— Слово и дело государево!
О чудо, меня услышали! Провозглашённая в порыве отчаяния фраза подействовала как заклинание. Никогда прежде я не видел такой мгновенной реакции. Так, наверное, люди бегут от прокажённого или чумного. Без команды солдаты, действуя как единый слаженный организм, расступились, образовав круг, в центре которого, пуская кровавые пузыри, лежал я. Губы невольно растянулись в улыбке. Даже не верилось, что это всё, драка закончилась, я буду жить.
Кто-то рывком поставил меня на ноги. Я увидел бешено вращающиеся глаза офицера в изодранной епанче и мятой треуголке, съехавшей на бок. Похоже, ему тоже досталось на орехи.
— Что ты сказал? — чётко, отделяя слово от слова, спросил он.
Я распрямился во весь рост, грязной манжетой вытер разбитое лицо и гордо отчеканил:
— Слово и дело!
Глава 12
К чести таможенников, заковывать нас в железо не стали. Обыскали, отобрали шпаги и под конвоем доставили на берег. Потом началось обычное препирательство между армейским и морским ведомством: ни то, ни другое не хотело связываться с хлопотными персонами и спешило переложить ответственность на чужие плечи. Выразилось это в том, что нас таскали из штаба в штаб. Мы, наверное, раз восемь обогнули весь Кронштадт по периметру. Победили моряки, они сбагрили нашу пятёрку пехотному полку, который вёл в гавани и крепости земельные работы, а заодно охранял арестантов. Злющий как собака армейский майор отматерил нас по первое число и посадил в холодный каземат. Там и начался традиционный российский тяни-толкай.
С одной стороны нас, как заявивших 'слово и дело', полагалось доставить в Тайную канцелярию, с другой — военные боялись притащить Ушакову кота в мешке. Я прекрасно понимал их опасения. Штаты у великого инквизитора не резиновые. Если горстку и без того вкалывавших как папа Карло канцеляристов начать заваливать всякой ерундой, Тайная канцелярия просто захлебнётся. Характер у генерал-аншефа крутой, с Ушакова вполне станется заслать перестраховщиков туда, куда Макар телят не гонял. Например, в Вологду. А что — по здешним меркам редкая глухомань.
Ситуация перед вершителями нашей судьбы сложилась непростая. Однозначных инструкций нет, зато противоречивых хоть отбавляй. Сложно выполнить один приказ, не нарушив другой. Так повелось ещё с Великого Петра, у которого полёт мысли не всегда успевал получить чёткую огранку. Скажет: 'Быть по сему', а о деталях упомянуть забудет. К царю за разъяснениями обращаться далеко и опасно, выкручивайся насколько хватит фантазии. Самое смешное начинается, если через какое-то время поступает диаметрально противоположное указание. Тут кого хочешь, Кондратий хватит, не только чиновника. Наверное уже тогда стал вырабатываться классический способ исполнения туманных или слишком заумных распоряжений, получивший в более позднюю эпоху звучную аббревиатуру ПВО ('Подожди Выполнять — Отменят'). Вот и тянется резина до последнего.
Военные и гражданские чиновники чуть ли не на кофейной гуще гадают, чтобы хоть как-то разобраться: чего собственно наверху от них требуют. Анна Иоанновна вроде и пытается навести порядок, но до всего руки не доходят. И работы по горло ('караул' кричи — не знаешь, за что хвататься), и любителей ловить рыбку в мутной воде выше крыши. Некоторым высокопоставленным особам исконный российский бардак только на руку: помогает ворочать делишками, за которые в нормальной обстановке по головке не погладят. Да что там на 'осьмнадцатый' век кивать — вспомним хотя бы лихие девяностые: пока обыватель соображал что к чему, мудрые люди быстренько прихватизировали народное достояние. А мы потом стоим, глазами хлопаем и удивляемся: как же так, стратегически важное предприятие, приносящее миллиардную прибыль, строили когда-то всем миром, вбухивали огромные деньги, плохо ели, мало спали, скудно жили, а оно за два ваучера и бутылку коньяка вдруг оказалось в собственности у олигарха дяди Коли, который выстроил в Лондоне хоромы и теперь ходит, по пузу гладит? И ведь не придерёшься, всё по закону, а то, что законы под конкретного дядю Колю писались, это уж звиняйте, хлопцы, поздно пить Боржоми. Не то что почки отвалились, вся страна чуть было медным тазом не накрылась, а 'авторы' этого скотства по сию пору посмеиваются над нами, лохами ушастыми.
В крепости нас не трогали целую неделю. Кормили, поили, один раз сводили помыться в солдатскую баню. Условия оказались вполне человеческими, других арестантов содержали не в пример хуже. Потом ситуация резко переменилась. Похоже, штабные чины почесали посыпанные пудрой парики, и на свой страх и риск повели дознание собственными силами, чтобы в будущем сориентироваться по обстановке.
