Пока топал к пруду, размышлял о перспективе отхватить за самовольное исключение себя из рабочих рядов. Ну, не будет же меня реально дядька наказывать. Двадцать один год уже. В таком возрасте ремнем не бьют, хотя меня ни в каком не били, в угол не ставят. Даст ещё какое-нибудь задание на завтра, да и все. Нет. Скажу правду. Было плохо, пошел, лег спать.
Приняв решение рассказать Виктору правду, успокоился. Сразу стало будто даже легче.
С разбегу заскочил на мостик и нырнул "щучкой". Вода была просто нереально кайфовая. В меру прохладная. Я "кролем" доплыл до середины пруда, ушел под воду, потом выскочил, отплевываясь. Теперь у меня имелся один конкретный страх, даже фобия, ни в коем случае не глотнуть воды, пусть хоть из пруда. Хрен его знает. Не дай бог опять "накроет". Одно дело, когда ты сознательно гасишься несколько дней, и совсем другое, когда процесс от тебя не зависит. Захода на третий "спиртовой" круг я не переживу. Все болит, в голове шум, живот урчит, ибо жрать хочется, внутренности крутит и вертит. Нет. Надо в себя приходить. Нырнул ещё раза два, а потом поплыл к берегу. Выбрался из пруда, стою, как хрен пойми кто. Полотенца то нет. Трусы мокрые, с волос, по лицу вода стекает. Да и по всему телу тоже. Решил, пока дойду, как раз высохну.
На улице совсем темно стало. Я на огород поднялся и топаю по дорожке. С мыслями собираюсь, планирую, как с дядькой разговор пройдет.
А в саду, чуть ближе калитки, одинокая лампочка висит, прямо как есть, на проводе, и от нее тусклый свет. Смотрю, идёт кто-то. Вздыхает, под нос себе бормочет. Вроде бы на бабку Зину похоже. Судя по всему, к нашему шикарному туалету струячит.
Я же через первую калитку, которая в сад ведёт, перегнулся и зову ее тихо, чтоб раньше времени свое присутствие не выдать, разузнать, что там, да как. Настроение дядькино пробить. Заодно выяснить, какая беда их всех собрала. Короче, нужно понимание, каким образом строить линию поведения.
— Зинаида Стефановна… Баба Зина…
Та сначала голос услышала, замерла, как будто окаменела. Голову поднимает, на меня смотрит, потом отчётливо говорит.
— Мандец…
И — хренак! -на землю осела. Думаю, вот это номер. Бабка собралась концы, что ли, отдать. Калитку открыл, к ней подскочил, рядом сел. По щекам раз-два. Но не сильно. А то ещё хуже сделаю. Ноль эмоций. Я ее трясу за плечо.
— Баба Зина, ты чего?
А Баба Зина ничего. Не "Але" вообще баба Зина. Лицо белое, то ли дышит, то ли нет, хрен разберешь.
— Да твою мать! Проклятые Зеленухи! Батюшку надо. Отвечаю.
Это я сам с собой говорил, потому как стало страшно. Что, если и правда Стефановна умерла? Подхватил ее на руки и бегом к дому. Во двор заскочил, а там — Ольга Ивановна стоит.
— Бабка концы отдала! — С перепугу и от нервов ору на все село.
Соседка только меня увидела, тоже заорала. Только я про бабку, а она просто:"Помогите!" Разворачивается Ольга Ивановна и бежать к дому. Я вообще в шоке. Думаю, вот молодцы. Бабка кони двинула, а до нее и дела никому нет. Что за люди?! И пытаюсь следом тоже бежать. Но с бабулей на руках особо не разбежишься. Она хоть роста небольшого, комплекции аккуратной, а так-то ни черта не удобно.
Ольга Ивановна к дому добежала, схватила с порога кошку, та сидела, тоже своими делами занималась, и, как есть, мне в лицо швырнула. Животина орет. Соседка орет. Я тоже ору, потому что кошка, сволочь, когтями в плечо вцепилась. Хорошо, хоть мимо рожи промахнулась. И бабку не бросишь ведь на землю. Руки заняты. Ольга Ивановна на порог взлетела, потом в сени, дверь толкает, но почему-то не в ту сторону. Бьется об нее, как ненормальная. Я в этот момент точно понял, деревня Зеленухи — скопище неадекватов. Вон, соседка вроде нормальная была, а дня не прошло, исполняет похлеще Матвея Егорыча. Так тот хоть прибухивает. Оправдать можно. Тут что?
