Люция еле выговорила сквозь рыдания:
— Я хотела с ним поговорить, думала, он тоже хочет… Он проходил по аллее, увидел меня, мы были так близко… Я сказала: «Пан Эдмунд», а он остановился и спрашивает: «Чем могу служить?» — так холодно, с такой странной, деланной усмешкой… Потом поклонился и ушел. Он меня не любит, он для меня умер!
Стефе едва удалось ее успокоить.
Со Стефой и Люцией Эдмунд прощался последними. Вальдемар, предчувствуя, что Пронтницкий может оскорбить Стефу, остался рядом с ней. Действительно, Эдмунд настраивался на ироничный тон, хотел пожелать Стефе успехов, зная, что заденет ее этим, но в присутствии майората не решился. Он лишь равнодушно подал руку и Стефе, и Люции. Ни он, ни они не произнесли ни слова. Только рука девочки дрогнула в его руке.
Он вышел на крыльцо походкой победителя, уселся в экипаж. К коляске его проводили Яцентий и лакеи, довольные, что уезжает навсегда нелюбимый всеми практикант. Когда коляска тронулась, стоявшая у окна Люция разразилась громким плачем, что несказанно удивило баронессу — она и представить не могла, что ее дочь может питать искренние чувства к человеку не их круга.
После отъезда Пронтницкого в особняк словно вернулась жизнь. Стефа облегченно вздохнула. Только баронесса поначалу скучала без приятного собеседника, но печаль и слезы Люции убедили пани Идалию, что Эдмунд должен был покинуть имение.
…В один прекрасный день, когда майорат был в Слодковцах, приехала верхом панна Рита Шелижанская, а недолго спустя появился граф Трестка. Когда он показался в воротах, все как раз сидели на веранде. Увидев своего преследователя, Рита с неудовольствием скривилась и сердито бросила Вальдемару:
— Невероятно! Как будто он — мой опекун…
Майорат рассеянно кивнул, думая о чем-то своем.
Заметив наконец панну Риту, Трестка весьма артистично изобразил удивление, так что у него даже свалилось с носа пенсне:
— Что за счастливый случай! Вы здесь?
— Вы же знали, что я буду здесь. К чему притворяться?
— Я вовсе не знал, клянусь Господом! Неужели вы считаете, что я приехал ради вас?
— Мне так кажется.
— Пассаж! — вздохнул Трестка, нервно поправил пенсне и, бросив на Стефу веселый взгляд, сказал шутливо: — Вы ошибаетесь, панна Рита. В Слодковцы я езжу не только из-за вас, mais encore…[30]
— Ну что вы, мы же все понимаем. Где панна Рита, там и вы, — сказал Вальдемар.
— Клянусь вам, я… Ничего подобного…
— А мы поняли вас именно так.
Трестка закусил губу и замолчал. Панна Рита глянула на Стефу, потом подошла к Вальдемару и, улыбнувшись, шепнула:
— Спасибо.
— Господи, за что?
— За то, что вы — джентльмен.
— Увы, приходится им быть за кого-то…
— Вот за это и спасибо.
Перед ужином решили прогуляться по парку. Панна Рита взяла Стефу под руку и увлекла ее вперед, так что мужчины и задумчиво шагавшая Люция остались позади.
— Как вам нравится молодой Михоровский? — спросила Рита.
— Ну… он очень симпатичный.
Панна Рита едва не подпрыгнула:
— И это все, что вы можете сказать?! Я думала, вы оцените его по достоинству. Я его очень уважаю. В сравнении… ну, хотя бы с Тресткой, он…
— Да как можно сравнивать?
— Вы правы. Никакого сравнения. Единственное, что у них общего, — возраст. Майорат очень известен в свете. Женщины по нему с ума сходят. Но он, увы, так привередлив… Открою вам секрет: я тоже принадлежу к его поклонницам и тоже без взаимности.
Стефа, улыбнувшись, взглянула на нее. Она вспомнила первый приезд панны Риты и ее разговор с Вальдемаром.
