Последние несколько слов вслух произношу. На этот раз срабатывает. На её щеках румянец появляется. Фух. Моя девочка в деле. Тяга видеть её неловкость непреодолима.
- Вообще-то, развратный и ненасытный арктический чиж, я планировал узнать, что бы ты хотела получить к празднику. Угадать самому у меня точно не выйдет. Даже пытаться не буду, - говорю, попутно стягивая с Юли джинсы, открывая взору идеальные упругие бедра.
- Думаешь в Арктике чижи обитают? Очень сомневаюсь, но можно проверить, - она дёргается в сторону, словно бы подняться пытаясь.
- Тему не переводи и лежи смирно, - одной своей рукой фиксирую две небольшие ладони над головой Юли. Очень много времени сегодняшней ночью я думал о том, как же она справлялась. Не только со службой, в целом по жизни. Зачем своими же руками себе жизнь усложнила в разы? – Всё будет так, как ты захочешь, но сначала надо выдать интересующую меня информацию, - свободной рукой свитер ее поднимаю, доступ к груди её для себя открывая.
Очень кстати застежка бюстгальтера спереди находится. Просто прелестно. Пересаживаюсь так, чтобы коленями её бедра удерживать, явно ведь сейчас вырываться начнет. При свете ярком на её грудь буду пялиться! Ужасная вольность.
Замок едва слышно щёлкает – Юля упираясь лопатками в постель, выгибается.
- Дима, блин…
Глушу её недовольство, натягивая свитер ещё выше, перехватывая край рукой, что держит запястья Юли.
- Всё, не ругайся. Я тебя спрятал, - не думаю, что ей нравится лежать с закрытыми одеждой лицом, но мне охренеть, как по вкусу смотреть на её грудь. Стоит только к ней прикоснуться, как соски тут же сжимаются. Обалденно отзывчивая девочка.
- Я носки очень люблю. Прямо очень. Это после начала службы пришло. Там носки хорошие на вес золота. К берцам не любые подходят. Так что можешь их подарить. Пар десять. Хотя, ты же любишь производить впечатление, давай тридцать, а лучше…, - её болтовня в стон переходит. Виной тому я, не удержавшись прикасаюсь к соску языком.
Уверен, что это надолго. То, что я чувствую. Раньше мне не доставляло удовольствия после секса в обнимку лежать. Просто молчать или болтовню чью-то слушать. Хотя надо признать, до Юли мне никто в постели и не рассказывал, что берцы придумали в годы второй мировой войны для десантников, так как военные сапоги того времени плохо голеностоп фиксировали, что приводило к частым травмам при осуществлении прыжков с парашютом.
- Часто прыгать приходилось самой? – спрашиваю, когда Юля гладит мой живот кончикам пальцев, заставляя мышцы непроизвольно сжиматься.
- В Сирии я входила в состав отдельного медицинского отряда ВДВ. Так что да, приходилось. Поблажек за то что ты медик, или девочка, - Юля смеется, будто вспоминая что-то. – Не делают. Ты точно такой же десантник. Надо уметь стрелять, прыгать с парашютом, окопы капать. Чего ты смеешься, - щипает меня. – Саперная лопатка вообще вещь незаменимая. Хочешь окапываешься ею, хочешь – рубишь кустарник или проволоку, хочешь – пищу готовишь. Можешь взять меня в поход, я тебе покажу. Кстати, как оружие тоже. Где-то памятка у меня была по физической подготовке. В ней прописаны приемы с использованием лопатки – обезоруживающие, тычки, наотмашь.
- После последнего точно хочу с тобою в поход пойти, желательно в место безлюдное, - беру её руку и поднеся к губам целовать начинаю, каждый пальчик по очереди.
Глава 24
Юлия
Единого на всех смысла жизни нет. У каждого он свой. Мой весь, до последней капельки, заключается в тех людях которых я люблю. Когда их нет – в то, что я люблю. Вот так вот легко всё устроено. Простая как веник. В детстве всё сводилось к покушать бы, и посидеть где – нибудь тихонько, не отсвечивая. Если и то и другое получалось – я была счастлива.
