Оказалось: разница есть. И очень большая. Существует брезгливость, а она свойственна даже генералам, возглавляющим проекты типа "Восток - Запад".
Через полчаса глубоко несчастный генерал вызвал самых педантичных сотрудников проекта "Восток - Запад" и велел проделать эксперимент: надеть перчатки из пуленепробиваемого материала, отрубить крысам хвосты, упаковать в самый крупный сейф, а тела пропустить через самую мощную электромясорубку, после чего сжечь фарш в крематории, а полученный пепел развеять с самолета где-нибудь над чернобыльской зоной.
Сотрудники не посмели удивиться и пошли исполнять.
Генерал дождался предъявления хвостов, одобрил, после чего напился до чёртиков и рухнул спать.
И Мар Марыч всё-таки решил заразиться. Но тайком.
Он пошёл в баню - поговорить с Ильзе.
Девушка возлежала на ортопедической тахте и смотрела в дорогой плоский телевизор. Мар Марыч извинился и присел рядышком. Извинился ещё раз, что давно не заходил и что вёл себя резковато.
Ильзе кивнула головой и промолчала. Она уже поняла, зачем он пришёл.
- Ты сделаешь это для меня? - спросил Мар Марыч, поглаживая её ноги.
- Нет, - ответила девушка, отодвигаясь от него.
- Почему? - искренне удивился Мар Марыч. - Я ведь ни в чём тебе не отказывал.
- Я мало хотела. А вы хотите бессмертия. Это много. Особенно для вас.
- Почему? - ещё больше удивился он. - Почему для меня?
- Вы бросали меня с вертолёта. Вы не боялись моей смерти. Вы вообще не боитесь чужой смерти. Почему я должна бояться вашей?
- Ты же понимаешь, что я могу получить что захочу и из других рук.
- Не можете. Вы же пришли ко мне. Значит, вы не желаете раскрывать свою задумку. Выбор невелик: или наша мышка, которую я, кстати, вчера надёжно спрятала, вы даже не узнаете как, или ваши гости Ужовы. Ни от кого из них нельзя получить инфекцию приятным для вас способом.
- Ильзе, - потемнел Мар Марыч, - ты полагаешь, что заразиться от тебя - это приятный способ?
- Полагаю, - кивнула Ильзе. - Вам всегда нравилось спать со мной. При вашей комплекции вам нужна женщина с уникальными анатомическими данными.
- Почему ты не желаешь продемонстрировать свою уникальность ещё один раз?
- А вдруг не один? - злобно хмыкнула Ильзе. - Вдруг с первого раза не получится? Вдруг вы захотите провериться - и погибнете? На вертолёте!!! Что же я тогда людям-то скажу?
Ильзе глумилась над хозяином, который быстро становился бывшим, и наслаждалась. Воспоминания о её первом полёте к земле с борта вертолёта со связанными руками были свежи кроваво, необыкновенно. Она переживала такую острую ненависть к этому борову, что материализуйся её чувства - от Мар Марыча осталась бы только пыль. Ильзе тянула время и победно разглядывала его перекошенное, в толстых беспорядочных бороздах лицо.
Образовалась вязкая пустота, в которую бесшумно провалились все их былые связи, воспоминания, надежды. Ильзе воспарила над поверженным. Он, быстро пережив феерический гнев, прагматично притих, замолчал, будто покорился, уменьшился. Встал и вышел и запер её одну.
Девушка повернулась к телевизору. Экран вдруг погас. Девушка включила радио. Звука не было. Через пару минут всё, что работало в банном домике на электричестве, выключилось. Наступила мёртвая тишина. Темнота. Мар Марыч начал мстить.
Он клял себя последними словами. Его женщина, его рабыня - отказала ему. Она отказала ему в любви и в бессмертии. Ему! Женщина!.. Он клял себя, что пошёл к ней. Он клял себя, что не просчитал её. Что не включил фантазию и не догадался, что она тоже будет мстить.
Вырубив весь свет в банном домике, он вернулся в свои хоромы и попытался заснуть. Не получилось.
"Я - боюсь", - стуча зубами приговаривал миллиардер, вертясь под одеялом.
Окружённый бессмертными пленниками! Раздавленный собственным величием, до которого его пленным нет никакого дела! Желание заразиться разрослось, распухло, как фурункул. Мания. Вот что такое маниакальное желание жить! Вот как сходят с ума от страха! И вот как страшна гордыня в абсолютном выражении. Мучимый оскорблённым самолюбием, он боялся, что вот здесь, сейчас, без видимых причин скончается от разрыва каких-нибудь важнейших сосудов, - поскольку сердце, терзаемое злобой и завистью к этим червякам, сердце выпрыгивало чуть не через уши.
Ему стало совсем плохо.
Он еле поднялся и, накинув халат-парашют, потащился в столовую. Нашел корвалол, накапал полрюмки. Больше всего он сейчас боялся встретиться с собственным охранником. Его не должны видеть слабым. Никто.
