Вообще-то, это просто игра. Как я уже говорил, надо быть настоящим профи, чтобы иметь некоторый шанс проникнуть в Дом Рептилий. И ни один из убийц не даст Гитте драгоценных мгновений на раздумье.
Уже к пятому уроку прогресс был налицо. По крайней мере, девять из десяти мишеней она выбрала правильно – вполне допустимый уровень ошибок, с которым можно смириться. Я мог надеяться, что не окажусь тем десятым и не паду от рук своей ученицы.
Но до необходимого уровня было еще очень далеко.
Мы работали с огнестрельным оружием не потому, что лучевики были недоступны, а по той причине, что они слишком громоздки и тяжелы для отработки приемов самообороны. Ради безопасности я мог бы поколдовать, чтобы пистолет не срабатывал, когда на линии огня нахожусь я, или Гитта, или статуя гамадриады, – этими золочеными истуканами Кагуэлла очень дорожил. Но я понимал, что в ситуации, когда оружие не действует, урок теряет свою ценность. Поэтому я заряжал пистолет «умными» патронами. В пуле сидит крошечный процессор, который получает информацию со стрельбища, как и термовизоры Гитты. Процессор управляет микровыбросами газа, заставляющими пулю свернуть, когда траектория становится опасной. Если этого недостаточно, пуля самоуничтожается, превращаясь в облачко металлического «пара». Это, конечно, не самая безопасная процедура, но лучше получить ожог, чем дырку.
– Ну как мои успехи? – спросила Гитта, когда мы перезаряжали оружие.
– Вы научились метко стрелять. Но все же старайтесь целиться ниже – лучше в грудь, чем в голову.
– Почему в грудь? Муж сказал, что вы можете убить человека одним выстрелом в голову.
– У меня большой опыт.
– Это верно, однако… Правда ли, что вы, когда стреляете в человека…
– Ну да, поражаю зону мозга с определенной функцией. Не всем слухам следует верить. Пожалуй, выбрать одно из двух полушарий я еще могу, но относительно прочего…
– И все же у вас хорошая репутация.
– Да, неплохая. Но не более того.
– Если бы такое говорили о моем муже, он бы из своей репутации выдоил всю выгоду до капли. – Гитта бросила опасливый взгляд на окна верхнего этажа. – Но вы, Таннер, всегда стараетесь держаться в тени. Мне это больше по нраву.
– В тени я держусь по одной лишь причине: чтобы вы не приняли меня за того, кем я не являюсь.
Она посмотрела на меня:
– Не думаю, Таннер, что существует такая опасность. Похоже, я точно знаю, кто вы. Человек с чистой совестью, волею обстоятельств работающий на того, кому плохо спится по ночам.
– Моя совесть не так уж чиста, к сожалению.
– А у Кагуэллы ее, по-моему, нет вовсе…
Наши взгляды на миг встретились. Потом я занялся пистолетом.
– А вот и он! – повысила голос Гитта. – Помяни черта…
– Ну что, перемываете мне косточки? – Кагуэлла спустился на террасу с верхнего этажа. Что-то блестело у него в руке… просто бокал с «Писко». – Впрочем, разве можно обижаться на это?.. Как продвигается учеба?
– По-моему, вполне сносно, – сказал я.
– Не верь ни единому его слову, – вмешалась Гитта. – Я просто безнадежна, но Таннер слишком вежлив, чтобы это подтвердить.
– Успех даром не дается, – заметил я и добавил, обращаясь к Кагуэлле: – Теперь Гитта не только умеет стрелять, но и почти всегда знает в кого. Никаких чудес – она добилась этого усердным трудом и заслуживает похвалы. Но если вам нужно нечто большее, то этого будет нелегко достичь.
– Пусть продолжает, ей это не повредит. Разумеется, под твоим чутким руководством. – Он кивнул на пистолет, только что перезаряженный мною. – Ну-ка, покажи ей свой фокус.
– Который именно? – осведомился я, стараясь не раздражаться.
Обычно Кагуэлла остерегался называть мои нажитые тяжким трудом навыки фокусами.
Кагуэлла сделал глоток.
– Ты прекрасно знаешь, о чем я.
– Ладно, попробую угадать.
Я перепрограммировал пистолет, отключив корректировку траекторий. Если ему нужен фокус, он его получит – только пусть не пеняет на издержки.
Обычно, стреляя из маленького оружия, я принимаю классическую стойку – ноги слегка расставлены для равновесия, одна рука сжимает рукоять, другая поддерживает ее снизу, кисти подняты на уровень глаз и напряжены в ожидании отдачи, если стрельба ведется пулями, а не энергией. Но сейчас я держал пистолет в одной руке на уровне пояса, на манер старинного ковбоя с шестизарядником, и смотрел на пистолет сверху, а не вдоль ствола. Позиция была достаточно знакома, чтобы точно знать, куда полетит пуля.
Я нажал на спуск и влепил заряд в одну из «королевских кобр» Кагуэллы.
Затем подошел и оценил результат… вернее, нанесенный ущерб.
От попадания пули позолота на статуе растеклась, как масло, вокруг входного отверстия образовалась симметричная фигура наподобие лотоса. Принцип симметрии был задан изначально. Будь моей мишенью человек, я бы целился между глазами. Но череп гамадриады имеет несколько другое строение. Чтобы математически точно поместить пулю в соответствующее место, мне пришлось выстрелить ей в пасть.
