На еженедельных собраниях и сходках мейстерзингеров, когда собирались они в винных погребах, разрешалось петь светские песни. Но во время торжественных собраний, в так называемых «праздничных школах», происходивших в церквях раза три в год, мейстерзингеры пели исключительно духовные песни, сюжеты которых уходили корнями в Библию или священные предания. Очистившись от пыли и грязи мастерской, стихотворцы-ремесленники являлись сюда в праздничных одеждах. Слушателями их были почтенные бюргеры, мужчины и женщины. Один пел о небесном Иерусалиме, другой — о сотворении мира, третий описывал Господа Бога, восседающего на небесном престоле. Пели также «о борьбе с турками, врагами христианства», иногда обличали в песнях пороки современников. Во время пения специальный оценщик (некто вроде современного критика) и его помощники внимательно следили за певцом, отмечали достоинства и недостатки, а потом высказывали свои суждения. Если певец признавался достойным награды, он получал венок из золотой или серебряной проволоки; победителю певческого соревнования доставалась бляха с изображением царя Давида, которая прикреплялась к золотой цепи, надеваемой на шею. Самые лучшие песни записывались в особую книгу, хранившуюся у ключаря.
После торжественного собрания мейстерзингеры отправлялись обыкновенно в какую-либо корчму. Вот что рассказывает один из участников таких застолий в первой четверти XVI века: «В корчме пили вино, которое одни, как, например, мейстер Кортнер (певший неудачно о сотворении мира), ставили в вид штрафа, а другие, как мейстер Бегайм[58], — в знак чести, потому что Бегайм получил награду в первый раз. Мейстерзингеры в числе шестнадцати человек вышли из церкви попарно и направились к корчме. Бегайм с венком на голове открывал шествие. Он обязан был наблюдать за порядком, а все остальные должны были повиноваться ему все равно как одному из старшин. Эти разряженные посетители представляли странную противоположность с корчмой, ветхой и закопченной внутри и снаружи. В длинной комнате стояли простые столы и скамьи, подобные тем, какие бывают в деревенских садах. Но веселое расположение духа да стакан доброго вина скрывали различные недостатки. Бегайм сидел на почетном месте… Я сидел возле Ганса Сакса[59]. Теснимый соседями, я пододвинулся к нему вплотную и тут только сумел рассмотреть его праздничный наряд. На нем была куртка цвета морской волны с многочисленными прорезями на груди; через прорези проглядывала рубашка, воротник которой, со многими складками, охватывал шею кругом. Рукава были из черного атласа и пышно располагались вокруг руки, благодаря пластиночкам из китового уса; подобно куртке, были прорезаны и рукава, из-под которых поэтому видна была подкладка. Посреди стола стоял бочонок. Один из мейстеров был обязан цедить из него вино».
Кроме песен мейстерзингеров потребности горожан в духовной пище удовлетворяли мистерии — так назывались театральные представления на сюжеты, заимствованные из Священного Писания. Сначала они составляли часть церковных служб и разыгрывались в церквах, а потом перешли на городские площади. Актерами в первое время также были духовные лица, но позже мистерии целиком перешли в ведение странствующих актеров. На площади устраивалась дощатая сцена, открытая со всех сторон и защищенная от непогоды лишь кровлей. Воображению зрителей предоставлялся полный простор, поскольку обстановка сцены была незатейлива. Если требовалось изобразить холм или гору, ставили бочку, а зрители уже сами должны были догадаться, что это такое. Костюмы актеров были обыкновенные, то есть современные не изображаемому событию, а зрителям. Только лица, представлявшие Бога Отца, ангелов и апостолов, одевались в священные одежды, а Христос изображался в виде епископа.
Спектакль начинался с того, что действующие лица выходили на сцену и занимали места при звуках музыки. Затем зрителей призывали не мешать представлению, и начинался пролог, в котором все присутствующие приглашались помолиться. Иногда зрители принимали участие и в эпилоге, особенно если представление заканчивалось хоровым пением. Например, одна мистерия, изображавшая жизнь Христа Спасителя до самого Вознесения, заканчивалась эпилогом, представлявшим триумф Христовой Церкви. На сцену выходили два действующих лица, под которыми истолкователь, всегда находившийся при сцене, просил разуметь Церковь и Синагогу. Первая была окружена христианами, вторая — евреями. Между Церковью и Синагогой начиналось прение о вере. Тут же на сцене стоял и св. Августин[60], к которому евреи, убежденные речами Церкви в превосходстве христианской веры, подходили с просьбой, чтобы он крестил их. Желание их немедленно приводилось в исполнение. При виде этого Синагога затягивала жалобную песню, и венец падал с головы ее. Церковь отвечала ей гимном торжества, а св. Августин приглашал всех зрителей присоединить к этому пению и свои голоса. Получался грандиозный финал.
