Душно было горожанину в узких улицах города. Те небольшие сады, которые разводились при частных домах, были весьма бедны, так как не было главных условий для их преуспевания — простора и света. Недостаток места не позволял разбить сад в черте города, и потому сады разводились за городскими стенами. Стоило выкроить свободный день, наступить празднику, как горожанин спешил в загородный сад. И как же трепетало сердце его, когда наступала весна, когда солнышко сильнее пригревало, когда раздавался первый крик аиста, расцветала первая фиалка и небеса как будто улыбались. Великий германский поэт Гете описывает, как Фауст любуется с возвышения на долину, переполненную разряженными горожанами, справляющими здесь, под открытым небом, светлый праздник и совпавшее с ним начало весны. Фауст говорит своему товарищу:
Взгляни-ка отсюда на город, в долину;Смотри, как из темных глубоких воротВ нарядных костюмах выходит народ.Как рад он! А радости знаешь причину?Все празднуют день Воскресенья Господня;Они ведь и сами воскресли сегодня:Из душных покоев, из низких домов,Из улиц, гнетущих своей теснотою,Из горниц рабочих, от ткацких станковИз храмов с таинственной их полутьмоюНа свет, на раздолье явились они!Сегодня их праздник! С какой быстротоюТолпа разбрелась по долине! Взгляни,Как весело движутся эти ладьи…А вон — переполнен живою толпоюПоследний отчалил челнок. ВдалекеНа горных тропинках, чуть видных отсюда,Пестреют их платья; сюда по рекеДоносится шум деревенского люда.И старый, и малый — довольны одним,Здесь я человек, здесь могу я быть им.
Праздник весны сопровождался особым обрядом. Горожане несли с собою в поле соломенное чучело, изображавшее зиму или смерть, и здесь или топили его, или бросали в костер. Вся эта церемония сопровождалась весенними песнями. Вот точный перевод одной из них:
Весна, весна пришла!Пойдемте в сад и в полеВесну встречать на воле;За этими кустамиРазбудим лето сами!Мы зиму полонили,Шестом ее прибили…Эй, палки поднимай,Глаза ей выбивай!
Во Франкфурте знатная молодежь из знатных семей провожала зиму по-своему. Дело происходило в самом городе. Нарядившись в белые купальные костюмы, юноши носили по городским улицам одного из своих товарищей на носилках, покрытых соломой. Товарищ должен был изображать скончавшуюся зиму, а все остальные представляли похоронную процессию. Обойдя город, они заканчивали свое празднество в каком-либо погребе за кружками с вином, пели и плясали.
Особенно чествовали везде первое число мая. Во многих городах этот древний народный праздник справлялся с особенными церемониями. В этот день буквально наступало царство цветов. Цветы и зелень были всюду: и в церквях, и в домах, и на одеждах. Молодежь выбирала из своей среды распорядителя майского праздника, так называемого «майского графа или короля». Майский граф выбирал себе из девушек «майнну». В лесу рубили деревцо, привозили его на место потехи, устанавливали там, и вокруг этого «майского дерева» царило бесконечное веселье, в котором принимали участие и стар, и млад. Или же избранный майским графом в сопровождении своей тут же составившейся свиты выезжал из города, чтобы нарубить в лесу целый воз березок. Когда воз выезжал из лесу, на него нападала и завладевала им толпа горожан. Это должно было означать, что лето завоевано, что оно в их власти. Тут же березовые ветки расхватывались, как какая-то драгоценность. Обыкновенно майский праздник сопровождался стрельбою в цель. Призами, которые раздавались самым ловким стрелкам, были предметы из серебра — чаще всего ложки.
Чрезвычайно интересно праздновался Иванов день — древнейший праздник во славу солнца. В это время — по древним верованиям — благословение проносится над каждою нивой и чудодейственные силы изливаются во всей своей полноте. Ночь перед этим днем горожанин проводил за городом. Когда наступали сумерки, на возвышенных местах разводились костры — «Ивановы огни», а на высоких берегах реки зажигались деревянные обручи и скатывались вниз, к воде. Остававшиеся в эту ночь в городе также веселились. На городских площадях зажигали костры, через них перескакивали, вокруг них танцевали. Был еще обычай кидать в огонь разные травы и при этом приговаривать, чтобы подобно сгораемой траве сгорело и всякое горе. Перед Ивановым днем появлялись на рынке пробуравленные со всех сторон глиняные горшки, которые быстро раскупались девушками-горожанками. Наполнив их высушенными лепестками роз, девушки вешали горшки где-нибудь повыше, над балконом, под кровлей. Наступал наконец ожидаемый вечер, и они зажигали их, как фонари.
