которая назвала мои картины бездарными, и сказал ей, что она не имеет права судить меня, когда сама является безвкусным, бездарным куском мусора.
Брэн говорит, что Лэн делает такие вещи только для того, чтобы защитить свой собственный имидж, продолжением которого мы являемся. Но я не такая пессимистка, как он.
В любом случае, мне нужно выяснить, что заставляет Киллиана злиться, и попытаться противостоять этому.
— Пока что ты.
Я сглатываю от его нейтрального тона, поскольку он не отвлекается от дороги. Он набирает скорость, огни и деревья расплываются в моем периферийном зрении, но сейчас я не могу сосредоточиться на этом.
— Почему я должна быть тебе интересна?
— А почему бы и нет?
— Тот факт, что мы не знаем друг друга? О, и ты напал на меня в первую нашу встречу.
— Как я уже сказал, я спас тебя. Ты должна научиться быть более благодарным.
— Это нападение, Киллиан.
— Называй это как хочешь. — Он наклоняет голову в мою сторону, в его глазах сверкает темный блеск. — Кстати, мне нравится слышать, как ты произносишь мое имя.
— Тогда ты больше не услышишь.
— Знаешь, бросая мне вызов на каждом шагу, ты только утомишься. Все могло бы быть намного лучше и проще, если бы ты наслаждалась этим и не пыталась освободиться.
— И дай угадаю, мне придется выполнять все, что ты говоришь?
— Очень рекомендую.
— Я лучше задохнусь.
— Я могу это сделать, но мне больше нравится чувствовать твой дикий пульс.
Мои ладони вспотели, и я потираю их о бока шорт. Не нужно гадать, случайные это слова или нет, потому что я не сомневаюсь, что этот псих воплотит их в жизнь.
Он действительно не в себе.
— Тебе стоит поработать над тем, чтобы бросить эту привычку. — Он смотрит на мои ладони, которые медленно поднимаются и опускаются. — Это выдает твой дискомфорт. Или это беспокойство? Может быть, нервозность? Или все вместе?
И тут меня осеняет.
Если он такой же, как Лэн, значит, он не обрабатывает эмоции, как все мы. Дело не только в отсутствии эмпатии у этих парней. Они буквально не видят эмоции через те же линзы, что и нормальные люди.
Почти каждая социально приемлемая эмоция, которую они должны чувствовать, постепенно усваивается ими в окружающей среде. Мало-помалу они совершенствуют свой внешний образ до такой степени, что их невозможно отличить в толпе.
Но если кто-то подходит к ним достаточно близко, чтобы заглянуть за фасад, он обнаруживает, насколько они дисфункциональны, насколько они картонны.
И как... одиноки они на самом деле.
Лэну никогда не нравилось, как мы с Брэном ладим, насколько мы похожи — потому что он не может вписаться в нашу компанию. Он думает, что господствует над нами, но я почти всегда жалела его статус одинокого волка.
Он никогда не узнает, как правильно любить, правильно смеяться, испытывать радость или даже боль.
Он — тело из молекул, атомов и материи с полной и абсолютной пустотой, которая нуждается в постоянных стимулах, чтобы быть заполненной до краев.
Как карточный домик, он может рассыпаться в любую секунду.
Он никогда не будет жить, как все мы.
И Киллиан тоже.
Я просто не чувствую симпатии к этому ублюдку.
И именно поэтому я могу его спровоцировать.
— Выдавать свои эмоции — это мое дело. По крайней мере, у меня они есть, в отличие от кое-кого.
— Это та часть, где я должен изобразить обиду? Может быть, попытаться пролить слезу или две?
— Да, и поищи способы вырастить сердце, пока ты этим занимаешься.
— Мир не будет функционировать правильно, если все мы будем эмоциональными, морально правильными существами. Должен быть баланс, иначе хаос поглотит всех.
— Ты шутишь? Это вы, ребята, сеите хаос.
— Организованный хаос отличается от анархии. Я предпочитаю поддерживать стандарты общества, господствуя над ним, а не разрушая его. — Он делает паузу. — А ты?
Я хмыкаю, но ничего не говорю.
Он постукивает пальцем по рулю.
— Я задал тебе вопрос, Глиндон.
— Очевидно, я отказываюсь отвечать.
Большая рука опускается на мое голое бедро. Прикосновение мозолистое и такое собственническое, что моя кожа вспыхивает диким жаром.
— Как бы мне ни нравилась твоя борьба, есть ситуации, когда тебе следует не бросать мне вызов.
Я хватаю его за запястье, пытаясь убрать его руку, но я словно толкаю стену. Страшно представить, сколько у него силы и насколько слабой и хрупкой я чувствую себя в его присутствии.
Невозможно остановить его пальцы, которые пробираются по моей коже, оставляя мурашки. В том, как он прикасается ко мне, есть чистая властность, как будто я— завоевание, которое он намерен наконец отвоевать.
Я знаю, что лучший способ исчезнуть с его радаров — это наскучить ему, и что любое сопротивление с моей стороны, вероятно, подожжет его интерес, но я не могу.
Я просто не могу позволить ему возиться со мной.
Это сломает меня в этот раз.
Это заставит меня ехать к обрыву без шансов вернуться.
Поэтому я вцепилась в его пальцы, мое сердце бьется все быстрее и сильнее.
— Отпусти меня.
— Как еще я могу получить ответ на вопрос, который я задал. — Его пальцы с искусной легкостью проскальзывают под подол моих шорт. И неважно, что его вторая рука лежит на руле и что он ведет машину.
— Не надо, — шепчу я, когда подушечки его пальцев приближаются к моим трусам. — Я говорю тебе «нет», Киллиан.
— Слово «нет» меня не пугает, детка. Нам, парням, наплевать на его значение или отсутствие такового. Кроме того, разве «нет» иногда не означает «да»?
— Не в этот раз.
— Спорно. — Его голос понижается до опасного шепота. — Дело в том, что я могу испытывать эмоции не так, как все остальные, но я могу понять их, часто лучше, чем они сами. И прямо сейчас я чувствую твой страх, смешанный с чем-то совершенно другим. Ты боишься, что я повторю то, что случилось у обрыва, и конфискую твой контроль, но в то же время ты трепещешь от возможности, втайне желая этого. — Его пальцы загибаются к моим трусикам, и из меня вырывается хныканье. — Ты вся мокрая от желания, детка.
— Не трогай меня, — срывается мой голос, и я не могу побороть стыд, которым покрыты мои слова, или слезы, наполняющие мои
