Первым в начале 90-х годов XIX века тохарский текст обнародовал Сергей Федорович Ольденбург (1863–1934 гг.), получивший его от консула в Кашгаре Н. Ф. Петровского. Последний, отвечая на запрос Русского археологического общества (1891 г.) по поводу наличия древностей на территории Синьцзяна, подтвердил, что «памятники буддийские существуют во всем Восточном Туркестане» и послал для ознакомления приобретенный им два года назад «листок, написанный на неизвестном языке» (тохарский Б), а также другие материалы. Публикуя указанную рукопись, С. Ф. Ольденбург утверждал, что она «заключает в себе новый, доселе не встречавшийся алфавит».
Ключевую роль в дешифровке (1908 г.) текстов сыграли немецкие индологи Э. Зиг и В. Зиглинг. Они установили индоевропейский характер обоих тохарских языков, издали в своей транскрипции почти все рукописи на тохарском А и тохарском Б, хранящиеся в Берлине, перевели часть текстов на тохарском А и подготовили грамматику этого языка (совместно с В. Шульце).
Самые ранние тохарские письменные источники специалисты датируют V–VI веками. Судя по всему, на тохарском Б говорили на западе Таримского бассейна, т. е. в районе Кучи («западно-тохарский»), а тексты на тохарском А найдены лишь в восточной его части — Карашаре и Турфане («восточно-тохарский»), но там же были обнаружены и документы на тохарском Б. Возможно, тохарский А выполнял функции литературного языка, поскольку на нем написаны исключительно переводные тексты преимущественно буддийского содержания, в том числе одна из наиболее ценных находок — рукопись «Встречи с Майтрейей» на 88 страницах.
В отличие от него тохарский Б был не только языком канонической литературы, но и средством повседневного общения. По сведениям российского востоковеда В. В. Иванова, в Куче и ее окрестностях на нем вели хозяйственную документацию, писали медицинские и магические рецепты, письма (полуофициальные монастырские и частные, включая любовные) и монастырские деловые отчеты, караванные пропуска и сопроводительные документы, др.
В научном мире и среди нумизматов хорошо известны кучинские двуязычные литые монеты, на которых написаны китайская и, вероятно, брахми-кучинская легенды. В пользу именно этой версии высказался крупный знаток тохарских языков, профессор Пекинского университета Цзи Сяньлинь. Правда, полностью расшифровать легенду на брахми пока, к сожалению, не удается. Как считают китайские исследователи, указанные монеты начали выпускать примерно в III–IV веках из-за острой нехватки в Западном крае ханьских «учжу» («пять чжу»), что было обусловлено значительным ослаблением позиций Срединного государства в регионе, а закончили, с учетом изменившейся обстановки, — в VI веке, хотя они и оставались в обращении до эпохи Тан.
Впервой половине VII века правители Карашара активно сотрудничали с танским двором в борьбе против Гаочана (Турфан), который, как уже говорилось в третьей главе, всеми силами противился открытию нового караванного маршрута на Шелковом пути, проходившего через это княжество. Однако в 644 году китайский наместник Го Сяокэ неожиданно атаковал столицу Карашара и захватил в плен его князя. Эти действия вызвали острый конфликт с западными тюрками, которых поддержала Куча, но последние потерпели поражение.
Скараханидами, создавшими примерно на рубеже IX–X веков обширное государство на части территории Синьцзяна, Казахстана и Средней Азии, в Карашар пришел ислам. Вначале XIII века государство караханидов захватили вторгшиеся с востока и северо-востока монголы.
От Карашара (Яньци) до нынешней Курли, что стоит на Кончедарье, около 50 километров по автомобильной дороге среднего качества, но в вечернее время автобус шел очень медленно, а в какой-то момент мы и вовсе остановились, попав в затор. В быстро наступившей темноте оставалось лишь набраться терпения и ждать.
Курлю современные западные путеводители не очень-то жалуют: либо утверждают, что смотреть там особенно нечего, либо игнорируют вовсе. Может быть именно поэтому я так и не смог купить местную карту, хотя пытался это сделать на автобусном и железнодорожном вокзалах, во всех попадавшихся на пути книжных магазинах и газетных киосках. Однако сам город, знаменитый в Китае сладкими и сочными грушами, произвел в целом благоприятное впечатление: широкие проспекты, интересные архитектурные сооружения, много зелени, яркие краски, оригинальные декоративные решения на улицах и площадях.
