— Заплачу, и с удовольствием, Люси.
— Немедленно уходите и больше не показывайтесь здесь.
Голос Люси замер. Она задохнулась, потом перевела дыхание и, пока он нес ее в спальню, умело изображала притворное сопротивление.
И вновь Люси не осталась одна — у нее был очередной любовник.
Крохотный двор забавлялся, наблюдая за перипетиями этого романа. И что там делает король Карл II в Шотландии, рассуждали придворные, жадно ловя все сплетни и толки. Не забыл ли он вообще про свой двор в изгнании? Судя по доходившим слухам, он находился там под неусыпным надзором. Каждый день Чарлзу приходилось выслушивать бесконечные молитвы и проповеди, по воскресеньям не разрешалось выходить на прогулку, часы напролет приходилось проводить на коленях. Все сошлись на том, что это слишком дорогая цена для такого человека, как Чарлз, пусть даже за свое терпение он должен получить престол. А что же женщины Шотландии? Было ли это вообще возможно — ускользнуть от своих тюремщиков, чтобы наслаждаться обществом, которое ему действительно приятно? Говорили, что ему не разрешалось играть даже в карты, и одна благочестивая леди, увидев через открытое окно, как он играет в карты, немедленно наябедничала комиссарам пресвитерианской церкви в Шотландии. Короля сурово отчитали. Карты в святое воскресенье! Шотландец не может позволить себе такого! Один из комиссаров собственной персоной явился к нему в дом, чтобы сделать выговор и прочитать долгую проповедь о вреде игры в карты в любое время и о том, что играть в воскресенье — двойной грех. Но, кажется, шотландцам импонировал веселый молодой король, ибо этот комиссар перед уходом, как говорили, шепнул: «А уж если вам вздумается играть в карты, ваше величество, молю вас — не забудьте предварительно закрыть окно». Нет, Карл II нашел определенное признание в Шотландии.
Он еще не был коронован, и герцог Гамильтон с графом Лодердейлом предостерегали его показываться на улицах, поскольку такой способ покорять сердца был чреват непредвиденными последствиями: мало ли какие мысли мог внушить шотландцам вид этого молодого человека. Шотландцы намеревались твердо держать в руках своего короля, Карл II Стюарт должен был стать флагом, под которым их колонны могли бы маршировать в бой против кромвелевской Англии.
Но, говорили при дворе изгнанников, подвернись Чарлзу возможность для любовной интрижки, его обаяние, вне сомнения, разогнало бы даже холодные туманы и изморось этого горного края.
Как бы то ни было, вернувшись и обнаружив неверность любовницы, Чарлз наверняка почувствует себя задетым. Зато потом он поймет и простит. Он всегда и все понимал. Сам горячий и страстный, он не мог не принять во внимание пылкость и страстность Люси. В самом деле, рассуждала Люси, человек с таким темпераментом, как у нее или у Чарлза, не мог перенести столь длительное воздержание. И после первых колебаний и умело разыгрываемого смирения перед ситуацией Люси с головой погрузилась в любовную интрижку с очередным партнером; она вновь начала одеваться как павлин, с головой ушла в изучение науки любви, в которой давно уже была дока, и через месяц после первого визита к ней сэра Генри Беннета обнаружила, что снова ждет ребенка.
Небольшая и строгая кавалькада медленно продвигалась в сторону Кэрисбрукского замка. Впереди и позади скакала стража, сзади всадников было несколько слуг и домашний учитель, а в середине размещались двое детей: девочка лет пятнадцати и одиннадцатилетний мальчик.
Мальчик по дороге исподтишка поглядывал на девочку, по щекам которой струились слезы. Бледное лицо сестры пугало его, еще больше пугали слезы: никогда она не была так несчастна, как сейчас.
Он всегда испытывал священный страх перед сестрой, перед ее исступленной смелостью, перед ее частыми слезами. В отличие от него она не могла приспособиться к их образу жизни и примириться с ним. Он был способен забыть, что является узником, если бы сестра не напоминала ему.
— Нет, нет и нет, — страстно говорила она. — Тебе не следует ни о чем забывать. Ты обязан всегда и везде помнить, кто ты такой, и в первую очередь помнить о папе.
При одном упоминании об отце мальчуган готов был зареветь. Ночью в постели он мог заключить сам с собой пакт: «Я не буду думать о папе!»И в молитвах своих он попросил: «Господи Боже, пожалуйста, пожалей меня в эту ночь и не дай увидеть во сне папу!»
Это были никто иные как принц Генри и его сестра Элизабет, для учителя и слуг — господин Гарри и госпожа Элизабет. Им сказали, чтобы они забыли о своем отношении к королевскому семейству Стюартов, пусть, дескать, Элизабет учится пришивать пуговицы, а Генри — мастерить обувь, чтобы в конце концов они смогли стать полезными обществу гражданами Английской республики, провозглашенной Кромвелем.
— Я лучше умру, — кричала Элизабет. И в самом деле, если бы горе и меланхолия могли убивать, принцесса давно была бы мертва.
Мистер Лавл, учитель мальчугана, когда они бывали одни, говорил шепотом, что не стоит бояться: лорд-протектор только лает, но не кусается, а своими угрозами он надеется запугать мать и братьев мальчугана.
В компании мистера Лавла, занимавшегося его обучением, и слуг, постоянно утешавших его, Генри мог бы и примириться со своим жребием, но рядом была сестра, чтобы, как Божий перст, указывать ему на его титул и вытекающие из него обязанности.
Будучи старше, она еще застала славные дни королевского величия, а он, почти не помня мать, отца помнил даже слишком хорошо. Чарлза, Джеймса и Мэри он помнил весьма смутно, а младшую сестричку Генриетту даже ни разу не видел. Вообще-то он физически был крепче Элизабет: сломав в восемь лет ногу, та так и не оправилась от травмы. С каждой неделей она становилась тоньше и бледнее, но дух нетерпимости к врагам семьи с каждым днем разгорался в ней все сильнее и сильнее.
— Элизабет, — прошептал он ей сейчас. — Элизабет, не плачь так. Может быть, в Кэрисбруке нам будет хорошо?
— В тюрьме — хорошо?
— Может быть, нам там понравится больше, чем в Пенсхерсте?
— По-твоему, можно жить и получать удовольствие в тех местах, где совсем еще недавно жил он?.. Совсем недавно!..
У Генри задрожали губы. Ведь просто невозможно забыть про папу в замке, где он так же, как и они, был узником.
Элизабет заговорила снова:
— Они забрали папу оттуда перед тем как убить его, а теперь туда помещают нас.
Генри сейчас же вспомнил все, что было, и так ясно, будто это происходило в двух шагах от них. Он был уверен, что в Кэрисбрукском замке его вновь будут преследовать эти похожие на явь сны. Может быть, попросить мистера Лавла спать в его комнате? Но Элизабет рассердилась бы на него, сделай он так. «Ты боишься видеть сны о папе», — кричала она с презрением, если он делился с ней своими страхами. «Я бы хотела видеть его во сне каждый день и каждую ночь! Это все равно как если бы он вновь был с нами».
