Что-то похожее произошло и с моим «исследованием» вопроса об органах дознания и органах следствия. Я честно листал и местами даже усердно штудировал имеющийся у меня «Справочник следователя». Эта приобретенная мною пару лет назад в букинистическом магазине толстая книга с грифом «Для служебного пользования» на титульном листе, изданная приблизительно в описываемые годы в ограниченном числе пронумерованных экземпляров (у попавшего в мои руки номер тщательно замазан черными чернилами), безусловно, содержит массу разнообразной информации, в том числе и по заинтересовавшему меня вопросу. Тем не менее, как я ее не мусолил, мне – хоть я и не считаю себя экстраординарно тупым и неспособным ни в чем разобраться – так и не удалось удовлетворительно понять, где проходит ясно определенная граница между дознанием и следствием. Что-то я, конечно, усвоил, но четкого представления у меня так и не сложилось. Вероятно, профессионалы усваивают такое представление в ходе своей практической деятельности, а потому и способны читать эту книжку совсем другими глазами. Тут нет ничего удивительного: попробуйте получить ясное представление о том, как обметывать петли на швейной машинке с применением специального приспособления, пользуясь только соответствующей инструкцией, но не подходя к машинке и имея лишь смутное понятие о том, зачем надо обметывать какие-то не встречающиеся в вашей жизни петли. Короче говоря, я и в данном случае решил махнуть рукой и не разбираться с этими сложностями, полагая, что большинству читателей – таких же, как и я, профанов – совершенно неважно, назову ли я что-то следствием или дознанием, – следить за сюжетом им это помешать не может. Если же вдруг среди читателей этого романа окажутся люди, профессионально связанные с данной сферой деятельности, то я могу только надеяться, что после моего чистосердечного признания и, так сказать, после моей явки с повинной, они проявят снисходительность не только к автору, но и к читаемому ими тексту.
Теперь, загодя покаявшись и тем облегчив свою душу, я могу вернуться к оставленным на полпути дактилоскопическим исследованиям. Чтобы предполагать, что некий из обнаруженных отпечатков пальцев был оставлен кем-то из неизвестных злоумышленников, потребовалось бы исключить их принадлежность кому-то из сотрудников института, то есть подвергнуть почти триста человек этой малоприятной процедуре, на что ушло бы, вероятно, несколько дней, да потом еще месяц разбираться с полученными отпечатками. Ясно, что заниматься этим никто не стал бы. Тем более, что трудно было предполагать такую неосторожность со стороны опытных преступников. Если уж убитый был, по всей видимости, в перчатках, то чего же ожидать от того, кто с ним расправился. Но, тем не менее, усердный милицейский специалист решил «откатать пальчики» хотя бы у тех, кто был под рукой, и подверг этой процедуре Анну Леонидовну и кадровицу, которая на свою беду успела по приезде в институт посетить дамский туалет и могла оставить там свои отпечатки. Действительно, отпечаток большого пальца вахтера был обнаружен на фаянсовой груше сливного бачка в мужском туалете – на дежурствах, когда людей в здании не было, она обычно пользовалась услугами именно этого заведения, чтобы лишний раз не подниматься на второй этаж, где располагался туалет, предназначенный для дам. Учитывая особый интерес собаки к заведению на первом этаже, можно сказать, что усердие дактилоскописта было не совсем излишним – благодаря ему один из наиболее подозрительных свежих отпечатков можно было вычеркнуть из списка, как очевидно не принадлежащий искомому убийце. Но в целом, конечно, результаты данного направления поисков можно было считать нулевыми – что, собственно, было с большой вероятностью предсказуемо заранее. Трудно было ожидать, что преступники, сумевшие так аккуратно замести свои следы – ведь так и не было понятно, как они попали в институт и как из него выбрались, – оставили бы при этом свои «визитные карточки».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Приблизительно тот же результат дали и поиски следов на чисто вымытых вечером в пятницу полах – их просто не было, если не считать еле заметных грязных отпечатков башмаков Хачатряна. Подошвы полуботинок, в которые был обут покойник, были относительно чистыми, из чего следовало, что либо он появился в институте до того, как пошел дождь (это было около десяти вечера), либо, проникнув в здание, он тщательно протер свою обувь. То же самое можно было утверждать и о том (тех?), кто нанес ему смертельный удар, – об этом свидетельствовало полное отсутствие следов.