Знаменитый итальянский поэт Петрарка описывает подобное празднество, бывшее в Кельне. Когда, говорит он, наступили сумерки, из узких городских улиц потянулись к Рейну толпы женщин. Они были одеты в праздничные платья, украшены в изобилии благоухающими травами и цветами. Они двигались, бормоча какие-то странные, непонятные слова. Двигающаяся вереница спустилась к самой реке, и каждая из участниц процессии умыла себе руки речной водой. Петрарка не смог правильно истолковать этот обычай. Между тем символическое значение его очевидно. Женщины как бы смывали прочь всякие бедствия, заставляя реку уносить их вместе с водой подальше от города, от их семейных очагов.
Из зимних праздников самым веселым было Рождество. Горожане наряжались, одаривали детей, устраивали процессии. Нарядившись чертями, веселые толпы бродили по улицам, причем каждой полагалось иметь своего предводителя, чтобы в случае какого-либо происшествия было кому держать ответ. Один городской совет брал с таких предводителей денежный залог, который пропадал в том случае, если толпа совершала какие-либо бесчинства, входила в церкви или на кладбище, что делать запрещалось. В иных, впрочем, городах маскарады запрещались под угрозой строгого взыскания.
Любимейшим развлечением в Средние века были танцы, хотя долгое время на них смотрели благосклонно как духовные лица, так и светские власти. Позже городские правители стали даже давать разрешение на устройство особых танцевальных помещений. Иногда танцы устраивались даже в городской ратуше, впрочем, не во всех городах. Все танцы могут быть сведены к двум видам: один включал прыжки и отличался, так сказать, удалью; другой — состоял из движений спокойных и сводился к медленному и плавному круговращению. Собственно танцем назывался второй вид. Танцевали под музыку, но иногда и без нее, под какую-либо песню, причем могли петь все присутствующие хором. Постепенно распространился обычай соединять танцы с играми. Если танцы происходили на воздухе летом, по окончании их часто играли в мяч. Отсюда некоторые исследователи производят слово «бал» (der Ball (нем.), la balle (фр.) — мяч).
Из игр в Средние века были известны кегли, шахматы, шашки, кости и карты. Последние разрисовывались и раскрашивались от руки по установленному образцу и составляли видный предмет ремесленного искусства. Во многих городах игра в карты запрещалась. Это происходило от того, что карты служили только для азартных игр.
Были знакомы населению средневековых немецких городов и более высокие развлечения: они слушали песни мейстерзингеров и смотрели мистерии. Из княжеских дворцов и рыцарских замков поэзия постепенно перешла в города. Но здесь она изменила свой характер, превратилась в особую науку. Пение изучалось методически, по известным правилам. Подобно людям, занимающимся одним ремеслом, поэты-горожане составляли целые общества, подобные цехам. В XIV веке им были дарованы императором Карлом IV[57] известные права, после этого они стали быстро размножаться. Образцом для всех подобных обществ послужили певческие цехи Майнца, Франкфурта, Страсбурга, Нюрнберга, Регенсбурга, Аугсбурга и Ульма. Коегде певческая специальность была как бы дополнением к основной. В одном городе певческое общество составлялось из представителей от разных цехов, в другом было несколько обществ, объединявших ремесленников одного цеха.
Поэзия этих людей сводилась, в сущности, к стихосложению; ее эстетическое значение не велико. Но все же песни мейстерзингеров имели огромное влияние на городское население, просвещали, облагораживали его, они отрывали человека от житейских попечений и давали некоторую пищу душе. Песни мейстерзингеров составлялись только по известным образцам, которые были занесены в особою книгу правил стихосложения, известных под названием «табулатуры». «В этих правилах, — говорит один немецкий автор, — размеры стихов назывались зданиями, мелодии тонами или напевами, причем попадаются странные вычурности… Были синий и красный тон, желто-фиолетовый мотив, полосатый шафранный мотив, желтый мотив львиной кожи, короткий обезьяний мотив, жирный барсучий мотив». Ошибки против того или иного правила табулатуры назывались у них также весьма странно: слепое мнение, липкий слог, подставка, клещ, лжецветы… Тот из певцов, который еще не усвоил табулатуры, назывался учеником; кто знал ее — другом школы; кто умел петь несколько тонов — певцом; кто сочинял песни по чужим тонам — поэтом; кто изобретал новый тон — мастером. Поступавший в общество мейстерзингеров давал обет оставаться верным искусству, соблюдать честь общества, поступать всегда мирно, не осквернять песню пением на улице. Кроме того, он вносил определенную сумму денег и ставил две меры вина для угощения своих собратьев по ремеслу.