К утру он протрясся, закутался в три пледа и задремал с ужасной мыслью, что надо любой ценой найти хотя бы мышь, спрятанную Ильзе. Куда делась мышь? Была в клетке, пропала. Ильзе издевается. О!!!!!!!!!!!!
А во сне ему привиделось, как найти ужовскую жену: через масс-медиа. У него их много.
Мария шла по городу и плакала, будто по усопшим, - по всем-всем родным, двоюродным, по седьмой воде на киселе (иностранцы замучаются переводить эту идиому)...
"Я люблю вас, умершие родственники. Вы смотрели на жизнь через идею какого-то развития! Прогресса! Борьбы с природой! О, какие мы все болваны!!!"
Случайно всплыло воспоминание об одной ночи, давно затопленной в памяти, ночи, когда любовь её с мужем была ещё свежей, новой и несовершенной, а сердца только учились биться в лад.
Мария никогда не вспоминала тот жуткий случай, когда они приехали отдыхать к Азовскому морю, а в гостинице не было воды, а в пустом холодильнике загадочно валялась продолговатая позеленевшая котлета, полная темпераментных жирных белых червяков: предыдущие постояльцы её забыли!!! Червяки ходили по котлете, внутрь, вне, внутрь, вне, жёлто-серые, жадные, крупные, хорошие червяки!
Вообще-то любовь не должна обращать внимания на червяков, но одинокий котлетин труп в чреве громадного холодильника произвёл на молодых столь сильное впечатление, что спать они легли в разных комнатах и каждый до утра как мог боролся с тошнотой.
На другой день Ужов хотел пойти к администратору побеседовать о судьбах отечественного сервиса и гостиничного бизнеса, но, представив себе одно лишь начало своей речи ("Вчера ночью, прибыв на отдых с любимой женой, я открыл ваш холодильник, который по определению должен был быть пустым и чистым..."), он схватился за горло и помчался в туалет.
Тогда храбрая Маша взяла удар на себя. Стараясь не смотреть на дверцу холодильника, она на цыпочках выбралась из номера и пошла беседовать о судьбах. Администратора на месте не оказалось. Маша поймала женщину с ведром и шваброй, решив, что это уборщица, и сбивчиво поведала ей о червяках... Женщина взвилась:
- Ищите начальство! А я живу тут! На отдыхе мы!
Потрясение Маши возросло дополнительно. В этом отеле, оказывается, отдыхающие курортники сами моют полы. Действительно, тогда всё логично, всё сходится, жаловаться абсолютно некому.
Представив себе лицо мужа, когда он будет принимать её отчёт о визите в администрацию, Маша застонала. Не решившись подняться в номер, она вышла из гостиницы и направилась к пляжу. По дороге ей не встретился ни один человек. Местность казалась заколдованной.
У моря она всё-таки обнаружила жизнь. Бронзовотелый красавец с обложки мужского журнала занимался чисто мужским делом: надувал красно-сине-белые матрацы с блестящими чёрными рукоятками.
- Что это? - спросила у него Маша.
- Новинка мирового рынка. Диваны водно-развлекательные, с адреналином. Покатать?
- Нет, - испугалась Маша. - Вы здешний?
- А вы? - кокетливо отозвался он.
- Понятно, - вздохнула Маша и поплелась в отель.
Встреча с мужем была ужасной. Ему было прескверно. Брезгливость смешалась со стыдом (в какую дыру завёз молодую жену!), а любовь к морю закономерно отступила на самый дальний план бытия.
К вечеру Ужов задремал. Маша бродила по комнатам и всхлипывала. После тяжелой непродолжительной любви они наконец уехали в Москву, поклявшись друг другу никогда не вспоминать эти дни.
И вот сейчас, бредя по Москве, Мария всхлипывала, как тогда у моря, беспомощная и напуганная.
Аналогия получалась чудовищная.
В отеле у моря хотели отдохнуть, а повстречали энергичные формы развития... червей.
В человеческую жизнь пришли любить, а нарвались на агрессивную форму бессмертия.
Мария почувствовала себя тем белым червем, бездумно плодящимся в котлете и распугивающим нормальных смертных отдыхающих и любящих.
Мысли одна чернее другой роились в полыхающем мозгу и не сгорали.
А Москва вокруг - сияла всеми красками потребительского бума. В витринах всё было как в европах, но почему-то стало меньше иностранцев. При Советской власти они медленными маленькими стайками регулярно бродили по столице в толстых пенсионерских очках и с фотокамерами на чистеньких сытых животиках. И смотрели, и смотрели...
Мария вспомнила тех, давнишних, любознательных, восхищённых Москвой туристов и с яростной завистью подумала, что многие из них сейчас уже благополучно умерли - со своей фирменной западной улыбкой счастья на загорелых морщинистых личиках.