На этот раз – в отличие от первой попытки расследования, предпринятой лейтенантом Одинцовым со товарищи (во второй раз усач ничего и не искал – всё было ясно и так), – милиция не ограничилась обходом коридоров пустого здания, а методично осмотрела почти все его помещения и закоулки. Подчиненные приехавшего капитана сами брали нужные им ключи и проверяли комнату за комнатой. Правда, еще не ушедший в это время замдиректора дал свое формальное согласие на такую процедуру, но, похоже, не окажись его здесь, милиционеров это обстоятельство не остановило бы. Особый интерес вызывало у капитана и его помощников помещение бухгалтерии. С санкции Хачатряна – как он выразился, под мою личную ответственность – запечатанный патрончик с ключом от бухгалтерской двери был открыт, и милиционеры, взяв с собой в качестве понятых кадровицу и вахтера, внимательно осмотрели все три смежные комнаты, занимаемые бухгалтерией, выгороженную в ней клетушку кассы с занимавшим половину ее площади сейфом, но ни малейших признаков того, что кто-то там орудовал прошедшей ночью, найдено не было. Из всего большого здания не обследованными остались только склад химреактивов на первом этаже (ключ от него уже известная читателю Нина всегда забирала с собой, ссылаясь на тяготеющую над ней ответственность за хранимые там материальные ценности), комната первого отдела (ключ был только у его начальника) на втором этаже и находившаяся рядом с ней маленькая клетушка с копировальным аппаратом (ключ хранился в первом отделе).
Не попала милиция также и в главную часть подвала, вход в которую был не с черной лестницы, а из коридора первого этажа в другом конце здания. По разъяснению замдиректора, там размещалось сложное, энергоемкое оборудование для исследований, энергетическое хозяйство, газовые, электрические и прочие коммуникации, небольшой специально оборудованный склад для хранения летучих и легковоспламеняемых жидкостей, то есть это была наиболее опасная в аварийном смысле часть здания. А потому посторонние туда не допускались. Массивная ведущая в подвал дверь запиралась на сложный внутренний замок, ключи от которого были только у двух человек, и в дополнение к этому была снабжена еще и кодовым замком, чей шифр регулярно менялся. Даже опытному взломщику попасть в эту часть подвала было бы непросто.
Все прочее – не исключая кабинета «академика» – было осмотрено. Милиционеры не поленились даже открыть люк, ведущий с площадки главной лестницы на чердак, чтобы удостовериться, что преступники не воспользовались этим путем. Поглядев на висячий замок, запирающий люк изнутри, этого можно было и не делать, однако основополагающий принцип что тут думать, работать надо победил и в этом случае. Люк был открыт, и проверяющие убедились в том, что слой пыли, покрывавший здесь все поверхности, был никем не тронут в течение, по крайней мере, нескольких месяцев, если не лет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Пока капитановы соратники занимались всеми этими поисками, осмотрами и проверками, сам он, расположившись в предоставленном ему кабинете замдиректора, беседовал со свидетелями. Беседа с Хачатряном, обнаружившим труп и опознавшим его, продолжалась относительно недолго, и, поприсутствовав при вскрытии бухгалтерии, Василий Суренович ушел, пообещав, что в понедельник будет на работе – так что, если что надо будет, обращайтесь – во всем поможем и посодействуем, – заверил он капитана на прощание. Разговор с начальником отдела кадров и вовсе свелся лишь к оформлению ее участия в опознании и передачи милиции личного дела Мизулина. Однако кадровица после этого не ушла, а, сославшись на какие-то дела – раз уж я здесь оказалась, то надо этим воспользоваться, – чем-то занялась в своем кабинете. Временами было слышно, как там тарахтит пишущая машинка. Что у нее были за дела, осталось неизвестным, но закрадывается естественное подозрение, что ей просто хотелось узнать, чем все кончится, и она боялась пропустить какие-нибудь интересные события.
