— Почему же отечественная? Говорят, что эту дрянь нам из ЦРУ напустили. Многие так думают, — откликнулся заглянувший к Минцу сосед Удалов.
— ЦРУ, — возразил Минц, — обязательно воздвигло бы американский флаг над нашим сельсоветом. Не могут они без флага.
Тут через стену в комнату вошел мускулистый дикарь в трусах и с пулеметом в руке. Он направил оружие на Минца и выпустил беззвучную очередь. Друзья кинулись под стол. Оттуда были видны лишь босые ноги дикаря.
— Знаешь, как я их отличаю? — спросил Удалов.
— Знаю, — ответил Минц. — Их не слышно. Но лучше сначала спрятаться, а уж потом прислушиваться.
Дикарь пропал в противоположной стене. Друзья поднялись. Было унизительно прятаться в собственном доме.
— Что же ты, профессор, локатора не изобретешь? — спросил Удалов. — Если это не ЦРУ, то источник в нашем городе!
Минц только махнул рукой...
Сквозь дверь прошла совершенно обнаженная женщина сказочной толщины, облаченная лишь в корону.
— Где-то я читал о подобном феномене, — размышлял Минц. — Где же литературный персонаж путешествует по истории литературы и из окошка машины времени наблюдает образы литературных героев?
— Может, братья Стругацкие надумали? — спросил Удалов.
— Почему ты так решил?
— Они все уже надумали, — сказал Удалов. Он помолчал и добавил: — Им хорошо, у них сказки, а у нас реальная жизнь районного центра!
— Но если мы имеем дело с плодами воображения писателя, — произнес профессор, — то шерше ле экривен, то есть писателя!
— Нет у нас писателей, — вздохнул Удалов. — Не сподобились. Краеведы водятся, литсотрудники в газете, а писателя нет...
— Газета! — подхватил слово Минц. — Звони Мише. Нет ли у нас приезжего писателя?
Миша Стендаль тут же ответил, что в «Гуслярском знамени» готовится интервью с писателем-фантастом Петро Поганини, работающим сейчас над тремя романами в жанре крутой фантастики. Ведущие герои его романов — боевые роботы, телохранители, наемные убийцы драконов и драконы наемных убийц. Опус Поганини «Последняя пуля в драконе» заинтересовал издательство в Сызрани... А настоящее имя автора Петр Поганкин, и адрес его Стендаль предоставил по первому требованию.
Они пошли к Поганини сразу. Вокруг дома реяли фантомы. Открыла им Дашенька, которую Удалов качал еще малюткой. Теперь она стала женщиной с бюстом и низким голосом.
— Ой, как я рада, дядя Корнелий! — заголосила Дашенька. — Пошли на кухню, я там ленч разогреваю. Мой-то творит, творит, а потом себе ленч требует.
На кухне было тесно, фырчал кофейник, под потолком покачивались полупрозрачные вампиры.
— Над чем работаем? — спросил Минц.
— Вы не поверите, он ей голову отрезал, сделал чашу и пьет пиво из любимой женщины.
— Кто же это такой?
— Ах, это ж Корнюшон, понимаете?
— А привидения вам не досаждают? — спросил профессор.
Дашенька побледнела, но ответить не успела.
— Это кто же к нам пожаловал? — звонким дискантом запел от двери короткий массивный мужчина в черном парике и с нафабренными тараканьими усами. Одет этот мужчина был по-писательски, в бархатную домашнюю куртку и джинсы. — Вижу, вижу, представители общественности пришли пригласить меня на встречу с читателями?
Петро протянул руку. Они познакомились. От Петро пахло одеколоном.
— Мы к вам, — сказал Минц, — по поводу материализации духов.
— Не понял! — Петро отступил в комнату.
Комната была невелика, в ней стояла двуспальная кровать под атласным, простроченным ромбами одеялом (видно, из приданого), а также письменный стол с креслом перед ним. Разглядеть все это было нелегко, потому что комната была полна привидениями. Но привидения еще не сформировались, они были почти прозрачны, они меняли позы и форму, они готовились стать фантомами, а пока были лишь дымом...
— Вот, — сказал Петро. — Пишу гусиным пером, как мой учитель Сашко Пушкин.
Атмосфера в комнате была неприятная. Хоть образы писательского творчества не вошли еще в более плотное состояние, Удалову показалось, что он вступил в воду, полную лягушачьей икры.
— Ну вот, — сказал Минц. — Это мы и имели в виду. Здесь они зарождаются.
— Не понял, — ответил писатель, приподнимая сбоку парик, чтобы почесать висок. — Что за претензии?
