Мы осторожно вышли на лестничную площадку и прислушались. В подъезде было тихо, а это значило, что можно было приступать к осуществлению задуманного плана. Галина постаралась меня взбодрить и ласково прошептала:
– Ты смелая, умная и отчаянная женщина. Ты все делаешь правильно. А я помогу, обязана помочь и тебе, и твоему ребенку.
Эти слова придали мне сил. К счастью, лестница, ведущая на чердак, была не очень крутой, но, забравшись на самый верх, мы все же вынуждены были немного постоять и перевести дыхание.
– Динуля, умница, спит, – улыбнулась Галина и переложила корзину в другую руку.
– Может, я понесу? Ты устала.
– А с чего уставать? Она весит-то три с небольшим килограмма. Вот когда она начнет расти, тогда намаешься.
– Просто я с ней теперь так долго не увижусь…
– Тоже мне долго! Каких-то две недели.
Мы двинулись дальше. На чердаке была целая куча хлама, поэтому приходилось идти крайне осторожно. Моему возмущению не было предела.
– Боже мой! Казалось бы, американский дом, а сколько же тут всякой дряни. А всё кричат – цивилизация, цивилизация…
– У них тут такие свалки, что тебе и не снилось. Есть целые кварталы для нищих и бомжей. Грязи по колено, а дышать так вообще нечем.
– И что, никто не убирает?
– Никто. В эти кварталы вообще редко кто заходит.
– А ты там была?
– Да, пришлось однажды. Пренеприятное зрелище, я тебе скажу.
– И что ты там делала?
– Да так, искала одну прооперированную дамочку.
– Что еще за дамочка?
– Такая же, как я. Она раньше была мужчиной, а стала женщиной. Мне нужно было с ней поговорить. Посмотреть результат операции, выяснить ее психологическое состояние.
– Зачем?
– Затем, что мы с ней очень похожи. Вернее, у нее такая же судьба, как у меня. Мне ее адрес в клинике дали.
– Послушай, если она смогла сделать операцию… – Я на секунду замолчала, собираясь с мыслями. – Значит, у нее должны быть деньги!
– Она из состоятельной семьи.
– Тогда, какого черта она делала в квартале для нищих?
– Она решила там жить.
– Жить?
– Да. Понимаешь, она сделала операцию, приняла много мук, а затем поняла, что совершила ошибку.
– Да ты что?!
– Представляешь, она просто ошиблась.
– Ничего себе ошибочка! Она не понимала что делает?
– Напротив. Тут сошлись много различных факторов. Виновато ее окружение, виноваты специалисты, которые разрешили сделать операцию. Понимаешь, до смены пола этот парень воспитывался в богемной актерской среде. Там гомосексуализм и транссексуализм нормальные явления и даже считаются признаком особой одаренности. Видимо, в его природе все же были заложены чисто мужские гены, но то окружение, в котором он находился, подтолкнуло его к этому ошибочному решению. Психологи недостаточно хорошо с ним разобрались и разрешили операцию. Они способствовали этой ошибке, ему нужно было не хирургическое вмешательство, а хороший психолог. Когда парня прооперировали и он стал женщиной, бедняга осознал что совершил страшную ошибку.
– Так может… обратно прооперироваться?
– Это ужасно. Она не выдержит. Крыша поехала, и она укрылась в квартале нищих. Соорудила себе нехитрый домик из картонных коробок и поселилась в нем.
– А как же ее богатые родители?
– Они считают ее пропавшей без вести. Объявили розыск. Только сами не знают, кого теперь искать – сына или дочь? А найти ее просто невозможно. В эти страшные кварталы почти не заходит полиция. Живущие там люди не имеют ни паспортов, ни каких-нибудь других документов.
– Так она теперь совсем с ума слетит? Это же конец.
– Не знаю. Но мне показалось, что ее все устраивает. Понимаешь, чтобы решиться на такую операцию, нужно иметь огромную силу воли, а она стала как тряпка. Пьет запоем. Слишком много. Всё это ужасно…
– Я бы эти операции вообще запретила. Если матушка-природа сделала тебя мужиком, будь мужиком до конца жизни. А уж если ты родился женщиной, будь ею и не забивай себе голову иными проблемами.
– Хорошо говорить! Я очень рада, что судьба не наградила тебя такими проблемами. Но в жизни бывает и по-другому.
Мы подошли ко второму выходу с чердака. При всем желании я не могла скрыть всё нарастающего волнения.
– Сейчас нам нужно разделиться, – приказным тоном отчеканила Галина. – Машина стоит у другого подъезда, братков вряд ли интересует, кто выходит из этого. Иди уверенно и не оглядывайся. Пройдешь один квартал и жди меня у мебельного магазина.
– А ты?
– Я двинусь следом за тобой минут через пять.
