Я прикинул вероятность того, что в выпечку подмешан крысиный яд, но она выходила совершенно ничтожной. Тем более что вторую плюшку инженер перекусил напополам самолично.
Разжевав ломкую и твердую, как алмаз, булочку, я воспользовался паузой, чтобы подгрузить из наращенной памяти несколько аналитических программ. Новицкий не заметил заминки… как не заметит и того, что мельчайшие его движения, колебания голоса расчленит, сравнивая с фурье-шаблонами, сложный алгоритм детектора лжи. Будь у него нейраугмент, инженеру не составило бы труда защититься — большинство наращенных не выгружает из оперативной памяти мимических блоков, пригодных не только для игры в покер. Да и большинство работников Службы так или иначе ставит себе защиту от любых мер психовоздействия или анализа. Поэтому я не мог воспользоваться теми же программами во время пребывания в Башне. Но, лишенный мозговых имплантатов, Новицкий был беззащитен перед моим рентгеновским взором. И это несколько уравнивало шансы — потому что здесь, на территории домена, я не мог движением бровей или щелчком пальцев задействовать подчиняющие алгоритмы. Здесь нечего было подчинять. Мы оба находились целиком в реальном мире; небольшой кусочек ирреальности, которым я еще мог повелевать, находился во мне самом, подобно запасу воздуха в баллонах. Я мог протянуть к «поверхности» — в разреженное киберпространство местного глоса — хрупкий линк, но через соломинку не надышишься.
И те же программы позволяли мне оценить собеседника, еще не начав разговора. Властность, будто неутоленная жажда, опустошала его. Из такого теста лепят мелких политиканов — как в метрополии, так и на колониальных мирах. Голубцы давят таких не раньше, чем те начнут представлять собою угрозу сложившемуся порядку. Некоторые понимают это и соглашаются играть по правилам. Другие… являют собою живой — верней сказать, мертвый — пример для первых. И я подозревал, что Новицкий относится ко второй категории. Слишком напряжены были его плечи, неожиданно белые в сравнении с задубелыми под солёным солнцем локтями и шеей. Слишком он тщился скрыть, как внимательно приглядывается к незваному гостю, пытаясь прочесть меня с той же легкостью, с какой я открывал для себя его побуждения и желания.
— Проклятое солнце… — проворчал Новицкий, по-своему истолковав мой взгляд. Он машинально провел пальцем по резкой границе загара. — Опять я без сменщика остался: рак кожи, неделю в больнице…
— Скажите, пан Новицкий, — спросил я, с трудом проглотив мерзкое соевое молочко, — о чем вы говорили с Конаном Сайксом во время восхождения?
Инженер поперхнулся.
— Он шел на одиночное восхождение. Я — тоже.
Новицкий лгал. Программа разоблачала его с той же легкостью, с какой мать ловит на вранье разбившего вазочку карапуза.
— И тем не менее вы встретились, — продолжил я. — На высоте примерно четыре семьсот от подножия вы двигались одним маршрутом на протяжении примерно трехсот метров, или сорока минут. Затем разошлись снова. Вскоре после этого Сайкс был убит. Так о чём вы говорили?
— Мы… — Новицкий отвел взгляд, растерянно ероша светлые волосы. — Погодите, вы сказали — убит?
— Именно так, — подтвердил я.
— Гафла! — воскликнул инженер. — Кому могло понадобиться…
Он умолк. Я запустил программу семантического анализа, чтобы подыскать эквивалент странному жаргонному словечку.
— Хорошо, — выдавил Новицкий, глядя на меня почти умоляюще. — Я расскажу вам… но будьте со мной откровенны и вы.
— Попробую, — кивнул я. Данное колонисту обещание меня нимало не связывало, но пряник, против распространенного мнения, лучше кнута.
— Мы не встретились с Конаном, — прошептал инженер. — Я…
— Постойте! — перебил я его. Поверх миски с плюшками замигала алая иконка: слово не найдено. Я запустил программу еще раз, задав более широкие параметры поиска, и закрыл интерфейсное окно, заслонявшее массивную фигуру поляка. — Что такое «гафла»?
— Это… — Инженер отчего-то смутился. — У нас так говорят — «ерунда», «глупость»… несдержанное слово — тоже гафла.
Анализатор отыскал сходно звучащее слово в арабском: глупость, беспечность или безразличие. Но как могло оно попасть в локальный жаргон на Габриэле, где колонистов-мусульман не наберется и сотни из пяти миллионов? Еще до того, как поиск коннотаций выдал результат, меня охватило странное чувство — будто пол слегка колышется под ногами.
Система протаскивала клип сквозь узенький канал ирреальности томительно-долго, почти полсекунды. Смуглое широкоскулое лицо Тадеуша Новицкого смазалось, заслоненное другим — горбоносым и жестоким. В глазах билось синее пламя, словно от проекторов на роговице. «…Слишком буен, чтобы стать хорошим вождем. В сердце его — смятение-гафла…»
— О черт… — выдохнул я вслух, не заботясь, что меня может услышать колонист.
Мне только казалось, что дела на планете идут скверно — дальше некуда.
После того, как движение отчужденцев превратилось в своеобразную религию, чьи адепты в массовом порядке переселялись поначалу в Новую Зеландию, а затем, после известных событий — на Луну, многие предположили, что в равной степени срастись с реальностью могут и другие воображаемые миры. Ничуть не бывало. Стереотип — не архетип, он входит в общественную память, но не прорастает из нее, лежа бесплодным семенем. Обычно появление медиа-символов в быту означает одно: здесь поработал социальный инженер, бережно, намек за намеком переносящий с устоявшегося лекала нужные ему привычки и отношения. Если колонисты Габриэля воспринимают свой мир новой аватарой Дюны-Арракиса… это кому-то нужно.
И это пугало меня до судорог.
Служба не пользуется шаблонами, да и вообще косо поглядывает на социальную инженерию. Такие эксперименты имеют тенденцию выходить из-под контроля, что в глазах директората является смертным грехом. Значит, на планете действует — успешно — агент одной из структур, которые не гнушаются никакими методами. Их не так много… но достаточно, чтобы принадлежность агента не была очевидна. Распознавать социомехаников по почерку я не умел. И всё ещё не понимал, зачем это нужно.
Что входит в шаблон Арракиса? Пустыня… но одного ландшафта мало, это условие необходимое, однако недостаточное. Зелье-меланж… но планета не имела никакой уникальной ценности. Фремены… но рискуны-альпинисты, на мой взгляд, не тянули на эту роль, а прятать избыток населения в пустыне не так просто. Тем более что на стационарной орбите Габриэля висят какие-никакие спутники. Правда, история с биодатчиком Сайкса намекала, что для упорного противника это не преграда. И фигура сверхчеловека — квисац хадерах, искаженное «кицур га-дерех»…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
