— Эскадрон, стой! — скомандовал Виктор Гребенщиков. — Слезай! Отпустить подпруги! Привал двадцать минут…
Гремя шпорами, Гребенщиков подошел к собравшимся в кучу крестьянам:
— Здравствуйте, товарищи!
Мужики переглянулись, стянули шапки и ответили как по команде:
— Здравия желаем!
— Здорово же вас белые вымуштровали! — Гребенщиков засмеялся. — Давно они от вас ушли?
— Третьеводни еще…
— А куда?
— Иные к Оханску, иные на Беляевку…
Дав отдохнуть уставшим коням, мы двинулись дальше на юго-восток. Ехали по-прежнему лесом. Потом он кончился. Потянулись поля, засеянные рожью и овсом.
Кавалеристы приблизились к берегу. Вот и Беляевка. Внизу, под откосом, пристань. Не видно ни одного парохода, ни одной баржи. Нет даже ни лодок, ни плотов.
— Все беляки угнали, — сказал Миша Курилов.
— Что угнали, а что, может, и потопили, — предположил я.
Конники рассыпались по гребню холма. Виктор Гребенщиков долго смотрел на реку в бинокль, потом сказал:
— Не видать пока нашей флотилии.
— Знать, и на том берегу никого нету. Укатили быстренько беляки, — заметил один из разведчиков.
— А ты подожди погоду предсказывать, — возразил другой. — Вон за теми горушками с лесом три полка запросто спрятать можно.
И как бы в подтверждение этих слов с той стороны раздался орудийный выстрел… За ним второй, третий. Над головой завизжала шрапнель.
— Эскадрон, кругом! Карьером марш! — приказал Гребенщиков.
Мы мигом спустились с холма. Взяли правее, укрылись в березняке. А белые все еще шпарили по гребню.
Виктор оставил нас и один выбрался на берег в другом месте. И оттуда мы услышали его возбужденный голос:
— Товарищи! Пароходы!
Всем захотелось взглянуть на пароходы. Конники осторожно выдвинулись на край перелеска. Справа на реке в самом деле показались дымы. Скоро стали видны и контуры кораблей. Это шли канонерки Волжской флотилии и с ними один пассажирский пароход.
Когда корабли были уже в нескольких километрах от пристани, их начали обстреливать вражеские орудия. Канонерки повернулись носами к левому берегу и открыли ответный огонь.
После короткой перестрелки артиллерия противника замолчала. В бинокль хорошо было видно, как белогвардейцы убегали из ельника за гору.
Головная канонерка и следовавший за ней пассажирский пароход направились к пристани.
Пароход дал троекратный гудок. Мы поспешили к нему на погрузку. В этот момент к нам присоединились конные разведчики 17-го Уральского (265-го) полка.
Через несколько минут пароход высадил нас на левый берег.
Командование сводным кавалерийским отрядом примерно в сто сабель принял на себя Гребенщиков.
В. С. Гребенщиков.
— Лавой, за мной! — закричал он, и мы бросились преследовать отступающего противника.
За каких-нибудь полчаса конники почти без потерь освободили две деревеньки, захватили два исправных орудия, пленных и лошадей. После короткой передышки двинулись на север, к Юго-Камскому заводу. Проехав около десяти километров, остановились на привал. Отдохнув с полчаса, зарысили опять.
На подходе к третьей деревне были остановлены одним из наших дозорных. Он доложил Гребенщикову:
— Впереди на скате холма — окопы и рогатки, в окопах — люди!
Виктор разделил отряд на три группы. Одна из них спешилась и выдвинулась с ручными пулеметами прямо вперед, в овражек. Две другие обошли позицию противника справа и слева. По общему сигналу пулеметчики открыли огонь по окопам из своих «люйсов», а боковые группы атаковали белых с флангов.
Часть колчаковцев конники уничтожили, остальные панически бежали. Мы вступили в деревню и отсюда послали донесение в штаб бригады.
Вечером — это было первого или второго июля — наш кавалерийский отряд занял Юго-Камский завод. А наутро в заводской поселок вошли пехотные подразделения малышевцев. За ними следовали два других полка 2-й бригады и ее штаб. Части расположились на отдых.
Во второй половине дня я выехал с конной заставой из поселка на восток. Продвинувшись на несколько километров, мы увидели двух колчаковских офицеров. Они шли нам навстречу, размахивая белым платком.
Оказалось, это парламентеры из 62-й дивизии, недавно сформированной в Перми. Вся эта дивизия в составе четырех полков изъявляла готовность добровольно сложить оружие.
Я передал одному из кавалеристов командование заставой и сам отвел офицеров в штаб бригады.