Кошка с меня соскочила и молнией в угол двора, подальше от двинутых людей. Чувствую, кожу щиплет и дерет. Ну капец, там теперь сто процентов следы остались. Я же с бабкой на руках к ступеням подхожу, чтоб подняться в дом, а соседка об дверь, что есть убилась, и вместо "Помогите" просто воет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ольга Ивановна, да вы успокойтесь. Сейчас я бабу Зину положу, так и Вам хорошо сделаю.
Говорю тихо, спокойным голосом, как обычно рекомендуют с сумасшедшими беседовать.
Хотя, на самом деле, очень хотелось и Стефановну к чертовой матери бросить, нашла время, когда умирать, человек в трусах вообще домой шел, и Ивановне рот заткнуть. Ну, это же невозможно. Дурдом!
Благо, кто-то из присутствующих в доме, догадался со всей силы дверь толкнуть. Смотрю, на пороге — Настя, дядькина жена.
— Вы тут чокнулись что ли?
В этот момент она меня увидела. С бабкой Зиной на руках. Ольга Ивановна от удара дверью на сундук отлетела. Села на него, ноги задрала, уж не знаю почему, и крестится. То сама, то меня.
— Вот. Стефановна умерла, мне кажется. — И вперёд руки чуть протягиваю, на которых бледная бабка лежит.
Настя назад попятилась, а потом громко так говорит.
— Витя…Вить…
Но хоть не орет, животными не швыряется, и об стены не бьётся.
Тут из-за ее спины все повылазили. Сначала Машка, но сестрица сразу охнула и обратно нырнула. Потом Андрюха появился, а за ним дядька.
— Етить-колотить… Ты где, гаденыш, был?
Дядька шаг ко мне сделал и я прямо по его лицу понял, что ремня могут в любом возрасте всыпать. Так он ещё за этот самый ремень берется, расстёгивает его и начинает из брюк вытаскивать.
Я не дурак, тоже назад отступать начал.
— Дядь Вить. Да спал я. Устал сильно. Спал весь день.
— Спал, говоришь… — Виктор продолжает ко мне идти, а ремень так уже вообще в руке, пополам свёрнутый.
— Меня, — говорю, — Бить нельзя. Если Вы для этих целей ремешок достали. У меня — бабка. Вполне возможно, мертвая.
В этот момент Зинаида Стефановна голову приподняла, глаза открыла, застонала и мое лицо первым делом рассмотрела.
Всякое видел. Честно. Но чтоб бабка под херову тучу лет одним движением с рук соскочила и метра на два в сторону отпрыгнула, такого, откровенно скажу, не встречал. Причем отпрыгнула, прямиком на тот же сундук, где Ольга Ивановна молитвы бормочет.
— Мы ж тебя, племянник, ужо похоронили… — Говорит дядька ласково и ремень в другую, правую руку перекидывает.
— А чего меня хоронить? — Я назад пячусь, понимаю, бабку упустил, теперь не пожалеют, прикрыться нечем. Но хоть жива, и то ладно.
— Так ты же утопился. Вон, Ольга сказала. Шел к воде. Лицо — синие, глаза — красные. Сказал, одолели все, сил нет. Топиться иду. — Виктор, наконец, остановился. Решил, наверное, все же разобраться сначала.
— Да с хера ли?! Это я так, от нечего делать ляпнул. Пошутил, типа. Зачем мне топиться? Я что, идиот?
Стоим с дядькой напротив друга друга, смотрим. И тут он выдает.
— Нет, Жорик, ты точно не в мать. Она у тебя просто дура. А ты — дурак с фантазией. Как дед наш был. Видать, в него пошел. Тот вечно по деревне с битой мордой ходил за свои шуточки.
Глава 14
Конечно, когда все успокоились, Ольгу Ивановну и бабу Зину стащили с сундука, дядька ремень обратно засунул, в ситуации мы разобрались. Я, оставляя вещи на берегу, никак не предполагал, будто они решат, что нормальный пацан надумал утопиться. И, скорее всего, не решили бы. Андрюха сразу выдвигал версию, будто нерадивый родственник просто сбежал дальше шляться. Так и говорил, что городские они те ещё лодыри и хапуги. Не знаю, при чем тут "хапуги". Может, братец, значения слова не знает. Но повторял он его несколько раз. Видимо, сочетание буковок нравится. О чем я не преминул Бычку сообщить, намекая на его тупость. Он в ответ показал из-за спины кулак. Я — средний палец. Этого жеста до сих пор Андрюха не понимал, время не пришло, но, судя по лицу, начал подозревать, что означает он какую-то гадость.