Поиски исторического музея грозили затянуться надолго, ибо меня посылали куда угодно, но только не в нужном направлении. Интеллигентного вида ханьцы, уйгуры и представители национальности хуэй с удивительным постоянством терялись в догадках или пожимали плечами, услышав один и тот же вопрос. Помог местный любитель старины, которого я отыскал в книжном магазине.
В названии музея озадачили два первых иероглифа — «ба» и «чжоу». Согласно тексту на листке желтой бумаги, врученному мне бесплатно в ответ на пожелание приобрести какие-нибудь справочные материалы, экспозиция посвящена истории области Ба (Бачжоу), о которой, никогда прежде слышать не приходилось. Обескураженный и изрядно заинтригованный, я попросил все-таки открыть входные двери, поскольку остальные граждане, вероятно, бывали здесь неоднократно и явно не испытывали желания в очередной раз приобщаться к тайнам «пустынной Атлантиды».
Экскурсия, как потом выяснилось, имела для меня важное значение, но об этом чуть позже. Известно, что в летописи «Хань шу» (I век н. э.) упоминаются 36 государств Западного края. В музее с удивлением узнал, что 11 из них отнесены к области Ба, в том числе княжества Лоулань, Яньци (Карашар), Вэйли, Цюйли, Сяовань, Цемо, Улэй и другие. Не скажу, что эта точка зрения является общепринятой в научных кругах. Во всяком случае авторы серии весьма солидных монографий под общим названием «Восточный Туркестан в древности и раннем средневековье», выпущенных в Москве издательством «Наука» в 80—90-е годы, ни словом не обмолвились о Бачжоу.
Получается, что оба маршрута Шелкового пути из Дуньхуана — северный и южный — проходили через указанную область в восточной части Таримского бассейна. На протяжении тысячелетий здесь текли такие реки, как Кончедарья, Цемо и Хайдык-Гол, существовало озеро Лобнор.
Бачжоу играла заметную роль в торгово-экономических и военно-политических связях Поднебесной.
После долгих лет ожесточенного противоборства с сюнну китайская армия потеснила противника и установила контроль над регионом. В 60 году до н. э. по приказу императора был впервые учрежден пост генерал-протектора Западного края (кит. Сиюй духу). Его занял полководец Чжэн Цзи. Резиденция нового должностного лица, имевшего чрезвычайные полномочия, находилась в небольшом княжестве Улэй, на территории нынешнего уезда Лунь тай, что примерно в 170 км к западу от Курли.
Появление протектората империи предполагало комплекс конкретных политико-правовых регламентаций и фиксированных процедур, реализация которых была возложена на соответствующий военно-чиновничий аппарат. Так, правители княжеств получали ханьские печати, что на практике означало выдачу им некоей инвеституры. Печати предоставлялись также высокопоставленным сановникам при дворах князей. В свою очередь, китайские чиновники должны были обеспечивать бесперебойное функционирование обоих торговых маршрутов Шелкового пути, максимально отстаивая интересы Срединного государства.
Китайские друзья — Чжан, Ван и Цянь
Одновременно китайские власти приступили к созданию здесь военизированных земледельческих поселений для снабжения продовольствием войск и административных органов, размещенных в Западном крае. Ранее они хорошо зарекомендовали себя в округах Хэсийского коридора (Увэй, Чжанъе, Цзюцюань и Дуньхуан), что на территории современной провинции Ганьсу. Сановник Сан Хунъян подал специальный доклад императору Уди (89 г. до н. э.), предложив учредить такие поселения в районе Луньтая. Первоначально идею отвергли, но новый император отнесся к ней с большим интересом.
Пост генерал-протектора просуществовал до 23 года н. э., когда в результате внутренних смут в империи Хань ее правители утратили свои позиции в Западном крае. Его, правда, восстановили во второй половине I века, однако саму резиденцию отстроили уже в другом месте.
Размышляя над названием области, я неожиданно для себя решил забавный ребус двухлетней давности. Среди моих любимых мест в Пекине — огромный книжный магазин в начале улицы Сидань, построенный во второй половине 90-х годов прошлого века. На рубеже тысячелетий я регулярно наведывался туда в обеденные часы, поскольку информационное агентство Синьхуа на Сюаньумэнь, где проработал пять лет, находится в 12–15 минутах ходьбы. Особенно часто знакомился здесь с книжными новинками по интересовавшей меня теме. В то время работал над книгой о современном уголовном законодательстве КНР.
