Подчиненные с ошарашенным видом зашелестели бумагами. Все понимали, что участвуют в неприглядном, безвкусном эксперименте, но надеялись, что Джеральдина не пойдет до конца. И вот она объявила, что меняет правила. Тюремщица решила разделить бюджет на еду и спиртное, чтобы «арестанты» не экономили на горячительных напитках.
Разумеется, были протесты. Возмутились легавые и святоши. Но Джеральдина умела защищаться и подводить под свои поступки аргументы высокой морали.
– Мы уверены, что к нашим игрокам следует относиться как ко взрослым людям, – хмыкнула она. – Эксперименты вроде нашего ничего не дадут, если участников программы опекать извне, словно мы выводим в поход пятиклассников. «Любопытный Том» намеревается облегчить их общение и побудить к более естественным взаимоотношениям.
Естественно, никто не заблуждался. Бульварные газетенки вышли под броскими шапками, вроде: «Дом под градусом: пусть пьют и дают нам на радость».
Джеральдине пришлось действовать с оглядкой. «Арестанты» были изолированы от внешнего мира: ни телика, ни чтива, они утратили чувство времени и не имели иных развлечений, кроме немногочисленных идиотских заданий. В таких условиях, дай им волю, многие начнут прикладываться к бутылке, как только продерут глаза, и не остановятся, пока не погрузятся в ночное забытье. «Любопытный Том» этого позволить не мог. В конце концов, приходилось оглядываться на строгие стандарты вещания. Тюремщица запретила употребление спиртного в дневное время и ограничила по вечерам в будни. Зато объявила выходные днями вечеринок и позволила подопечным пить, сколько влезет.
– Мое жизненное кредо таково, – сказала она на пресс-конференции, – выходные начинаются в четверг.
Уже в следующий четверг после драматического изгнания Лейлы и ареста Воггла «Любопытный Том» наполнил кладовую дома горячительным. Согласно правилам, четверг был днем номинации. Но из-за неожиданной утраты Воггла голосование перенесли на следующую неделю – чем не повод для вечеринки?
День тридцать шестой
1.00 пополудни
Колридж провел очередной бесплодный день на студии в Шеппертоне: бродил по макету дома и ждал внутреннего прозрения в надежде найти хоть какую-то зацепку.
В голове начинала формироваться догадка – чисто умозрительная и ничем не подкрепленная. Но все-таки лучше помусолить такую, чем никакую. Даже если в конце концов она заведет в тупик. Инспектор возвратился в участок, где его ждал факс от ирландских коллег. Он пришел в ответ на запрос по поводу Баллимагуна – той самой деревни, название которой Колридж недавно слышал по радио, эпицентра экономического спада в сельской Ирландии. И родины Дервлы.
Родственники подозреваемой по-прежнему проживают в данном населенном пункте, гласило послание. Отец, мать и две младшие сестры – в своем родовом доме. Семья по всем признакам не избежала последствий кризиса. Испытывает серьезные финансовые затруднения. Продана машина, отрицательный баланс на ферму и дом, растущие долги. Недавно отказано в займе.
Так, подумал Колридж, если кому-то очень нужно выиграть полмиллиона фунтов, то именно Дервле. С другой стороны, многолетний опыт подсказывал: когда речь идет о такой огромной сумме, особые обстоятельства ни к чему.
Но ее родителям грозит потеря фермы. И еще: для такой девушки, как Дервла, очень странное желание выставить себя на всеобщее обозрение. Из всех «арестантов» она самая… Колридж подыскивал слово… «красивая», приходило на ум. Но он тут же его прогнал. И наконец нашел – «нетипичная». Именно, нетипичная.
Нет сомнений, деньги весомый мотив. Тем более что семье подозреваемой грозит ужасный позор. Но убийство в данном случае отнюдь не гарантировало победу. Шла четвертая неделя программы, оставалось семь участников шоу. Вряд ли Дервла рассчитывала перебить их всех по одному.
Она даже не знала, что пользовалась симпатией телезрителей. Никто из «арестантов» не подозревал, что́ о них думала публика.
Положить в папку – это все, что оставалось сделать с факсом ирландских полицейских. Колридж присовокупил его к делу Дервлы и попросил одного из констеблей обозначить мотив на фотографии девушки на их настенной «карте». После чего присоединился к Трише и Хуперу, заняв привычное место перед экраном.
Они смотрели материалы одиннадцатого дня.
– Сколько выпивки! – воскликнула Триша. – Наверное, больше чем на сотню фунтов.
– Единственный способ подхлестнуть события, – отозвался Хупер. – Джеральдина ясно намекнула журналистам.