– Браво, – похвалил Кагуэлла. – А ты хотя бы представляешь, сколько стоит эта змея?
– Меньше, чем мои услуги, – отозвался я, поспешно восстанавливая на процессоре пистолета безопасный режим.
Еще на миг задержав взгляд на искалеченной статуе, он покачал головой и усмехнулся:
– Может, ты и прав. Да, Таннер, реакция у тебя все та же… – Он щелкнул пальцами, подавая знак жене. – Ладно, Гитта, урок окончен. Нам с Таннером надо кое-что обговорить. Собственно, за этим я и пришел.
– Но мы только что начали, – возразила Гитта.
– Продолжишь потом, возможность будет. Хочешь научиться всему сразу?
«Надеюсь, этого не случится – иначе у нас не будет поводов для встреч…»
Опасная мысль. Неужели я всерьез на что-то рассчитываю – да еще и здесь, в Доме Рептилий, под боком у Кагуэллы? Полнейший бред. Тем более что до сего момента Гитта не выказывала мне особенного расположения. Впрочем, кое-что из ее слов стоило взять на заметку. Но может быть, она просто скучает от одиночества в этом доме, затерянном среди джунглей.
Из-за спины Кагуэллы возник Дитерлинг и увел Гитту в дом. Другой охранник уже разбирал полевой генератор. Мы с Кагуэллой направились к стене, окружавшей террасу. Воздух был теплым и липким, никакого намека на ветерок. Днем духота порой становилась невыносимой – ничего общего с мягким морским климатом Нуэва-Икике, где я провел детство.
Кагуэлла был рослым, широкие плечи облегало черное кимоно с замысловатым узором в виде дельфинов, босые ноги попирали грубый камень, которым была вымощена терраса. Широкое лицо, губы, застывшие в раздраженной гримасе, – внешность человека, не умеющего достойно принимать поражение. Его густые волосы, по обыкновению зачесанные назад, ловили отблески гамадриад и сами казались позлащенными. Он ощупал пробитое изваяние, затем наклонился, чтобы поднять с пола несколько золотых осколков. Те были не толще фольги, которой иллюстраторы в былые времена украшали священные тексты. Печально потерев их в пальцах, он попытался залепить рану на голове змеи. Статуя изображала гамадриаду, что обвилась вокруг дерева и замерла за миг до слияния.
– Прошу извинить за ущерб, – сказал я. – Но вы сами велели показать фокус.
Он покачал головой:
– Пустяки, у меня в подвале их еще полсотни. Или, может, лучше оставить эту здесь?
– В качестве пугала?
– Ну да. Не пропадать же добру. – Он понизил голос. – Таннер, есть дело. Сегодня вечером нам с тобой надо прогуляться.
– Сегодня? – Было уже поздно, но у Кагуэллы довольно странный распорядок дня. – Собираетесь поохотиться ночью?
– Я бы с удовольствием, но как-нибудь в другой раз. У нас будут гости. Нужно съездить и встретить их. В двадцати километрах отсюда, если ехать по старой дороге, есть прогалина. Вот туда ты меня и повезешь.
Я тщательно прикинул ситуацию, прежде чем задал следующий вопрос:
– Что за гости?
Он любовно погладил простреленную гамадриаду.
– Не совсем обычные.
* * *
Через полчаса мы покинули Дом Рептилий. Времени как раз хватило на то, чтобы Кагуэлла переоделся, причем именно как на охоту: рубашка и брюки цвета хаки, а сверху рыжеватая разгрузка с массой карманов. Осторожно попетляв среди руин, заросших лозой, которые разбросаны в окрестностях Дома Рептилий, я вывел наземное авто на старую дорогу – как раз там, где она уходила в лес. Еще несколько месяцев – и для подобных прогулок понадобятся огнеметы, просто чтобы расчистить проход. Джунгли быстро залечивают свои раны, даже если это рана в самое сердце.
Когда-то Дом Рептилий и его окрестности были частью зоопарка, построенного во время очередного перемирия. Оно продлилось всего лет десять, но тогда людям казалось, что война уже не возобновится. Иначе никто бы не стал строить зоопарк – сугубо гражданский объект, совершенно бесполезный с военной точки зрения. Идея заключалась в том, чтобы разместить рядом земных и местных тварей, демонстрируя таким образом сходство и различие между Землей и Окраиной Неба. Но зоопарк так и не достроили. Ныне от него остался только Дом Рептилий, который Кагуэлла сделал своей резиденцией. Надо сказать, это был удачный выбор: здание без труда удалось превратить в неприступную крепость. Мой хозяин вынашивал честолюбивый замысел разместить в подвале коллекцию собственноручно пойманных животных. Главным элементом экспозиции должна была стать взрослая гамадриада, за которой он сейчас охотился. В подвале уже содержалась молодая особь, так что Кагуэлле предстояло раскошелиться на постройку нового террариума, не говоря о расходах на доскональное научное исследование. Как содержать эту тварь, пока было неизвестно, поскольку ее биохимия сильно меняется по мере созревания организма. Помимо этого, стены в доме были увешаны охотничьими трофеями Кагуэллы: шкуры, зубы, кости… Он держал змей не потому, что питал к ним нежные чувства, а просто демонстрировал их гостям как свидетельство своих талантов, – очевидно, что для поимки живой твари требуется несравненно больше ловкости, чем для того, чтобы просто выследить ее и пристрелить.