— Вы заполонили весь город своими драконами и роботами! — не выдержал Удалов. — Детей на улицу люди боятся пускать. И мы просим, чтобы вы держали их при себе.
— Это что же такое? — удивился писатель. — Получается, что вы надеваете оковы на мое вдохновение? Ну, это так не пойдет! Я в ПЕН-клуб буду жаловаться!
Но форточку он раскрыл, и привидения потянулись наружу.
— Ну, так получше, — сказал Минц.
Петро окинул взглядом комнату и произнес:
— Да, курить мне надо меньше. Туманно становится.
— Или дурак, или притворяется, — прошептал себе под нос Минц, и все сделали вид, что этого отчетливого шепота не слышали.
— Я же честный, но бедный писатель, даже на пишущую машинку денег не хватает. — Усы дрогнули, по щеке покатилась слеза.
— Они же безвредные! — пискнула из коридора Дашенька.
Петро обернулся, увидел жену, прищурился и гаркнул:
— Мечи ленч на стол! — А обратившись к Минцу с Удаловым, он спросил: — Еще вопросы есть? А то я пойду. Надо силы поддерживать. А вы заходите, не стесняйтесь.
По улице они брели удрученные, пронзили насквозь полосатого василиска, обошли разбитую летающую тарелочку. Они молчали и мыслили — раз уж это им было свойственно.
«Сила воображения? — думал Минц. — Но почему тогда у других писателей так не получается? Ну творят себе, воображают, и хоть бы что! Ты только представь себе — по Петербургу летают Носы или бегают Раскольниковы с топорами!»
— Здесь имеет место быть взаимодействие, — сказал Удалов. — Так совпало. Гусиное перо, ленч, бумага, забота женщины и, главное, специфика творчества.
— Без предела, — согласился Минц. — Разнузданное воображение.
— Неужели мы бессильны? — спросил Удалов.
— Будем думать, — ответил Минц.
Они вошли в свой двор.
— Может, его отправить на Канарские острова? — спросил Удалов. — Соберемся всем городом, купим ему путевку. А там, на Канарах, ко всему привыкли.
— И что же мы так устроены! — вдруг возмутился Минц. — Как нам чего не годится, сразу за границу! А потом их же будем упрекать, почему нечисть развели? Нет, сами породили, сами...
— И убьем? — подсказал Корнелий.
— Кто сказал о смерти? — И с этими словами Минц скрылся за дверью своей квартиры.
А вместо него из двери выпорхнул крупный птеродактиль, и Удалов присел на цыпочки, хоть и понимал умом, что птеродактили в Гусляре пока не водятся.
Назавтра Минц к соседу не зашел. Удалов же, подойдя к окну, увидел, что Минц спешит по улице прочь от дома.
За ним гнался неандерталец с дубинкой.
А еще через полчаса к Удалову стала стекаться информация о движении и действиях профессора. Не зря же Удалов прожил в Гусляре всю свою жизнь. Не хочешь, а будешь знать все о соседях и знакомцах.
Сначала невестка пришла с рынка и сказала, что видела Минца выходящим из городской библиотеки со стопкой книг под мышкой.
Потом Ксения рассказала, что Минц посетил комиссионку, а заглянувшая к Ксении Гаврилова добавила, что Минц вышел из комиссионки, купив там несколько старых платьев, веер из страусиных перьев и зонтик парасоль.
Наибольшее удивление Удалова вызвала информация о визите Льва Христофоровича в магазин «Иная юдоль», где продавались предметы похоронного инвентаря. Там он купил букет искусственных цветов.
Все это Минц оттащил в дом Поганкина. И просидел у Поганкина до самого вечера.
Удалов в очередной раз подошел к окну, когда Минц возвращался домой.
Вид у Минца был усталый, но довольный.
Как у человека, только что завершившего выполнение нелегкого, но обязательного долга чести.
Удалов выглянул в окошко и спросил нарочито обыкновенным и вовсе не обиженным голосом:
— Как успехи, коллега?
Тут Минца скрыла от взоров Удалова стая гигантских вампиров, промчавшихся над улицей.
Потом Минц возник вновь.
— Дело пойдет на лад, — сказал он.
— В каком смысле?
— Рано обещать, — ответил Минц.
На следующее утро в городе полегчало.
Частота появления чудовищ сошла почти на нет.
Люди выходили из домов, вдыхали свежий воздух, щурились от детской радости и понимали, что дождик снова идет для них, солнце светит для человечества и ветер завывает для людей, а не для привидений.
И вот над опустевшей улицей пролетело, вернее, медленно и торжественно проплыло нечто сказочно красивое, как пирожное безе или клубничный мусс.
Почуяв неладное, Удалов кинулся вниз.
