Андрюха наклонился к одному кусту, затем повернул лист. Там были маленькие розовые то ли жучки, то ли червячки, от одного вида которых я почувствовал тошноту.
— Вот их обязательно. Снимаешь, бросаешь в банку. Там — керосин. Чтоб дохли, сволочи. А вот этих, взрослых, само собой.
Братец снял с ветки жука полосатой расцветки. Выглядел он не столь отвратительно, как предыдущие, но тоже приятного мало.
— Мы прямо руками будем это делать?
— Ну, хочешь, ногами? Если сумеешь. Я уж теперь и не знаю, чего от тебя ждать. Все бы ничего, но ты, Жорик, из всех заборов именно Алкин выбрал, чтоб мотоцикл об него усандалить. Мы и до этого тайком встречались, а теперь так вообще. Батя ее меня близко не подпустит.
Переросток приступил к работе, я же стоял возле грядки и лихорадочно соображал, как мне выкрутиться из этой ситуации. Собирать всякую дрянь, да ещё руками, желания нет совсем. Кроме того, меня под солнцем растащило ещё больше. Аж в глазах темнело.
— Андрюх, будь человеком. Я быстро сбегаю окунусь в пруду. Ну, серьезно. Может протрезвею. Тебе же попадет, если я посреди вашего огорода скончаюсь.
Переросток с сомнением посмотрел мне в лицо, разыскивая там, видимо, подвох. Но вид у меня, наверное, и правда был такой поганый, что все сомнения у братца развеялись.
— Черт с тобой. Давай только быстро. Я один вкалывать не собираюсь. Да от берега далеко не отплывай. Окунешься, нырнешь пару раз, потом обратно. Не дай бог, утопнешь. Потом ещё отвечай за тебя.
Заверил братца, что буду максимально аккуратен и шустро посеменил в сторону пруда. Шустро, потому как до задницы хотелось нырнуть в прохладную воду. Очень надеюсь, что она прохладная. А семенил, потому что при обычном шаге меня заносило то влево, то вправо.
На тропинке, разделяющей огороды, дядькин и соседский, когда уже подошёл к спуску, ведущему вниз, появилась Ольга Ивановна. Она несла какое-то шмотье в тазу, одной рукой прижимая его к своему боку.
— О, Жорик. Привет. А ты куда?
— Топиться. — Буркнул ей в ответ. Не объяснять же человеку всю ситуацию.
Подошел к воде. Постоял. Стянул штаны и майку. Сложил их на берегу. В этот момент меня вдруг посетила мысль. А чего я мучаюсь? Можно ведь просто смыться куда-нибудь, чтоб никто не нашел, а потом, когда приду в себя, вернуться. Чего это я вдруг таким честным стал? Точно проклятие Зеленух действует. Отмазаться как, придумаю потом. В данный момент у меня имелась только одна потребность, лечь спать.
А нырять… Потом нырну. Рисковано все же. Чего доброго, утону в таком состоянии. Не для того мне вселенная второй шанс дала, чтоб я в деревенском пруду его оставил.
Дело за малым. Мимо Андрюхи как-то к дому проскочить. Чтоб не заметил. Этот хрен даст покоя. И чего я вчера его спасать поперся. Надо было оставить одного, пусть поучили бы пацана уму-разуму. А то ты посмотри, сам он справился бы.
Глянул в сторону камыша. От него наверх тоже вела тропинка, но гораздо более широкая. Не похоже, что в огород. Там прям целая колея прослеживается.
Хотел было обратно натянуть брюки, но потом вспомнил берёзу. Подумал, хорошая будет месть. Пусть лежат. Андрюха кинется, меня нет. Решит, что-то случилось. Понервничает. В следующий раз, прежде чем шуточки свои шутить, подумает.
Поэтому, как был, в трусах, а они своей длиной круче всяких шорт, потрусил в сторону дорожки. Она и вправду вела не в огород, а проходила между двумя дворами. Ровно между их заборами.
Главное, ещё на глаза никому не попасться. Могу представить, как народ отреагирует. Особенно после ночных приключений. Андрюха сказал, к вечеру каждая собака будет знать подробности. А тут ещё посреди белого дня в трусах рассекаю. К счастью, хотя бы в этом мне повезло.
