Вытащив из кармана портативный автошприц, я озадаченно уставился на него: когда и кто его туда положил? Неужели я все это время не замечал его, так как нечасто носил эту куртку, или мне его подбросили совсем недавно, возможно, даже в Крыму?
Повернув автошприц, я заметил, что к одному его боку приклеена полоска белого лейкопластыря, на которой было написано мелко:«Используй только при газовой атаке, иначе лекарство убьет тебя».Что ж, забавно. Значит, Степак продолжает заботиться обо мне. Или — это ход, чтобы меня выключить? Может, в этом шприце — мегаснотворное, и, применив его, я проснусь на шконке в стерильном боксе какой-нибудь тюряги спецслужб? Вот и думай, Проходимец… только… блин… когда же все-таки мне его подкинули?!
Чертя волнистую дымную дугу, первая граната шлепнулась совсем недалеко от меня. Маня шарахнулась от нее как черт от ладана, исчезла в кустах. Я тут же набрал полную грудь воздуха, снял с подножки мотороллер. Дурак и еще раз дурак! Чего было ждать?! Нужно было уходить сразу, как только понял, что Люську не пропустили! Новые дымные дуги мелькнули справа и слева. Ну ребята дают: засеивают газовыми гранатами местность, как будто тут не один человек, а целый взвод десантников-коммандос укрывается!
Цилиндрическая граната шипела. Дым, валивший из обоих ее торцов, тут же становился прозрачным, невидимым, словно растворялся в горном крымском воздухе. Я не дышал, но это не помогало: кожа на открытых участках тела стала гореть, словно ее наждаком терли. Точно — тактильно действующая отрава. И, кажется, я уже начал «плыть»: кусты перед глазами медленно пошли в сторону… сейчас как грохнусь с мотороллером… Я прижал к шее цилиндр автошприца, как учили в учебке для Проходимцев, и вдавил кнопку на торце. Пш-шик! Господи, да как же больно-то! Какую кислоту я себе всадил?!
Шея моментально одеревенела, через несколько секунд сердце заколотилось как сумасшедшее, словно пытаясь раздвинуть грудную клетку, по телу прошла волна дрожи, я непроизвольно хватанул отравленный воздух ртом и…
Мне стало легче. Жар на коже прошел, сменившись приятной прохладой, и у меня промелькнула ехидная мыслишка, что человек все-таки крайне испорченное существо, раз пытается найти удовольствие в симптомах отравления и противодействия этому отравлению другой химической дряни. Мысль эта мелькнула и тут же испуганно испарилась, так как в кустах что-то сильно зашуршало.
«Точно, — устало подумал я, — группа захвата пошла в атаку. Рыпаться теперь смысла нет: эти не упустят. И не видать мне Дороги и Илоны как своих…»
Однако «кустовый шуршун» не спешил выскакивать с автоматом наперевес и с сакральным: «Руки за голову, лежать, гнида!» Скорее, наоборот: шуршание и треск ломающихся веток немного отдалились от меня, словно «шуршун» оступился и поехал вниз по склону. Наконец, женский вскрик, раздавшийся после особенно громкого треска, озадачил меня ровно настолько, что я застыл на месте с задранной ногой, которую так и не спустил по другую сторону сиденья мотороллера.
— Ле-ешка-а-а! Ле-е-еш!
Дурак на одной ноге! Это же Люська!
Бросить мотороллер, обиженно упавший набок в листья, пробить собой кусты и вытащить сестренку вверх по склону — было делом нескольких секунд, хотя кисть правой руки и скрутило мерзкой тупой болью. Люська испуганно-ошарашенно пялилась мне в лицо своими серыми глазищами, помогала мне тащить себя вверх по склону и только возле мотороллера обняла меня, уткнулась носом в куртку из шкуры плазмозавра и заревела в три ручья.
— Леш, он меня привез, сказал — может, понадоблюсь… когда тебя брать будут: мол, ты психический… я могу пригодиться, чтобы успокоить… А эти… солдаты… стали стрелять гранатами, сами в противогазах и на меня надели… А потом посрывали маски, кричат так страшно, попадали на землю… Он тоже снял маску, говорит: «Беги, девочка, вверх по склону, к брату. Убирайтесь отсюда. Данилычу передай…» — тут Люська немного замешкалась, вспоминая, даже всхлипывать перестала, — «Данилычу передай — все прошло нормально!» И — тоже упал! Я и побежа-а-а…
Люська забилась, зашлась рыданиями. Надо же. Неужели Степак все-таки меня прикрыл? Смухлевал с газом, выведя из строя группу захвата?
— Люсь, Люсь, успокойся! — Я потряс сестренку так сильно, что у нее голова заболталась. — Тебе что-то кололи?
Люська озадаченно уставилась на меня полными слез глазами. Закивала, разбрызгивая слезы.
