюпре, и Костя, криво усмехнувшись, последовал за своей мишенью.
Дюпре провожал его ненавидящим взглядом, а затем снова посмотрел на отель. Он предпочел бы уйти первым, за Одри. Почему она не выходила? Или ей было все равно и дела Гая не так уж ее интересовали? Но Дюпре знал, что это не так, а, значит, они должны были о чем-то договориться. Скорее всего, так и случилось. Но, даже понимая все это, он не мог оставить ее и последовать за Нудом. Ему нужно было знать, где Одри, не догадываться или предполагать, а быть уверенным, контролировать отныне каждую секунду ее жизни. Дюпре не мог позволить себе упустить ее. Тварь, как у него язык поворачивался называть ее Одри, это была тварь, что ее убила. Дюпре пытался накрутить себя, вспомнить свое отчаяние и боль, возненавидеть сидящую наверху красотку всем своим сердцем, всей силой своей неистовой страсти. Обернуть некогда бесконечную любовь такой же безграничной ненавистью. И не мог. Перед его мысленным взором вставали глаза Одри, ее невысказанная мольба, слова, что она ему сказала, и он не мог ее ненавидеть, у него не получалось. Тот самый глупый наивный Антуан, что позволил себе влюбиться в изоморфа, все еще любил ее и был рад встрече. В ее страсти он видел не обман, но прежнюю Одри, в ее словах — желание быть с ним, а не хищную издевку.