Даже улица была пустая. Похоже, утром и днём все при деле. Быстренько проскочил пару дворов мелкими перебежками, от куста к кусту, от палисадника к палисаднику, потом нырнул в знакомый двор, поднялся по порожкам и остановился в сенях, задумчиво глядя на огромный сундук. Приоткрыл крышку, заглянул внутрь. Там на самом дне лежало какое-то тряпье. Вообще хорошо. Подремлю пару часов, пока дядька не приехал, потом к Андрюхе присоединюсь. Заодно братец понервничает. Открыл крышку полностью, залез внутрь, но когда опустил верхнюю часть, понял, что лежу, как в гробу. Не дай бог. Тьфу-тьфу-тьфу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Так и задохнуться можно. Снова вылез, огляделся. Взял одну из сандалий, забрался внутрь, обувь пяткой сунул под крышку. Таким образом получилась небольшая, но вполне подходящая для нормального существования щель. И воздух проникает, и не так жутко. Во весь рост конечно не выпрямиться, ноги пришлось немного подожать. Но зато никто не трогал, да и на тряпках было нормально лежать. Даже удобно. Я закрыл глаза и благополучно вырубился.
Проснулся от того, что где-то неподалеку звучали приглушенные голоса. То ли бормотание, то ли причитание, не поймёшь. Открыл глаза — темно. Сначала вообще не мог сообразить, где я есть. Тесно, узко, ноги в коленях ломит. Чуть инсульт не стеганул с перепугу. Потом вспомнил, что заснул в сундуке. Аж полегчало. Это же — Зеленухи. Тут все, что угодно может быть.
Приподнял крышку — один хрен светлее не стало, хотя, входная дверь открыта. Вижу, во дворе лампочка горит. Твою ж мать… Вот это я поспал два часа. Походу, на улице — глубокий вечер.
Прислушался к голосам. Они раздавались из кухни, которая в доме. Причем, кто-то отчётливо плакал, кто-то подвывал, кто-то монотонно читал молитву. И голосов, главное, много. Думаю, случилось что-то. Не с проста же столько людей собралось.
Осторожно, потихоньку, открыл крышку и выбрался наружу. Дверь в жилую часть дома была закрыта, поэтому, чтоб разобрать происходящее там, пришлось напрячься. На цыпочках подкрался, приложил ухо. Стою, слушаю.
— Ох… как родным говорить? А? Что ж все так вышло? О-о-о-о-о…
Не понял… Вроде Ольга Ивановна. На ее интонации похоже.
— Не доглядели… Ой, ты прости нас, прости-и-и-и-и… — Такое у нее это "и" вышло протяжное. А на последнем звуке ещё один голос подключился. Будто, на Машку похоже. Да не как-нибудь, а прям плачет сестра.
— Ой, погубили мы тебя, Ясна сокол-а-а-а-а…– Это уже, походу, Зинаида Стефановна. Ее точно не перепутаю. Со времён козлиной истории голос запомнился. И она тут, в доме. Серьезное дело, значит.
Ну, точно случилась какая-то беда. А здесь я сейчас явлюсь в трусах на пороге. Нет. Надо пойти действительно в воду окунуться, состояние все равно отвратительное. Потом одеться, наконец. У людей горе, я в неглиже рассекаю. И что за горе, интересно? Может, с Андрюхой что-то или с дядькой?
— Ну, ты как упустил? А? — Будто в ответ на мой немой вопрос пробасил за дверью Виктор.
— Да что я-то? Кто знал? Нашли виноватого!
Тут же после фразы Переростка, а была она сказана именно им, раздался смачный звук подзатыльника.
— Батя!
— Что, батя?! Что, батя?! Как быть теперь? Заставь дурака богу молиться, так он весь лоб расшибет!
Похоже, братец накосорезил. Интересно, конечно, чем Андрюха отличился.
Слушай, хоть обслушайся, а появиться родственникам все равно надо. Отошёл тихо от двери, спустился по ступеням вниз. На улице хорошо, ветерок легенький. Глянул на часы. Е-мое… Время почти десять вечера. Неплохо отдохнул.
Надо шустрее водные процедуры принимать, да к дядьке идти. И тут меня осенило. Черт. Вещи остались на берегу. Представляю, что они решили. Скажут, сбежал пацан. Или отправился в загул. Прямо в трусах. Так торопился, аж штаны не взял. Андрюхе точно попало. Где меня искать, они же не знают. Сначала, брат, наверное, весь пруд обегал в поисках.
А тут ещё беда какая-то. Судя по завываниям и Ольги Ивановны, и Машки, и бабы Зины, как бы кто не умер. Надо быстрее объявляться. Да придумать ещё легенду, где был. Днём мне казалось, точно выкручусь, если что. Но можно соврать про два часа, а про двенадцать, даже и представить не могу, чем отмазаться. Лучше, наверное, сказать, как есть, что спал.
