Сергей Семенович сел за свой дореволюционный дубовый стол. Он, не спеша, вытянул из верхнего ящичка какую-то папку.
— Думаю, что вы догадываетесь, почему находитесь здесь, — снова вкрадчиво проговорил он, доставая из кармана позолоченные очки.
— В общих чертах, — Маша снова ощутила, как бешено начинает биться ее сердце.
— Мы нашли вашего мужа, — продолжал Сергей Семенович.
— Как? Где?
— На улице. Он сидел на мокром асфальте и вырисовывал вокруг себя какие-то спирали.
— С ним все в порядке?
— Наши работники трудятся над этим, — главврач посмотрел на Машу поверх очков. — Позвольте вопрос: как и когда вы в последний раз виделись с Андреем?
— Давно. Зимой. Он пришел с работы уже какой-то смурной.
— Почему?
— Не говорил. А потом на утро собрался. Я думала, что как всегда на работу. А он оделся, вышел… и всё!
— Ничего не объясняя?
— Ничего.
— Так-так, — Сергей Семенович, почесал подбородок. — А до этого как он себя вел?
— Да, вроде бы, нормально. А что случилось?
— Мы думаем, что у Андрея расщепление личности. Он просит себя называть Велором. Кстати, вам это имя незнакомо?
— Абсолютно… А я могу его видеть?
— Позднее, — нехотя выдавил из себя Сергей Семенович.
Он какое-то время что-то писал, а потом снова спросил:
— Что у него за хобби? Чем он увлекается?
— Какого-либо конкретного хобби я за ним не замечала.
Главврач протянул Маше какие-то листки с распечатками.
— Не знаете, что это?
Маша взяла их медленно пролистала.
«…Лабиринт — первооснова и модель Вселенной, — прочитала она подчеркнутые предложения. — Его непрерывная линия означает вечность, бесконечную длительность, бессмертие, где нить — это веревка, ведущая к небу, которой связано все и которая пронизывает все в этом мире…»
— Впервые это вижу, — призналась Маша, возвращая главврачу бумаги. — А что это?
— Нашли у Андрея. Думаю, что это и есть его хобби.
Дальнейшая беседа носила, скорее, общий характер. Сергей Семенович задал еще ряд разобщенных вопросов, при этом, что-то старательно записывая на листе бумаги, а потом неожиданно попрощался.
— Я могу идти? — Маша даже удивилась.
— Конечно. Разве я могу вас тут задерживать?
— И все же, — Маша поднялась с удобного кресла, — могу ли я увидеть…
— Позже, — твердо ответил главврач…
37.
…За окном тягостно завывал ветер. Мелкие, но частые капельки дождя осторожно стучали в окно.
Готхард говорил не спеша. Обычно быстрый, сегодня он вторил природе. Доклад, вернее медлительность с какой его произносил Готхард, начинали раздражать группенфюрера. Единственное, что на это указывало, было неспешное постукивание пальцев по быльцу кресла.
— Все? — голос группенфюрера был слишком громким, отчего Готхард даже вздрогнул.
Он на несколько секунд замешкался, а потом согласно кивнул.
От камина тихой тенью отошла «фрау Лорхен», так, по крайней мере, ее здесь называли.
— Предлагаю усилить операторов запасной группой, — тихо проговорила она.
Готхард не совсем разбирался в высшей иерархии, но все же группенфюрер, казалось ему, часто прислушивается к предложениям этой странной фрау.
«Откуда она? — не раз задавался Готхард вопросом. — Аненербе? — Вряд ли. Абвер? СД? СС?»
Готхард в последнее время переставал понимать смысл своих действий. Может это заговор? Их уже столько было, но каждый раз фюреру чудом удавалось уцелеть.
Точно, это заговор. И он, Готхард, просто пешка, которой отведена роль лишь наблюдателя, или как говорила фрау Лорхен — младшего оператора. Наблюдать и докладывать — вот основная его функция. Обо всем и обо всех. Причем наблюдать особым методом…
Когда в июле сорок третьего его перевели работать в III управление РСХА, он даже не представлял себе, чем ему придется заниматься, а главное чему его здесь научат.
Готхард догадывался, что его проверяли, испытывали, прежде чем потом отправили на обучение. Происходило это в каком-то закрытом лагере, месторасположение которого Готхард до сих пор не мог обнаружить. Два месяца подготовки и ему присвоили «звание» младшего оператора…
— Сегодня фюрер опять Его видел, — сказала фрау Лорхен. — Но что говорят нам операторы? Что все без изменений. Ищем, ищем, и снова ничего! — говорила она явно с какой-то горечью в голосе. — Никакого Принцепса!