Расследование шло по стандартному сценарию. Доморощённые следаки в тонкости психологии не вдавались, об уликах не думали, процедуру взятия показаний начинали с зуботычин. Я пытался объяснить чересчур ретивым, что они ведут себя 'слегка' некорректно по отношению к дворянину и военнослужащему российской армии, но скоро обнаружил, что мои увещевания никому не интересны. В одно ухо влетало, в другое вылетало. Что оставалось на бумаге — одному Богу вестимо.
Предлагал навести о нас справки, перечислил ораву знакомых, которые могли удостоверить наши личности. Ответ стандартный:
— Врёшь, собака! И по зубам — хрясь!
— Пошто учинил побитие государственных людей?!
— Они первыми начали! Хрясь! И ещё на закуску… Вот и поговорили.
Я сплёвываю на каменный пол сгусток крови. Голова кружится, стою, будто ёжик в тумане, ничего не соображаю.
— Что собирался затеять в государстве российском? Может, были у тебя худые умыслы? Лучше сразу признайся, душу облегчи.
— Никаких умыслов не имел, возвращался на место службы в лейб-гвардии ея императорского величества Измайловский полк, в коём состою в чине сержанта.
— Чем докажешь? Где твой пачпорт?
Заколдованный круг, право слово! Раз десять уже отвечал, но следователь упрямо возвращается к этому вопросу. Вздыхаю и отвечаю практически на автомате:
— Бумаги, к сожалению, утеряны, но меня может опознать господин подполковник Густав Бирон.
— Станем мы его из-за тебя тревожить. Да он и ведать-то о тебе не ведает.
— Почему не ведает? Я и дома у него бывал несколько раз.
Может, расскажу, как мы прожект реформы подготавливали? Нет, не поверят. Да они тут вообще никому не верят. Служба такая. Разве что начнут подозревать ещё и в шпионаже. Был бы человек — статья найдётся, а эти господа и без Уголовного кодекса неплохо справляются. Чего хочешь подгонят. В какие угодно рамки втиснут.
— Ты верно худое что-то хотел ему сотворить?
Логика убивает наповал. Ну да, пришёл к Бирону на чашку чая и давай его травить, как Сальери Моцарта, а потом приехал в Россию, чтобы облегчить совесть. Отвечаю с негодованием:
— Да я бы лучше застрелился!
Если порвать рубаху на груди, будет перебор. Ограничиваюсь пылающим взором. Ха, взор и впрямь пылающий, аж искры из глаз сыплются. Так мне засветили, что я теперь в темноте без свечки ходить могу: поставленного 'фонаря' на месяц хватит.
— Почему на спине рубцы от следов палаческих?
Ё-моё, если сейчас упомяну, как в Тайной канцелярии пытали, так на меня столько собак навешают! Это ж как клеймо на всю жизнь.
— В прошлом году произошло недоразумение. Оно выяснилось.
В детали я не пускаюсь, а следователи почему-то удовлетворены столь лаконичным пояснением.
— Может ты из холопов беглых?
Скажи я настоящую правду, ты бы челюсть на пол уронил и до вечера поднимал. Из будущего мы, и холопы у нас есть, только по-другому называются: пролетариат с инженерно-техническими работниками, которым терять и впрямь нечего, кроме цепей да начальника, который как собака в будке гавкает, отрабатывая косточку от олигарха.
— Никак нет, я из курляндской шляхты. Моё родовое поместье находится возле Митавы.
И занимает территорию размером с носовой платочек. Но это не для протокола.
— Говори: о каком бунте али измене знаешь?
— Про бунт или измену ничего не знаю.
— Может, слышал, как персону и честь нашего величества кто-то словами злыми поносил?
— Не слышал!
— Так пошто ты 'Слово и дело' кликал, супостат этакий? Тут меня проняло:
— Потому что везу генерал-аншефу Ушакову важное донесение, а солдаты на таможне едва меня не убили. Донесение моё государственного характера, в чём оно заключается, рассказать не могу.
— Брешешь, скнипа! В заблуждение ввести хочешь.
На этом допрос резко прервался. Такого поворота следователь не ожидал. Он ушёл за инструкциями, а меня отправил в камеру.
Я долго не хотел полоскать фамилию Ушакова, полагая, что проблема решаема и без вмешательства столь высокопоставленной особы. К тому же тайному лучше всегда оставаться тайным. Если хочешь достичь высот, держи рот на замке. Высоким покровителям это всегда нравилось, а мне без волосатой руки орудовать сложно. Счётчик тикает, до переворота всё меньше времени, и больших успехов я пока не добился. Разве что помог организовать роту преторианцев, в надежде, что те не рискнут повернуть оружие против благодетелей. Но тут мне вспомнились гатчинские войска Павла Первого, которые не смогли защитить великого императора.
