Он открыл глаза и улыбнулся, наконец-то узнав ее.
– Вы Клава? – спросил он.
– Да.
Он благодарно поцеловал ей ладошку. И все, что до этого она говорила его дочери, забылось. Забылось в одно мгновение. Что ей не нужна плотская любовь, что достаточно просто сидеть рядом и слушать стук сердца.
Стук сердца.
Она прижалась губами к его груди и обняла так, как можно обнять только очень любимого человека. Сильно-сильно, наделяя его своей энергией, передавая затаенные в годы ожидания чувства. Ей хотелось, чтобы он догадался, понял и ощутил то же. И он понял. Он обнял ее в ответ, и сотни ангелов подхватили их вместе и понесли. Они неслись туда, где не было никого, ни-ко-го. Только они вдвоем!
Мужчина обнимал юную девочку, чистую, с гладкой упругой кожей, с ямочками на руках, со счастливой и безмятежной улыбкой на пухлых губках. Обнимал бережно и нежно, отдавая ей всего себя, освобождая свою душу от разочарований неудавшейся любви.
И она в ответ ласкала его тело, так давно не ласканное никем, ласкала так страстно, так влюбленно, что он, даже сам не подозревавший в себе столько мужской силы, не мог остановиться. Они улетали далеко-далеко, откуда не хотелось возвращаться.
Там, где они побывали, было светло и чисто, там была только их любовь.
Обессиленные, они лежали рядом, и он гладил ее юное, никем до него не тронутое тело, до краев переполненное счастьем и частичками его самого.
– Девочка... – Его голос дрогнул, когда рука, скользнув между ее бедер, вынырнула с капельками алой крови. – Ты... ты... – На минуту замолчал. – Этим можно пожертвовать только ради очень-очень большой любви. – И нашел наконец нужные слова.
Она заплакала и, глотая слезы счастья, с силой выдохнула признание:
– Я люблю вас давным-давно, так сильно, что вы даже не можете себе представить, и хочу родить от вас ребенка.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Клавочка была весела, как никогда. Она летала по дому Царевых, словно на крыльях. Ей хотелось петь, играть на пианино, ей хотелось кричать и поделиться своим счастьем со всем миром. А нужно было совсем наоборот – молчать, хранить тайну, не выдать любимого. После той необыкновенной ночи Арсений – так он просил себя называть, но Клавочка все равно, даже в постели, обращалась к нему на вы – мучился чувством вины. И не потому, что он изменял хоть и не безгрешной, но жене, а из-за самой Клавочки. Так он говорил ей.
– У тебя все впереди, ты умная, способная и очень чувственная девочка. Я не нужен тебе.
Клава смотрела на него такими глазами, что он не мог выдержать.
– Ты придумала меня. Поверь, я совсем не такой. И я не могу оставить семью...
– Я не прошу. – Она закрывала ладошками его губы. – Мне не надо, только бы вы были рядом.
– Я не могу остаться с тобой совсем по другой причине, чем ты думаешь. Мне не простят. Ты ровесница моей дочери. У меня рухнет жизнь. Мне не дадут заниматься наукой, даже если Люба согласится на развод. Меня выгонят отовсюду. Ты будешь сама презирать меня.
– Молчите, молчите. – Клавочка сворачивалась калачиком возле любимого и смеялась счастливым смехом – в те редкие минуты счастья, когда они оставались одни.
Увлеченная собой, прима ничего не замечала. Домработница старалась изо всех сил трудиться в их доме, не помышляя о будущем.
В доме все шло своим чередом. Татьяна продолжала любить художника, Дана – бегать за своим парнем, доверяя Клавочке интимные тайны, о которых сама Клавочка теперь уже знала гораздо больше, чем ее юная подруга. Опыт сексуальной жизни взрослого мужчины передался ей сразу, с первой ночи. Потому что так чувствовать и любить больше не мог никто.
Роман, расправив плечи перед скоропалительной свадьбой, стал чувствовать себя более взрослым и внимательно приглядывался к молоденькой прислуге. Его будущая невеста ждала ребенка, и, ощущая себя полноценным мужчиной, однажды ночью он заявился в комнату к Клаве.
Он был немного навеселе.
– Ты что, пьяный? – совсем не испугавшись, спросила Клавочка.
– Ну, выпил, – чуть пошатнувшись, признался он.
– Для храбрости? – улыбнулась девушка.
Он протянул руку к ее груди.
В последнее время тело девушки будто бы налилось соками. Превратившись в желанную женщину, она словно подготовилась к следующему этапу, которого жаждала и ждала с нетерпением. Она мечтала о ребенке.
Арсений осторожничал.
– Зачем тебе ребенок? Он свяжет тебя по рукам и ногам. Ты не сможешь выйти замуж.
– Глупенький, – целуя волосы любимого, шептала она, – я никогда, никогда не выйду ни за кого. – Пользуясь своей женской силой и его мужской слабостью, она до конца не отпускала его. – Хочу тебя, – стонали ее губы, – пожалуйста, не уходи. Ну что тебе стоит?
