— Я буду платить наличными. Теми самыми грязными бумажками, к которым чистоплюи вроде тебя не притрагиваются.
— Я тоже люблю грязные бумажки, — холодно ответил он. — Но тебе было нечем заплатить за ланч, не то что за билет на самолет.
— Ты этого не знаешь. — Ее подбородок был задран по-прежнему, но в голосе слышалась неуверенность.
Филипп чувствовал себя последним сукиным сыном, однако отступать было поздно.
— Знаю, — ответил он и сказал ей, сколько стоит билет. Конечно, слегка преувеличив, но какая разница? Его жена не полетит в Сидней. И вообще никуда не полетит. Пока. Он не имел понятия, почему тащит ее с собой, но она не улетит без его разрешения. — Теперь понятно? Нравится это тебе или нет, но ты привязана ко мне и к моему острову.
8
Привязана? Точнее, поймана в ловушку. Но есть ли у меня выбор? Нет, мрачно подумала Анджела, когда черный автомобиль повышенной проходимости, ждавший у взлетной полосы, запрыгал по узкому ухабистому проселку.
Спасибо и на том, что, когда Филипп говорил о «своем острове», он выражался фигурально. Эйр не был частным владением. Тут были другие дома, городок, дороги. Она боялась, что это окажется скала посреди Тихого океана. Но нет, Эйр был местом достаточно цивилизованным.
Местом, хорошо знакомым человеку, за которого она вышла замуж.
Он правил машиной, переключал передачи и поворачивал так уверенно, словно провел здесь много времени.
— Залезай, — лаконично сказал Филипп. Анджела не послушалась, но он снова поднял ее, посадил на сиденье и застегнул ремень безопасности. Она шлепнула его по рукам, как в прошлый раз.
Тогда рука Филиппа коснулась ее груди.
Ей не хотелось, чтобы это повторилось.
Она знала, что это получилось нечаянно. Знала, что из-за беременности ее груди стали более чувствительными. И все же этого мимолетного прикосновения к соскам было достаточно, чтобы мышцы живота напряглись.
Гормоны. Простая химическая реакция. Филипп — типичный тиран. Мозг понимает это, но тело реагирует по-своему. Филипп всегда волновал ее. И она не могла и не может не реагировать на него.
Это доказывает, что она ничем не отличается от других женщин, являющихся заложницами своего либидо. Она такая же беззащитная, такая же глупая, но по крайней мере знает это.
Впрочем, волноваться ей не из-за чего.
Анджела исподтишка покосилась на Филиппа.
Нет, его можно не бояться. Анджела не знала, зачем он ее сюда притащил, но наверняка не для того, чтобы обольстить.
Никакого секса. Таково было ее условие. И он не прикасался к ней. Ни разу за две недели. Они спали в разных комнатах. Она была рада этому. Конечно, рада. Она бы не позволила прикоснуться к себе. Если бы Филипп пришел к ней ночью, когда она лежала и думала о нем, если бы пришел, окликнул ее по имени, сел на кровать и заключил ее в объятия, она бы остановила его.
Остановила бы…
Внезапно у Анджелы пересохло в горле, и она проглотила слюну. Она помнила все, что случилось несколько месяцев назад. Его руки. Его губы. С какой стати ей хотеть этого? Она порядочная женщина. Если она уступила ему всего один раз…
Ничего себе уступка, подумала она и положила руку на живот.
Нет, не нужен ей Филипп. Ей нужен ребенок, мирно спящий во чреве. Филиппу он нужен тоже. Это единственная причина, заставившая его жениться. Нужно помнить это. Иначе…
Иначе муж разобьет ей сердце, потому что… потому что…
Анджела затаила дыхание. Не думай об этом! — велела она себе. Никогда!
Машина дернулась и остановилась.
— А вот и дом, — сказал Филипп.
Анджела заморгала и уставилась на его лицо, освещенное солнцем. На его губах играла улыбка. Она вспомнила прикосновение этих губ к коже и внезапно поняла, что должна была вернуться в Сидней. Как угодно. Хоть пешком.
— Где? — спросила она, пытаясь любым способом отвлечься от опасных мыслей. — Не вижу… — А потом Анджела его увидела. Обветренный старый дом стоял на склоне травянистого холма. Ниже тянулся золотистый песчаный пляж, а за ним раскинулось темно-синее море. — Ох, — не успев подумать, сказала она. — Ох, Филипп, как красиво!
Он посмотрел на нее и перевел дух. Лицо Анджелы сияло, взгляд был устремлен на дом, который он восстановил своими руками.
— Да, — ворчливо ответил он. — Я тоже так думаю.
Он свернул на длинную аллею, снизил скорость и подъехал к дому медленно, как делал всегда. Это был ритуал, с помощью которого Филипп избавлялся от имиджа сиднейского врача.
Но сейчас у него была для этого более важная причина.
Нужно дать Анджеле возможность рассмотреть дом. Насладиться тишиной, нарушаемой только дуновением ветра. Почувствовать уединенность этих пяти акров пустоши, за которыми лежало бесконечное море.
У него напрягся подбородок.
В чем дело? Да, она сказала, что дом красивый, ну и что? Он видел фотографии Луны. Там тоже было красиво. Но это вовсе не значит, что ему хотелось провести там уикенд.
Тут не было ни соседей, ни телевизора, ни телефона. Не считая мобильника. Но секретарша прекрасно знала, что звонить по нему можно только в случае крайней необходимости.
Здесь он был в полной изоляции. Ему здесь нравилось. А Анджеле не понравится. Черт побери, она готова возненавидеть все, что принадлежит ему. Так же, как ненавидит его самого. Тот утренний эпизод всего лишь исключение из правила.
Глупо было тащить ее сюда.
Филипп заскрежетал зубами и прибавил скорость. О'кей, он задержится здесь ровно столько, сколько понадобится для ее отдыха. Доктор сказал, что она совершенно здорова, но везти беременную женщину в такую даль все же не следовало. Потом он извинится, развернет машину, вернется в аэропорт и…
— Кролик! — воскликнула Анджела с таким восторгом, что он волей-неволей поднял глаза.
Она улыбалась. Улыбалась!
Филипп инстинктивно улыбнулся в ответ.
— Ты любишь кроликов?
Поздравляю, Томлинсон. Идиотская фраза. Однако, похоже, Анджела так не считала.
— Угу. Там, где я росла, был маленький парк…
— И что же?
— Ничего. Просто иногда я видела там кроликов.
Филипп кивнул.
— На этих пустошах полно кроликов.
— На пустошах? — Она продолжала улыбаться.
— Да. Правда, на этом острове их называют лугами. — Он откашлялся. — Тут живут олени.
Улыбка Анджелы стала шире.
— А иногда на берег вылезают тюлени и морские черепахи, — продолжил он, чувствуя себя главой семейства, который кладет подарки под елку.
— Я никогда… То есть в Перте…
— Угу. В Перте диких зверей не больше, чем в Мельбурне.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