Следующим этапом было появление Лёвы в моей жизни. Первое чувство привязанности. Абсолютно искреннее. Биологических родителей я не помню, никогда их не искала, даже сейчас мне не интересно на них посмотреть, ни в чьи глаза я заглядывать не хочу. С воспитателями у нас тоже тонкой эмоциональной материи соткать не вышло. Поэтому именно Лев стал первым живым существом, которым я дорожила. Это было взаимно. Было жутко приятно и трепетно осознавать, что есть кто-то кому на меня не всё равно. Первый свой в жизни подарок, не считая тех, что на новый год раздавали, я именно от него получила. Лёва нашёл где-то камень необычный, мутноватый и всё же прозрачный, отшлифовал его, как мог, и мне подарил. Часами можно было на солнышке его разглядывать, казалось – по синему морю чудаковатые существа и бактерии корявые, длинноногие плавают. Он до сих пор у меня хранится, в мешочке с архиважными ценностями. Там буквально десяток предметов. Счастье в мелочах.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Потом была мама. И хотя мы с ней уже больше десяти лет не общаемся, я могу сказать – всё что я имею, создано ею. Дело в том, что для таких как я – где поставил, там найдешь, будущего после детского дома нет. Назвать меня гибкой, или целеустремленной нельзя. Но мама смогла задать необходимый вектор движения, своим примером. Обычная женщина, которая не побоялась на себя взять ответственность. Мне кажется, что удочерила она меня, а не взяла под опеку, для того, чтобы я нужной и важной училась себя чувствовать. Ей бы самой помощь, которую опекунам оказывают, не помешала. Но мы справились.
Мама строгая, сдержанная женщина. Открыто чувств никогда не проявляла, за исключением одного ритуала – когда утром будить заходила, целовала меня в макушку. На этом всё. Обнимать её было нельзя, мне так думалось, проверить я так и не решилась. Когда мне было восемнадцать, так вышло, что наши с ней пути разошлись. Но к тому времени, благодаря ей, в моей голове была чёткая картинка жизни предстоящей, полностью посвящённой медицине.
Когда я к маме приходила на работу в больницу, ещё около регистратуры набирала полную грудь воздуха. Обожала запах больниц. Там пахнет жизнью. Ни лекарствами, ни смертью, именно жизнью. Пока за тебя борются, пока ты сам борешься – ты живой. То, что это место моё, я поняла лет в двенадцать. В пятнадцать, после девятого класса, я пошла учиться в колледж медицинский. Таким был путь в другой мир, в мир где живут и работают совершенно особенные люди. Я так врачей видела. Почти не ошиблась.
Для кого-то, возможно, иначе, но меня с рождения в океан сбросили. Он прекрасен. Вода теплая, прозрачная, солнышко светит, небо голубое -голубое. Но есть одно «но» - сложишь лапки, пойдешь ко дну. Был момент в жизни, когда именно военная медицина мне помогла собраться, обычная не справлялась.
Когда училась в колледже, параллельно санитаркой работала. Менялась сменами, выходила на несколько подряд идущих, лишь для того чтобы была возможность операционную мыть. В награду разрешали иногда поприсутствовать на операции. Такую систему бонусов ввел Ильюшин Геннадий Андреевич, ветхий старичок с волшебными руками. С ним же проходила и моя первая самостоятельная операция. Это была болезнь с первого вдоха. Безоговорочная любовь. Сейчас процесс кажется очень простым, но сперва была долгая подготовка, получение сертификата по сестринскому делу. Мне нравилось настолько, что я была уверена, что никогда не смогу уйти из операционной в линейное отделение. Никогда. Либо сменить оперблок, либо уйти из профессии вовсе. Мои взгляды изменились единожды, когда желание быть поближе к детям перевесило всё. Хватило меня на три месяца бумажной работы. В тот момент мы с Димой познакомились. Стечение обстоятельств. Меня не должно было быть там. Но вышло, как вышло.
В моей жизни Дима, как инородный предмет. До него мне не нравились ни высокие, ни высокомерные парни. Шумные компании, дорогие тачки и рестораны, успех из всех щелей лезущий… ничего из этого мне нужно не было. Но это мелочи на фоне того, что после мужа Дима единственный человек, которого я в свою жизнь решилась впустить. Объяснить эту особость его я не могу. Много раз я задавалась вопросом. Миллионы раз.