— Он сказал — это успокоительное. Только та-ак больно было-о…
И от обиды, что так было больно при уколе, Люська опять зашлась рыданиями, потянулась ткнуться в наплаканное место в моей куртке…
Я увернулся. Подхватил мотороллер с земли, уселся в седло.
— Садись! Быстро!
Люська покорно полезла за мою спину. Всхлипы еще терзали ее, но было похоже, что свою потерянную голову она уже нашла и подобрала.
Все-таки молодец у меня сестренка! Другую бы пришлось насильно сажать, да еще и привязать, чтобы не свалилась…
Люська громко вскрикнула, дернула меня за плечо. Перехвалил… Ага: это из кустов показалась Маня и завертелась возле мотороллера. Действие газа прошло? Тогда сейчас спецназовцы повалят…
Люська что-то бормотала про зверя: Маня, встав столбиком, жизнерадостно скалила многорядную зубастую пасть. Ничего, сестренка, привыкай к моему мохнатому акуленышу! Я нагнулся и, поднатужившись — тяжелая стала! — поднял и посадил гиверу на сумку за рулем, повернул ключ и тронул мотороллер с места. Японская игрушка послушно побежала по оранжевеющему меж листьями полотну. Интересно, сколько еще у меня времени? Минута? Может, меньше? И одна ли была группа захвата или меня предусмотрительно «зажали в клещи»?
Мы катились прямо навстречу обрыву — оставалось чуть больше двух-трех сотен метров. Люська что-то пискнула и еще крепче обняла меня руками: вероятно, увидела, что у нас впереди. Я-то знал, так как ночью ходил в ту сторону, что обрыв не особо крутой — так, каменистая осыпь, — но без головы остаться можно запросто. Мне же было важно то, что за несколько метров до обрыва ощущение Перехода достигало своего пика, а дальше…
Дальше оранжевый асфальт перетекал в обыкновенный — старый и потрескавшийся, затем этот асфальт обрывался, нависая над осыпью, и восстанавливался он только через несколько десятков метров провала. Вот до обрыва этого старого асфальта мне и нужно было «протиснуть» в Переход самого себя с Люськой, Маней, мотороллером…
Над головой профырчал вертолет, сейчас мне не видимый. Ищут, болезные, стараются: как бы палить не стали! И хорошо, что над дорогой, подходящей к Выезду, так густо переплелись кроны деревьев: с вертолета было бы плохо целиться, если бы его экипаж имел приказ стрелять на поражение. Хотя, в принципе, могли просто-напросто и сетью-ловушкой пальнуть: остановили бы мотороллер в два счета. Ай, спасибо вам, крымские сосенки да дубки!
— Мызин, — снова забубнила гарнитура (голос был чужой, не степаковский), — это бесполезно! Ты же должен осознавать, что, даже если ты уйдешь в Переход, мы все равно тебя догоним. С нами — профессиональный Проходимец, и он проведет за тобой группу захвата, куда бы ты… — И тут мой убедительный оракул вдруг сбился со своего пророческого слога. — Постой, ты что — на мотоцикле?!
— Типа того, — буркнул я. — Прощайте, дорогой товарищ! Идеи мирового марксизма-ленинизма не для меня. Привет Степаку!
Мотороллер был одним из моих сюрпризов: пешим меня сто процентов бы догнали. Второй же заключался в том, что Переход закрывался. Нет, не насовсем, не так, как на Пионе. Просто этот Выезд с Земли действовал, как и остальные на нашей планете, — циклично. И я каким-то непонятным образом ощущал, что меня-то с сестрой он еще пропустит, но моих преследователей — вряд ли. Откуда я это знал? Просто знал — и все тут. Хотя у меня создалось впечатление, что этот Проезд, или Выезд, — как угодно! — в какой-то непостижимый краткий момент пообщался со мной. Исогласилсяподождать закрываться.
Обрыв приближался. Однако непросто пришлось беженцам от революции, когда они шли через него около ста лет назад! Или тогда дорога здесь целой была? Мне оставалось проехать всего около пятидесяти метров, когда из-за кромки обрыва показались распрямляющиеся силуэты людей с направленными на меня автоматами. Горная дивизия «Эдельвейс», блин. Очень некстати.
Главное, чтобы они не стреляли. Возможно — не было команды, но, скорее, — эффект неожиданности: мое появление на ярко-красном мотороллере, с Люськой за спиной и с Маней за рулем явно озадачило «встречающих». Только бы успеть до того, как они опомнятся от удивления и нажмут на спусковые крючки…
Куртка выдержит удар пули, но одно попадание — и я слечу в сторону, не пройдя Переход. Одно попадание — и мотороллер по инерции сорвется с обрыва и…
Время замедлилось. Мягкий толчок в солнечное сплетение, внезапный жар в ладонях… Я уже знал признаки Перехода. К ним добавился только тонкий Люськин визг.