– А может, ты пойдешь первой?
– Нет. Я должна быть уверена, что с тобой всё в порядке. В конце концов, меня вообще никто не знает.
– Странно все же, что, не зная тебя, знают твою квартиру.
– Ты опять за своё? Я же сказала, что не могу найти этому объяснения. Давай, иди и будь умницей. У тебя все получится.
Я слегка приподняла марлечку и посмотрела на спящую малышку. Она мирно посапывала и даже не представляла, через какие трудности предстоит нам с ней пройти.
– Ну хватит. Не нужно трогать ребенка, пока она спит. Если проснется, заорет, что мы тогда будем делать? Главное, чтобы она не закричала в тот момент, когда я буду выходить из подъезда. Иначе – беда. Я думаю, что крик ребенка из корзинки привлечет внимание не только братков, но и случайных прохожих. Не теряй времени, оно у нас на вес золота!
Я словно в бреду цеплялась за любой повод отодвинуть минуту расставания.
– Слушай, а что если Динулька заревет?
– Если ты отлипнешь от этой корзины и хоть немного включишь мозги, то она не успеет. Ты свои материнские чувства будешь потом проявлять. Сейчас не время.
Обреченно понурив голову, я спустилась на этаж.
Глава 16
День был прохладным и пасмурным. Черные тучи совершенно закрыли солнышко, вот-вот пойдет дождь. Я поежилась, стараясь унять нервный озноб. Что-то матушка-природа не очень заботилась о том, чтобы я поскорее попала домой. В любую минуту погода могла стать нелетной.
Не оглядываясь на поджидающую меня машину, я направилась в сторону мебельного магазина. Самое главное идти прямо и никуда не сворачивать. Именно так объяснила Галина. Именно так… В голове рисовались страшные картины, от которых хотелось кричать и биться в истерике: вот моя девочка рыдает, а растерянная Галина попадает в лапы негодяев… А вот прохожие вызывают полицию и та отнимает у Галины девочку…
Я непроизвольно замедлила шаги, прислушиваясь к звукам за спиной. Хотелось обернуться, но я решила, что это очень рискованно, и не стала этого делать. Если меня нельзя узнать сзади, то это не значит, что меня нельзя узнать спереди. Я могу скрыть волосы под париком, изменить походку, но не могу изменить свое лицо. А оно у меня слишком яркое и довольно запоминающееся.
Шумная, бесконечно длинная улица… Море машин и прохожих, спешащих по своим делам. Где-то на этой улице должен быть мебельный магазин. Где-то здесь, рядом. По крайней мере я знаю слово «Мебель» по-английски. Интересно, Галина уже вышла или выжидает? Только бы Динулька не разревелась…
Слава богу, вот и магазин… Я зашла и села в мягкое кожаное кресло, стоящее в холле. Взяв один из журналов, лежащих на столике, и принялась его перелистывать. Перед глазами плыло, я не видела никаких картинок и уж тем более строчек, украдкой поглядывала на огромные стеклянные двери – ждала появления Галины с плетеной корзиной.
Но ее всё не было… Томительное ожидание становилось настоящей пыткой, раздирающей и без того израненную душу.
Не в силах выносить неизвестность, я закрыла лицо руками и тихонько заплакала. Там, на чердаке, я боялась думать о том, что вижу малышку последний раз в жизни, но теперь эта мысль пришла помимо моей воли. Весь запас любви, вся моя способность любить были отданы моей крошке. Я поняла, что устала быть сильной, устала притворяться. Ведь на самом деле я ужасно слабая.
Справа от кресла была зеркальная стена. Непроизвольно повернувшись, я увидела свое отражение и отшатнулась. Огромные мешки под глазами, черные круги от хронического недосыпания… Перекошенное от страха лицо, трясущиеся губы… Выглядела я довольно страшно. Но мне было наплевать и на размазанную косметику, которую не смывала в течение нескольких дней, на свое распухшее от слез лицо. Я думала только о доченьке, о том, что я отдала бы все на свете, чтобы ее увидеть. Хотя, если разобраться, отдавать-то мне особо и нечего…
В кресло рядом сел какой-то мужчина и поставил на журнальный столик два бокала коктейля со льдом.
– Угощайтэсь, – произнес он приятным голосом на ломаном русском языке.
– Это мне? – удивилась я.
– Вам. Если вы обернешься назад, то есть бар. Я сидел там долго и наблюдал за тебя. Ты плачешь, и мне хочется тебя развеселить, и сделать легче. Я угощать тебя мой коктейль.
– Спасибо. Мне ничего не нужно, – сухо ответила я.
Иностранец не вызывал во мне ничего, кроме раздражения. Может быть, в другой ситуации все бы было совсем по-другому, но только не сейчас.