Панна Рита продолжала:
— Что скрывать, все знают, что я люблю майората, все, начиная от моей опекунши, княгини, и кончая им самим. Но иллюзий я не питаю, я давно их лишилась… или не питала вообще. Та, которую он выберет, ни в чем не будет похожа на меня. У него весьма утонченный вкус, а я могу воодушевить самое большее графа Трестку. Это и называется «не везет». Меня занимает пан Вальдемар, а я интересую этого «графчика». А если я нравлюсь Трестке, то, должно быть, не дороже него и стою. В таком случае он обязан получить взаимность. Я права?
— Ну что вы! — сказала Стефа. — Пан Трестка недостоин на вас и глаз поднять.
— У вас хороший вкус! Я и сама знаю, что стою дороже его… пусть и не столь уж сказочно много, как вы считаете. Хочу вам сказать, что вы еще в одном случае проявили хороший вкус — отвергнув Пронтницкого. Нестоящий человек, и вас явно недостоин. Стефа ответила искренне:
— Нет, я его не отвергала. Просто… так уж счастливо сложились обстоятельства.
— Но вы ведь первая порвали с ним?
— Это сделал за меня мой отец.
— Который наверняка знал его лучше, чем вы?
— Несомненно.
— Как бы там ни было, стоит поблагодарить майората за то, что он прогнал этого типа из Слодковиц. А знаете, что было главной причиной изгнания Пронтницкого?
Догадываетесь?
— Его ухаживания за Люцией.
На губах Риты промелькнула улыбка:
— Ну да, так все считают. Выходит, вы ничего не знаете? Пронтницкого услали исключительно из-за вас.
— Из-за меня?!
— Вот именно. Он докучал вам, а это рассердило майората и пана Мачея. Одной Идальке было все едино. У нее есть тело и кости, но сомневаюсь, есть ли кровь… разве что до того голубая, что это уже и не кровь, а водица. В самый последний момент намерения Пронтницкого ее рассердили, однако до того она благосклонно позволяла ему себя развлекать. Словом, это Вальдемар его убрал отсюда. Могу смело вас заверить, что оба Михоровских — ваши большие друзья, и только они.
Произнесенное с нажимом «только» пришлось Стефе не по вкусу, и она сказала:
— Я им очень благодарна, но ведь и пани Эльзоновская хорошо ко мне относится?
— Ну, в общем, да. А Люция в вас просто влюблена.
— Она — добрая девочка. Бедняжка, столько натерпелась из-за отъезда Пронтницкого… Боюсь, догадывается, о чем я говорила с паном Мачеем.
— Глупости! — сказала панна Рита. — Все быстро началось и быстро кончится.
— Дай-то Бог!
Они подошли к теплице. Старый садовник вместе со своими молодыми помощниками поливал цветы. Солнце уже спустилось за деревья, и розовая луна взошла на небо, отражаясь в стеклах теплицы.
Стефа показывала Рите свои любимые цветы, объясняя, как они называются. Оживленная, улыбающаяся, она поднимала тяжелые горшки. Панна Рита, в длинной амазонке, прислонившись к стеклянной стене теплицы, внимательно присматривалась к ней. Ее удивлял садовник, смотревший на Стефу прямо-таки с благоговением. Этот старик, с незапамятных времен служивший в Слодковцах, вечно ходил хмурый, не говорил, а бурчал. Только Вальдемар удостаивался его расположения, а теперь его добилась, сама о том не зная, и Стефа. И панна Рита думала о Стефе: «Можно ли ее сравнить с этими тепличными цветами? Наверняка нет. Она — полевой цветок, полный жизни, согретый солнцем, а не искусственным теплом. Прелестный цветок, с нежным и стойким запахом, непохожий на эти вот, в вазочках, привязанные к колышкам. Тепличные цветы — это мы, мы заключены в рамки „нашего круга“, как они заключены в горшочки, привязаны к нашим предрассудкам, как они — к колышкам».