Глаза группенфюрера сверкнули.
— Послушайте Радгрид… Извините, Лорхен, — поправился группенфюрер, при этом быстро кинув косой взгляд на Готхарда. — Послушайте, карт-бланш дали совсем не вам. Потому…
— Ну и не вам! — напряглась фрау Лорхен.
В воздухе почти физически почувствовалось сильное напряжение. Лорхен абсолютно не верила, что «личинка», которую так тут лелеяли и старательно «растили», и есть этот недоумок фюрер. И что он никак не мог сыграть роль будущего Архистратига. И тем более спасти Дома от Ереси. Да и дверь отворить в «последнюю комнату», куда ушли когда-то Предтечи, навряд ли сможет.
А все эти поиски «ключа» — артефакта прошлого, который вроде как похоронен где-то в Доме Льда, так тупо замаскированные под поиск Атлантиды — вообще полное безумство, которым прикрываются, чтобы оправдать миллионы жертв.
— Послушайте Отто, — фрау Лорхен нахмурилась, — возьмите себя в руки. Вам панические нотки не идут.
Группенфюрер наклонил голову и осторожно потер лоб указательным пальцем.
— Лорхен, вы прекрасно знаете, что я итак играю с огнем. Рейхсляйтер уже не раз мне указывал на мое место…
— Хранитель Святого Грааля? — в голосе фрау Лорхен прозвучало ехидство.
Отто встал. Знаком он показал Готхарду выйти.
— Не смотря на все мое уважение к вам… вашему Дому, порой мне кажется, что вы не совсем… как это сказать…
— Я вас прекрасно поняла, Отто. Ваши моральные качества…
— Вы просто смеетесь надо мной! — вспылил группенфюрер.
— Отнюдь. Я потому вас и рекомендовала. Кстати, я думаю, вы догадываетесь, какая награда ждет за выполнение «Императива цели»?
— Какая? — не совсем понял Отто.
— Освобождение.
— То есть?
— Полное освобождение, — фрау Лорхен встала и подошла к окну. — Говорят, что у «богов» есть такой себе «ларец», где хранятся «фигуры», так или иначе удаленные из «игры». Периодически их снова ставят на «шахматную доску» и они снова выполняют какие-то «миссии» и прочее… прочее… прочее… Некоторым «фигурам» посчастливилось никогда больше не попадать в этот «ларец»…
— Да? — кажется, Отто не разделял «чувства счастья от освобождения». — Молодцы.
Фрау Лорхен обернулась и грустно посмотрела на Олендорфа.
— Какой вы еще, в сущности, ребенок, особенно в этих вопросах, — тихо сказала она.
Снова возникла долгая пауза, нарушаемая лишь тихим постукиванием дождя в окна комнаты.
— Итак, — первой заговорила фрау Лорхен, — мы уже в который раз имеем очередное «прозрение» фюрера, снова он видел тень Принцепса, но, как говорят русские: «А воз и ныне там!»
— Исследования в области гипотермии дают свои результаты, — сменил вдруг тему Отто. Хотя почему «вдруг»? Он сделал это намеренно: его уже начинали раздражать постоянные поиски какого-то таинственного артефакта, роль и цели которого он не понимал. — Пока все завуалировано, — продолжал Отто, — под эксперименты для летчиков Люфтваффе, которые очутились в экстремальных условиях севера.
Ему вдруг вспомнились донесения из лагеря в Освенциме: охранники жаловались на жуткие вопли заключенных, над которыми Рашер проводил эксперименты. Им, видите ли, не очень приятно по ночам просыпаться от криков замерзающих людей.
Фрау Лорхен вдруг нахмурилась и в упор посмотрела на Отто.
— Вы знаете, что экспедиция назначена на пятницу? — вдруг спросила она. — Это уже четвертая по счету… Все очень плохо! — вдруг заключила фрау Лорхен и махнула рукой, будто в той была сабля. — Мы уже который год бьемся на этой базе, свезли тысячи заключенных для работ. Наши ученые, — тут следует отметить, что слова «наши», «мы» и прочее в подобном духе, она произносила с какой-то злой иронией, — наши ученые бьются над гипотермией, проводят сотни экспериментов…
— Неужели вы тоже верите, что это бывшая Атлантида? — удивился Отто.
— Во что верю я — это второй вопрос. Для вас главное, во что верит ваш фюрер!