– Ну что тебе стоит? – вдруг повторил ее слова безусый юнец Роман. – Пусти меня к себе.
Он шмыгнул под одеяло к девушке.
– Я мужик хоть куда, – борясь с ней в постели, шептал он. – Попробуй, тебе понравится. Пользуйся, пока есть. Ведь я скоро уезжаю с женой в Париж. Ты слышала, дура, в Париж! – Он схватил руку девушки и провел ею у себя в паху.
– Перестань сейчас же! – громко вскрикнула Клава и, оттолкнув юношу, выскочила из постели.
– Что там у тебя происходит? – вдруг раздался стук в дверь и голос Любови Михайловны.
– Ничего, – испугалась Любочка.
– Как ничего? Я же слышала. Ты одна?
Роман собрался отозваться, но Клава с силой зажала ему рот.
– Что-то приснилось! – пришлось обмануть хозяйку девушке.
Та ушла, бормоча себе под нос о нравах сегодняшней молодежи.
– Вот ты и попалась, – зашептал обрадованный Роман и рывком содрал с Клавочки рубашку.
Красные соски, словно две клубничинки, зазывно блестели в свете настольной лампы. Пьяный юноша, потеряв голову, с силой зажал Клаву. Она вскрикнула и ударила его ногой в пах.
Дверь ее комнатки резко распахнулась, на пороге стоял Арсений. Увидев разорванную сорочку девушки и корчившегося от боли сына, он сразу все понял и вышвырнул сына за ухо, словно щенка, вон из комнаты.
– Я так и знала, что этим кончится, – обиженная поступком мужа, причитала за завтраком Любовь Михайловна, – вечно она распустит свои... – Балерина изящными длинными пальцами показала величину Клавочкиного бюста. – Конечно, мальчику хочется. Такие любого соблазнят.
Клава к завтраку не вышла.
– Мам, – возмущалась Дана, – у него же скоро свадьба, невеста беременная, пусть себе ее трахает.
– Какой стыд, что за слова!
– А лезть к девушке не стыд?
– С нее не убудет, – поддержав мать, холодно произнесла Татьяна.
– Вы не знаете, у нее есть любимый, она никого, никого, слышите, кроме него, к себе не подпустит. И потом, – Дана посмотрела на дверь, за которой скрывалась Клава, – мне кажется, она беременна.
Глава семьи замер.
– Ты его знаешь?
– Нет, – честно замотала головой младшая дочь. – Но я хорошо знаю Клаву, она очень, очень благородный человек.
– А я – женщин, – с презрением дернула плечиком балерина. – Беременна, небеременна – какая разница?
Тяжело поднявшись, академик вышел из-за стола и, хлопнув дверью, заперся у себя в кабинете.
– Что это с ним? – удивилась Татьяна.
– Расстроился, – махнула рукой Любовь Михайловна.
– Из-за кого? – спросила Дана. – Из-за Клавы?
– Из-за Ромки, – уверила Татьяна.
– Ах, девочки, мужская душа – потемки! – не желая обременять себя ненужным, бросила Любовь Михайловна. – Пройдет!
Арсений Антонович в кабинете обхватил руками голову. Ему вспомнилась молодость, полненькая, влюбленная в него Машка Кюри, которую так ему напоминала Клавочка, и воздушная звезда балета Любочка, ворвавшаяся в его жизнь, но так и не сумевшая разделить ее с ним.
«Да, мужская душа так и останется для нее загадкой», – подумал он о жене.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
– Лука, для меня мужская душа всегда была загадкой, – прощебетала Любовь Михайловна. – Вот и сейчас не могу догадаться, почему вы так ко мне благоволите.
Фишки, много фишек высокими пирамидками выстроились возле нее на зеленом игровом поле рулетки.
– Что вы, прекрасная дама! Моя душа открыта, она нараспашку перед вами. Вы для меня образ Богемы. Я обожаю театр, помню, как вам рукоплескали все сцены мира. Не правда ли?
– Да, Лука Серафимович, правда, но это было так давно. Еще был жив мой муж. Сейчас я старая больная женщина.
– Не кокетничайте, вы еще фору можете дать любой молодой! Смотрите, как горят ваши глаза.
– Это я столько выиграла?! – Любовь Михайловна махнула головой на фишки. – Как это выглядит в денежном выражении?
Балерина, никогда не увлекавшаяся азартными играми, и вправду понятия не имела, что могли означать круглые пластиковые кружочки, волею случая доставшиеся ей.
– Вы разорили казино, мадам, – шутливым тоном произнес ее новый друг. – Думаю, вам пора домой. Я провожу вас.
– Я бы сыграла еще, но раз вы, мой добрый наставник, считаете, достаточно, я повинуюсь и ухожу. Только провожать меня не надо, я вызову такси или меня подвезет Дениска. Кстати, где он?
