За мечом первый, естественно, тянется красноносый, он ближе всего к Соне. Тянется… и натыкается на колено, вонзившееся ему прямо в пах, сгибается со стоном, сыпля проклятиями, и тут же небольшой, но увесистый кулачок, обрушивается ему на шею. Хрипя и силясь вдохнуть воздух, он, скорчившись, валится на стол. А Соня тут же с силой опускает каблук прямо на край скамьи. На этот удар она рассчитывала с самого начала, и, хвала Небу, он ее не подвел.
Длинный конец лавки стремительно взлетает… и бьет светловолосого прямо в подбородок. Тот с воплем хватается за челюсть, на которой, прямо на глазах, начинает распухать безобразная багровая шишка. С нечленораздельным рычанием он и чернобородый, перешагнув через скорчившегося на полу приятеля, устремляются на Соню. Но она стоит в углу, и теперь, пытаясь до нее добраться, зажатые между стеной и столом подельники больше мешают друг другу. К тому же этих дубиноголовых никто и никогда не учил правилам боя.
Увесистая кружка уверенно ложится в правую руку. Удар, замах… и глиняные черепки разлетаются во все стороны, когда тяжелый сосуд входит в соприкосновение с физиономией бородатого. Пара осколков его здорово оцарапали, кровь хлещет из многочисленных порезов, смешиваясь с вытекшим из кружки вином. Он с воем хватается за глаза и отступает, оглашая обеденный зал отборной руганью.
На этом можно было бы и закончить. Третий, несмотря на то, что свирепо машет руками, на самом деле, уже явно потерял всякое желание нападать… Но в этом момент взгляд Сони падает на довольное, ухмыляющееся лицо Муира, который, сидя за своим столиком, не сводит с нее глаз. Бешенство застит ее взор, и во мгновение ока улетучиваются все остатки благоразумия.
— Это оружие принадлежит мне, — с презрительным видом Соня указывает на клинок, по-прежнему лежащий на столе. — И не вам, подлым тварям, пытаться отнять его у меня. Но для того, чтобы справиться с такими как вы, оружие мне ни к чему!
С этими словами, она с силой ударяет каблуком третьего нападающего в то место, где стопа соединяется с голенью, а раскрытой ладонью снизу вверх бьет его в лицо. Слышен хруст ломающейся переносицы, кровь мгновенно заливает белую рубаху с вышивкой, наверняка, заботливо сработанную женой крестьянина… Соня отступает на шаг, с удовлетворением оглядывая дело рук своих. Один из нападающих трясет головой, встав на четвереньки, еще не осмеливаясь подняться, двое пятятся, обливаясь кровью. Она с вызовом окидывает взглядом притихший зал,
— Может, есть еще желающие о чем-то меня спросить… Или предложить погреться ночью?.. — Она усмехается. И усмешка эта более всего похожа на оскал. — Нет? Странно, я так и думала. Впрочем, чего еще ждать от таких трусливых болванов…
Сейчас она в таком состоянии, что была бы, наверное, даже рада, если бы кто-то осмелился бросить ей вызов. Ее жажда крови не удовлетворена до конца. Поэтому она нарочно провоцирует сидящих в зале мужчин, но они как будто чувствуют это и смущенно отводят глаза, — все, кроме Муира, который по-прежнему пялится на воительницу со смесью ненависти и восхищения во взгляде.
Но он единственный, с кем она сегодня не желает связываться, хотя именно он и натравил на нее тех трех негодяев. Нет, Муир подождет: этот красавчик заслуживает явно большего, нежели простая трепка… гораздо, гораздо большего. Успокоившись, Соня пересаживается на другой конец стола, подальше от лужиц крови, в изобилии пятнающих пол и столешницу, подпоясывается мечом, затем машет хозяину, испуганно наблюдающему из дверей кухни.
— Это тебе за ущерб, — она кладет на стол полновесную серебряную монету. — Отдашь бедняге, которому придется драить от крови пол и лавки.
Хозяин с поклоном тут же прибирает монету к рукам, а Соня, поразмыслив, поднимается с места. Сперва она хотела посидеть еще немного, ибо сна еще ни в одном глазу, а в углу она приметила менестреля, настраивающего свою лютню, и понадеялась послушать сегодня музыку. Но теперь решает, что игра не стоит свеч. Лучше уйти сейчас, оставшись в памяти этого сброда вот такой, гордой и непобежденной… Опять же, прежде чем эти трое ублюдков придут в себя. Не приведи Небо, задумают подговорить кого-то отомстить за свою поруганную честь и достоинство… С подобным ей, увы, не раз доводилось сталкиваться. Мужская солидарность в таких случаях, как правило, берет верх над благоразумием, в особенности когда шибает в голову вино. А сколь бы высоко Соня ни ценила свои воинские таланты, в драке против целой толпы ей все же не устоять. Так что, пожалуй, не стоит пренебрегать отдыхом.
— Я поднимусь наверх, — объявляет она хозяину постоялого двора, — Отправь мальчишку, чтобы проводил меня в комнату, и пусть прихватит с собой небольшой кувшин вина, и проследит хорошо ли натоплено в комнате. Ночи, знаешь ли, уж больно холодные… — с многозначительной усмешкой добавляет она,
— Все будет исполнено, госпожа, — Хозяин кланяется едва ли не в пояс и тут же кличет одного из тех пострелят, которые у него в зале на подхвате. — Покажи госпоже ее комнату. И исполни в точности все, что она ни попросит.
Мальчуган, свидетель недавней драки, взирает на Соню с немым обожанием. О, наивная простота юности, когда геройство еще способно пробудить восхищение, не омраченное никакими сторонними соображениями и грязными мыслями… Потрепав мальчугана по вихрастой голове, Соня через весь зал направляется к выходу, что ведет на лестницу, и едва удерживается, чтобы не поежиться, — так ощутимо колют между лопаток устремленные на нее взгляды.
Ночь, впрочем, проходит спокойно. Пробудившись с рассветом, она завтракает на скорую руку и устремляется на конюшню, где ее ждет оседланная Искорка… и Муир. Судя по внешнему виду жреца, ночной отдых не пошел ему на пользу. Двигается он по-прежнему с трудом, как будто все суставы у него деревянные, да еще плохо смазанные, лицо кажется даже бледнее обычного, а под глазами залегли темно-синие круги.
Разумеется, ни он, ни она не обмениваются ни словом, усиленно делая вид, будто не замечают друг друга. Соня выводит Искорку во двор, садится в седло и трогается в путь. Сзади глухим рокотом доносится стук копыт вороного жеребца.
* * *
Еще день проходит в дороге и без всяких приключений, хотя то и дело Соня косится на хмурящееся небо. Осень понемногу вступает в свои права, особенно здесь, в близости гор. Но, по счастью, дождь так и не принимается моросить, словно ждет чего-то, и Соня от души радуется, завидев под вечер постоялый двор. Больше всего на свете она ненавидит ехать под открытым небом, когда копыта коня месят раскисшую грязь, а с небес течет вода. Может быть, еще и обойдется…
