я покрою свой член твоей кровью.
Она поджала губы.
— Это должно успокаивать?
— Нет. Просто констатация фактов.
— Это отвратительно.
— А ты повторяешься, это начинает меня бесить. — Я наклоняю голову. — Выходи.
Когда она колеблется, я отбрасываю ремень безопасности и хватаю ее за запястье. Она пытается сопротивляться, ее тело застывает, вероятно, позволяя панике взять контроль.
Я с легкостью тащу ее за машину. Она маленькая, я мог бы раздавить ее одной рукой — без всякой силы.
В темноте ее кожа кажется бледно-голубой, как у свежего трупа. Если у нее каким-то образом начнется кровотечение и к нему добавится красный цвет, ее кожа будет выглядеть неземной под луной.
Тот факт, что я решил не воплощать эти фантазии с этой девушкой, является чудесным проявлением моего импульсивного контроля.
Подавляй, ублюдок.
— Я могу идти сама. — Ее голос дрожит, когда она пытается освободиться и терпит неудачу. Бесчисленное количество раз.
Она достаточно упряма, чтобы продолжать попытки. Я дам ей это.
— Ты не сделала этого, когда я дал тебе шанс раньше, так что теперь мяч на моей стороне.
— Прекрати, Киллиан.
Я делаю паузу при звуке моего имени то, как она сказала это своим милом голоском, который ничем не отличается от колыбельной. Мне даже не нравятся голоса людей в большинстве случаев. Некоторые из них высокопарны, другие низки, а большинство чертовски раздражают.
Однако в ее голосе есть правильное количество сладости и мелодичности. Правильное количество мягкости и парализующего ужаса.
Я смотрю на нее.
— Что прекратить?
— Что бы ты ни делала.
— Даже если тебе нравится то, что я делаю?
— Я сомневаюсь, что мне понравится все, что ты делаешь.
— Уверена в этом? — Мы останавливаемся возле небольшого озера, и Глиндон замирает.
Ее попытки бороться давно забыты, так как она смотрит на озеро перед нами.
Сотни крошечных желтых точек освещают деревья и сияют на поверхности воды с эффективностью маленьких ламп.
Пока она наблюдает за светлячками, я наблюдаю за ней.
Я задыхаюсь от того, как расслабляются ее плечи и приоткрываются губы. И то, как ее глаза отражают желтые огни, словно зеркало.
Они сияют, ярче, быстрее, и я не думаю об этом, пока достаю телефон и делаю снимок.
Память об этом моменте ощущается как потребность, а не как простое действие. Это не импульс, это гораздо хуже.
Она даже не обращает внимания на вспышку, все еще увлеченная светлячками.
— Они такие красивые. Не могу поверить, что я не знала об этом месте.
— Это собственность нашего университета.
— Ты приводил сюда своих жертв?
— Так вот кто ты теперь, моя жертва? Мне это нравится. И нет, сюда я прихожу, когда хочу побыть один, так что ты первая.
— Я во многом первая.
— Меня это тоже удивляет. Тебе нравится?
— Нравится.
— Я же говорил, что понравится. Я полагал, что художница оценит мрачную красоту природы.
Наконец-то она сосредоточилась на мне.
— Откуда ты вообще знаешь, что я художница?
— Я много чего о тебе знаю, Глиндон.
Почему? Чего ты хочешь?
— Я много чего хочу. О чем именно мы сейчас говорим?
— Ты привез меня сюда. У тебя должна быть какая-то цель.
— Я же сказал тебе, чтобы ты мне доверяла. Я подумал, что это место тебе понравится.
Ее глаза превратились в щели.
— И это все? Ты не собираешься делать ничего смешного?
— Что для тебя смешное?
— Тот факт, что ты вообще спрашиваешь, означает, что собираешься сделать что-то.
— Я просто рассматриваю свои варианты. —Я сажусь на край причала, свесив ноги, достаю сигарету и прикуриваю.
Глиндон подходит ко мне, но останавливается и отмахивается от дыма.
— Ты зависим от этого яда, почему я не удивлена?
— Я ни от чего не зависим.
— Сигарета, висящая у тебя между губ, свидетельствует об обратном.
Я отрываю ее от губ и держу в свете светлячков.
— Это привычка, которую я использую, чтобы занять руки.
— Значит ли это, что ты бросишь, если захочешь?
— Я брошу, если ты займешь их место и будешь держать мои губы и руки занятыми.
— Нет, спасибо.
Я поднимаю руку и касаюсь места рядом с собой.
— С этого ракурса они выглядят лучше.
— Что выглядит лучше? — спрашивает она испуганным тоном, и какого хрена я становлюсь тверже?
— Светлячки или трупы, все, что плывет первым.
— Твое мрачное чувство юмора действительно на высшем уровне. — Она медленно подходит, затем, прежде чем сесть, колеблется.
Эта привычка подвергать сомнению все, что я предлагаю, скоро исчезнет.
— Не волнуйся. Я не буду трахать тебя сегодня.
— Вау. Спасибо. — Она опускается рядом со мной, ее фруктовые духи становятся все сильнее. Или мое обоняние улавливает ее быстрее.
— Не за что.
— Это не было настоящей благодарностью.
— Тогда почему ты это сказала?
— Сарказм. Слышал о таком?
— Я знаю. Я просто издеваюсь над тобой. — Я заправляю светлую прядь ей за ухо, и она краснеет, как и ее шея.
— Тебе нравится издеваться над людьми?
— Не над всеми, нет. Только над избранными.
— Значит, я теперь избранная?
— Если хочешь.
— Серьезно, разговаривать с тобой — все равно что разговаривать со злым роботом.
— Злой робот, да?
— Да, знаешь, тех, которых уничтожают в конце фильмов.
— Ты имеешь в виду тех, чьи красные глаза вспыхивают на последней секунде фильма, сигнализируя об их возвращении?
— Ты не должен гордиться тем, что ты злой.
— В том-то и дело, детка. Я не считаю себя злым.
— Пожалуйста, не говори мне, что ты считаешь себя героем. — Ее голос звучит еще более испуганно, чем раньше.
— Нет, не считаю. Я просто вижу себя нейтральным. Вместо черного, белого или серого. Я бесцветный.
— Ты — человек. Ты не можешь быть бесцветным. — Она нахмурилась. — Ты просто черный.
— Черный?
— Да, я даю людям цвета, и ты определенно черный, как твоя душа, сердце и эта твоя беспокойная голова.
Я пристально смотрю на нее, а потом улыбаюсь. Господи.
Эта девушка втягивает себя в большие гребаные неприятности.
Потому что я хочу продолжать разговаривать с ней.
А я даже не люблю разговаривать с людьми.
Я хочу владеть ею, хотя я понятия не имею, какого это.
Это ведь