В одной из пасхальных мистерий изображается Мария Магдалина до обращения ко Христу и после обращения. Сперва она воспевает мирские удовольствия и объявляет, что признает лишь одну заботу — заботу о своем теле. «Наслаждения мирские, — поет она, — сладки и приятны; обращение с миром усладительно и прекрасно; я хочу сгорать от постоянного желания мирских у тех, веселья мирского избегать не желаю. Я готова положить свою жизнь за мирскую радость; не заботясь ни о чем другом, я стану заботиться только о своем теле, его я разукрашу различными красками». Магдалина отправляется к купцу, покупает себе духи и снадобья, придающие свежесть лицу. Затем она возвращается домой, засыпает, и ей во сне является ангел, который объявляет, что в доме Симона находится Иисус Назорей, который отпускает народу грехи. Ангел исчезает, а Магдалина, проснувшись, снова поет песнь о мирских прелестях и снова засыпает. Видение повторяется и на этот раз производит в Магдалине полный переворот. Проснувшись, Магдалина начинает сокрушаться о своих грехах: «Увы, прошедшая жизнь полна зол — постыдный поток, гибельный источник! Что делать мне, несчастной, исполненной грехов, оскверненной скверной пороков?» Сбросив с себя пышные наряды, она одевается в черное платье и, отправляясь в дом Симона, поет со слезами: «Теперь я иду к врачу, я позорно больная, требующая помощи! Мне остается принести к нему слезные обеты и сердечные сокрушения. Я слышала, что он исцеляет всех грешников». Дальнейшее действие согласно с евангельским повествованием о грешнице[61].
Мистерии понемногу теряли свой религиозный характер, мало-помалу привносилось в них светское начало, отражались в них различные современные события. В одной пасхальной мистерии, разыгранной в XV веке в Висмаре, представлен Люцифер. Он сидит в бочке, которая изображает ад. Видя, что все его планы рухнули, так как Христос пострадал и воскрес и дело Искупления совершилось, Люцифер приходит в страшную ярость. Он рассылает подвластных ему демонов во все концы земли, чтобы они совращали людей с пути истины и таким образом лишали их вечного блаженства. Демоны не надеются на успех и своими сомнениями делятся с повелителем. Тогда Люцифер посылает их всех в Любек, в котором, без всякого сомнения, они найдут обильную жатву. Все объясняется просто: в ту пору, когда эта мистерия была сочинена, Висмар с Любеком враждовал.
Волшебство и тайная философия
Прежде чем говорить о вере в чудесное, сверхъестественное, в колдовство и чары, вере, особенно характеризующей Средние века, необходимо сказать несколько слов о мировоззрении средневекового человека.
Он представлял себе, что Земля расположена в самом центре Вселенной и составляет как бы ее ядро. Ее окружают одна за другою десять сфер, десять колоссальных шаров, помещающихся друг в друге. В семи первых, ближайших к Земле сферах с неодинаковой скоростью вращаются по кругу Солнце, Луна и пять планет. В восьмой сфере расположены прочие светила: одни из них, бестелесные и невесомые, свободно носятся в пространстве, другие прикреплены к своду сферы. Девятая сфера — кристаллообразная, десятая — пламенная; в последней царствуют Бог Отец, Бог Сын, Бог Дух Святой и живут главнейшие святые, остальные распределены, смотря по степени их совершенств, в других небесных сферах. Денно и нощно святые угодники с лучезарными венцами на головах, в белых и радужных одеяньях воспевают Творца и предстательствуют за людей.
Противоположность небесным сферам составляет обиталище сатаны, падших ангелов и отверженных душ — ад, находящийся в центре Земли. Таким образом, по средневековым воззрениям существуют два царства: царство Божие — царство света, и царство сатаны — царство тьмы. Эти царства постоянно враждуют между собою. Все существующее в мире, все происходящее в нем имеет свое начало в каком-либо из них. Как ангелы светлые имеют свой определенный образ: лучезарные, прекрасные, легкокрылые, переносятся они, по повелению Божьему, с одного места на другое, так и посланники сатаны должны иметь свой собственный вид: они наделялись в Средние века теми внешними признаками, которыми обладали когда-то, в греко-римском мире, фавны, сатиры и кентавры, — рогами, козлиными ногами, копытами, шерстью. Как ангелы прекрасны, так посланники сатаны отвратительны. Однако в силу особенных свойств своих они могут принимать на себя любой образ, превращаться в какую угодно форму. Как существовали люди, своей жизнью заслужившие особую милость Божью, так появляются порой люди, которые сближаются с сатаной, входят в особые сношения с ним, заключают с ним особенные договоры. Сатана за это покровительствует им и через них творит в мире зло. Люди же сносятся с нечистой силой из различных соображений: для получения красоты, славы, богатств или таких познаний, которые никому не доступны и могут быть открыты только с помощью «черной магии».