– Но «арестанты» должны сообразить, что ими управляют, – возмутился инспектор. – Напоить – не такая уж хитрая уловка.
– Конечно, сообразили, – ответил сержант. – Только постарайтесь понять, сэр, что они совсем не такие, как вы. Они не сопротивлялись. Честно говоря, если бы меня заперли на несколько недель с Дэвидом и его гитарой и поставили пять ящиков спиртного, я бы тоже залил за воротник.
– Неужели у них нет ни стыда, ни достоинства?
Хупер начал выходить из себя:
– Видите ли, сэр, если принять во внимание, что они добровольно стали участниками «Под домашним арестом» и с первого дня блистали перед объективами исподним, я уверен, что ответ на ваш вопрос – категорическое «нет».
– Не смейте говорить со мной таким тоном, сержант!
– Каким тоном?
– Вы прекрасно знаете, черт подери!
– Понятия не имею.
– И тем не менее не смейте.
На экране началась вечерняя попойка, а Мун поднялась и отправилась в исповедальню.
– Хочу объясниться по поводу того случая, когда наплела девчонкам, будто меня пытались изнасиловать, а потом упекли в дурдом.
Она долго мямлила, что на нее иногда находит, что она говорит то, что чувствует, и ее как бы надо принимать такой, какая она есть. А в итоге принялась извиняться.
– Я не хочу, чтобы люди решили, что я жестокая и все такое, особенно после того, как я услышала… ну, когда она ревела. Ведь зрители тоже могли услышать. То есть я считаю, что она психанула… но, с другой стороны, если все так и у нее правда не очень с головой, понимаете? а тут какая-то начинает строить из нее дурочку, будто она шизик, а она и в самом деле шизик… любая на месте Сэлли взовьется. Понимаете, вот я о чем. Если вы понимаете.
Все это было для Колриджа новостью. Джеральдина не давала в эфир ни спора в спальне, ни извинений Мун.
– А что, у Сэлли и впрямь «не того с головой»? – спросил он.
– Судя по всему, да, – ответила Триша, вынимая из магнитофона кассету. – Редактор Фогарти сообщил, что Сэлли достаточно много выложила девушкам. Но материал не пошел: Джери Тюремщица приберегла его на всякий случай на будущее. Он оставался в портфеле редакции на жестком диске, поэтому при первом просмотре он нам не попался. А теперь Боб его скачал. Вот он.
Полицейские прослушали запись состоявшегося в восьмой вечер разговора, когда Мун сочинила историю о своем прошлом, а Сэлли показала, насколько чувствительна к темам психических болезней. «А если в кои-то веки что-то происходит и какой-нибудь псих, которого вообще не следовало выпускать на свободу, скатывается с катушек и втыкает кому-то в голову нож, убийцами начинают считать всех, кто страдает легкой депрессией».
Триша отметила время на записи и перемотала пленку.
– … втыкает кому-нибудь в голову нож…
– …втыкает кому-нибудь в голову нож…
Учитывая последующие события, выбор слов явно неудачный.
– Как вы считаете, совпадение? – поинтересовался Колридж.
– Скорее всего. Если убийца Сэлли, откуда ей было знать почти за четыре недели, каким именно способом она совершит преступление? Мы установили, что убийство явилось импровизацией.
– Ничего подобного мы не устанавливали, – возразил Колридж. – Мы это только предположили, поскольку не видим, как его можно было спланировать. Но если среди подозреваемых есть человек с предрасположением к ножам и помешанный на том, чтобы треснуть себе подобного по голове, преступление превращается из случайного в закономерное. – На мгновение в комнате воцарилось молчание, после чего инспектор добавил: – Учтите, что Сэлли физически очень сильная женщина.
– Значит, по вашему мнению, убийца Сэлли? – спросила Триша с оттенком раздражения. – Разве можно строить версию на одной-единственной фразе?
– Я ничего не строю, – возразил Колридж. – Я просто обмозговываю.
Обмозговываю? Это он что, придуривается? Люди полвека ничего не обмозговывают. Они думают, размышляют, на худой конец, мыслят.
– Сэлли употребила фразу, которая точно описывает убийство. Она сказала: «…втыкает кому-то в голову нож…». Мы обязаны принять это во внимание.
– А если все наоборот, сэр? – Триша подавила поднимавшееся из самого нутра чувство нелепой сестринской или даже сексуальной солидарности. Она искренне верила, что с такой же готовностью предъявит обвинение лесбиянке, как любому подозреваемому. Но, с другой стороны, почему всем так хочется, чтобы убийцей оказалась именно Сэлли? Все единодушно утверждают, что она очень, очень сильная.