Комбриг переговорил с парламентерами и сразу же распорядился: «Усилить заставу!» «Эге! — подумал я. — Не очень-то Томин верит белогвардейцам».
Одного из приведенных мной офицеров вскоре отпустили. Второй остался в штабе бригады заложником.
Комбриг поставил колчаковцам условие: выслать вперед на подводах все оружие и боеприпасы.
Часа через два из-за урочища Убиенный лог прискакал дозорный с радостными возгласами:
— Идут, ей-богу, идут!
На повороте дороги действительно показался обоз, поднявший густую пыль. За обозом следовал духовой оркестр, исполнявший «Марсельезу». А позади оркестра — колонна пехоты. Некоторые солдаты держали в руках длинные палки с надетыми на них кусками кумача.
Красноармейцы, сжимая в руках винтовки, настороженно переговаривались:
— Чего это они красные флаги несут? Да еще «Марсельезу» играют!
— Со страху что угодно запоешь!
— А вдруг это для отвода глаз удумано?
— От них всего можно ждать!
Но наши опасения оказались напрасными. Подводы с пулеметами, винтовками, гранатами и патронами белые сдали без всяких разговоров. Проходя по улице заводского поселка, солдаты и офицеры, одетые в зеленые английские мундиры, срывали с себя погоны и бросали их в общую кучу. Скоро у дороги выросла гора погон.
Мы окружили солдат. Это были пермские крестьяне, недавно мобилизованные Колчаком.
Миша Курилов спросил в шутку одного из них:
— А может, ты, дядя, англичанин?
— Оборони господь! — закрестился мужик. — Зачем? Пермский я. И отец был пермский, и дед пермский.
Противник продолжал поспешно отступать, почти не оказывая сопротивления. Наши части продвигались на восток по 20—30 километров в сутки.
Путь наш лежал по знакомым местам — через Комарово, Тазы, Крюки и другие села и деревни, где нам довелось сражаться с врагом в октябре — декабре 1918 года.
Крестьяне встречали красноармейцев как родных, со слезами радости на глазах.
В деревне Полушкиной наш полк приветствовала делегация жителей окрестных селений. Малышевцы были здесь в ноябре — декабре прошлого года и оставили по себе добрую память как верные защитники трудящихся. Крестьяне особенно горячо принимали ветеранов полка, вспоминали о тех, кто не вернулся назад, сложил свою голову в боях с врагом.
В одном из сел ко мне подошла девушка в цветастом полушалке, поздоровалась и спросила:
— Скажи, а Семен не с вами?
Я сразу узнал девушку. Это была Аксинья, та самая, которая везла в обозе от Комарова за Кунгур раненого Семена Шихова.
Тогда, зимой, она ехала с нашим обозом до Глазова, а потом отправилась на своих санях назад, домой.
— Нет с нами Семена, — ответил я.
К нам подошел Паша Быков.
— А где же ваш дружок? — снова спросила Аксинья.
Паша внимательно посмотрел на девушку, тяжело вздохнул и медленно произнес:
— Нет больше Семена… Остался в Таборах, на берегу Камы. Ни одна девчонка в походе его не целовала. Поцеловала только пуля…
— Ой!.. — тихонько вскрикнула Аксинья, и глаза ее наполнились слезами.
— Перед смертью тебе кланяться велел, — добавил Паша. — Жалел, что больше свидеться не пришлось.
Девушка низко опустила голову, повернулась и медленно пошла в избу.
Я молча пожал руку Павлу. Молодец: догадался хоть так утешить Аксинью. Зачем ей знать, что Семен умер мгновенно и ничего сказать не успел…
Не снижая темпа наступления, наш полк следовал вдоль линии железной дороги Кунгур — Екатеринбург. Миновали Шамары, Вогулку, Сылву, Саргу, Сабик.
Нелегок был этот обратный путь по местам, где летом и осенью 1918 года погибло много боевых товарищей. Белогвардейцы, отступая, разорили села и деревни. У нас не было ни хлеба, ни фуража. Своих измученных коней мы кормили мешанкой из отрубей и сами питались тем же. Раз или два в сутки заваривали кипятком ржаные отруби, круто солили их и ели, нахваливая. Наша одежда истрепалась, обувь тоже пришла в негодность.
Но ведь мы возвращались с победой, освобождали родной Урал. Сознание этого поддерживало боевой дух, вливало в нас новые силы.
Четырнадцатого июля, дойдя до Билимбаевского завода, малышевцы узнали, что к Екатеринбургу уже приближается 28-я дивизия 2-й армии. В ночь на пятнадцатое июля мы совсем не спали, возбужденно переговаривались…
