И судя по всему, как раз такого нарушителя обнаруживают сейчас стражники. Один из них хватает за ворот мужчину лет пятидесяти или старше… Впрочем, под таким слоем грязи едва ли на лице его можно разглядеть точные приметы возраста.
Ветхая одежка трещит по швам, и ворот остается у стражника в руке; тот с брезгливостью отбрасывает тряпку прочь, словно опасаясь заразы.
— Ну вот, господин хороший, испортили мне одежонку! Кто теперь за это платить будет?!
Но стража порядка не так легко сбить с толку. С угрожающим видом он наклоняется к нищему.
— Зубы-то мне не заговаривай, Ларнак. В прошлый раз клялся, что патент будет непременно. Где он?
— Но, господин хороший, никак не успеть, — хнычет поименованный Ларнак. — Клянусь, к следующему обходу непременно выправлю. А пока посмотрите же сами, — грязной рукой он тычет на свою правую ногу, и Соня невольно морщится от отвращения при виде омерзительных струпьев и язв, покрывающих кожу неестественно — багрового цвета.
— Видите, господин, полное право имею, и без всякого даже, патента…
Стражник сурово взирает на нищеброда.
— А, старина Матшил лютует! — внезапно раздается где-то под локтем у Сони восторженный голосок, и, скосив глаза, она с изумлением обнаруживает пристроившегося поблизости мальчугана, который наблюдает за происходящим с неприкрытым детским восторгом.
Перехватив на себе взгляд Сони, он поднимает на нее глаза и заговорщически подмигивает:
— Ну, сейчас начнется.
Тем временем старший из стражников молча кивает своим товарищам, которые, не обращая внимания на вопли извивающегося нищего, хватают его за руки и с силой прижимают к земле. Остальные попрошайки расползаются в стороны, словно ничего не происходит, не делая попыток не то что вступиться за коллегу по ремеслу, но даже и просто возмутиться действиями стражников.
Матшил извлекает из ножен длинный острый кинжал и, не выказывая ни тени брезгливости, левой рукой прижав лодыжку нищего к земле, резко проводит ему по ноге лезвием ножа.
Соня невольно таит дыхание, готовясь к виду крови… Но вместо этого зрит чудо. Омерзительные язвы и струпья отваливаются, рассеченные кинжалом, словно сухая корка, обнажая чистую и здоровую плоть.
— Митра исцелил тебя, презренный лжец, — с этими словами, обтерев лезвие о рванину нищего, Матшил прячет кинжал в ножны, затем делает знак двоим своим товарищам отпустить обманщика; Стражники, поднимаясь с земли, перекидываются взглядом со старшим и, повинуясь его немому сигналу, принимаются рыться в больших кошелях, что висят у них на поясе. Первый достает небольшую медную дощечку с закрепленным на ней листом пергамента, второй — перо и походную чернильницу, также медную, от которой, не торопясь, откручивает колпачок и, обмакнув туда перо, предлагает Матшилу.
На поддельного калеку все эти приготовления действуют хуже, чем если бы он видел перед собой палача, натачивающего топор, Рухнув на колени, он принимается обливаться слезами, на сей раз неподдельными.
— Господин Матшил, добрый господин Матшил! — он делает попытку облобызать сапоги стражника, но тот брезгливо отступает на шаг, сосредоточенно что-то записывая на пергаменте. — Умоляю, господин Матшил, не делайте этого, смилуйтесь!
С высоты своего немалого роста, стражник бросает суровый взгляд на распростертого в пыли нищего,
— Ты получил второе предупреждение, Ларнак, как я тебе и обещал. Ты и сам знаешь, что это означает. Полагаю, мне нет нужды произносить это вслух.
С этими словами вся троица, неспешно развернувшись, уходит, чеканя шаг по булыжной мостовой. Нищие провожают их взглядом, затем поспешно отводят глаза от ползающего на камнях незадачливого собрата. Тот, впрочем, и не собирается взывать к их жалости или сочувствию, явно понимая все тщету таких попыток. Понурившись, он бредет прочь и, едва не задев Соню плечом, скрывается за поворотом.
Кроме нее и мальчишки за происходящим наблюдало еще человек пять народу, но когда представление заканчивается, все они молча разбредаются по своим делам, не обменявшись ни единым словом. Маленький постреленок также намеревается юркнуть в лабиринт городских улиц, но Соня придерживает его за плечо.
— Погоди, не торопись так… — На ладони ее сверкает медная монета, но тут же исчезает, прежде чем цепкая мальчишеская рука успевает ухватить вожделенный кругляшок. — Расскажи-ка мне лучше, что здесь произошло.
— А что тут рассказывать? — паренек пожимает плечами. Сейчас Соня видит, что он чуть старше, чем показался ей на первый взгляд. Должно быть, ему лет тринадцать-четырнадцать. Белобрысые, давно не стриженные волосы обрамляют тощее личико с заостренными чертами, с которого с невинной младенческой наивностью взирают на мир два широко распахнутых глаза. Но лукавая усмешечка на тонких губах подростка опровергает первое впечатление. Судя по всему, перед Соней тот еще пройдоха. Городской лисенок, знающий все и вся в этом каменном лесу.
— Нечего тут стоять, пошли, — парень тянет воительницу за рукав, и они неспешно спускаются вниз по улице, ведущей прочь от храма. — Меня, кстати, Мето зовут, а тебя как?
— Соня, — представляется та в ответ. — Я наемница. Ищу здесь работу. Может, посоветуешь что?
Мальчишка пожимает плечами.
— Обратись лучше к стражникам. Мне-то откуда знать.
— Не ври. Такие как ты знают все и всегда. Но впрочем, это и вправду не твоя забота. Лучше расскажи мне, что хотели стражники от нищего?
— Гильдейский патент требовали, чего же еще! — Мето взирает на Соню, словно на какого-то редкостного недоумка, поражаясь, что та не понимает столь простых вещей. — Если есть какое-либо увечье, то гильдия дает ярлык сразу, и мзда совсем небольшая, — все же снисходит он до пояснения. — Ежели руки у тебя нет, или глаза… Понятно, что работать все равно не сможешь, так что имеешь полное право нищенствовать.
— А этот Ларнак, выходит, обманщик, — смекает девушка. И стражники разоблачили его без особого труда. К тому же у него не было патента гильдии, что в общем-то неудивительно, учитывая поддельную язву на ноге.
— Но почему его не наказали, если это преступление? Его должны были отволочь в темницу, судить, в тюрьму посадить в конце концов, — продолжает недоумевать она.
— Так он же его записал, — смотрит Мето на Соню в совершеннейшем недоумении, но на сей раз та отвечает ему столь же изумленным взглядом.
— Записал?
— Ну да, сказано же, второе предупреждение.
— Так, и что потом…
— Два раза тебя записывают стражники, а на третий — добро пожаловать в объятия хромой старушки.
