— Тебе не стоило так опрометчиво рисковать, приближаясь ко мне, — выдает он.
Пожалуйста! Прямо так и хочется ему ответить, но в этот момент Снежный опускается на мою кровать, и во мне заканчиваются слова. Зато начинаются эмоции, и все не сказать чтобы приличные, потому что его ладонь накрывает мою, а после он переворачивает ее и подносит мои пальцы к губам.
— Ты спасла мне жизнь. Спасибо.
У меня точно не слуховые галлюцинации? Правда-правда? А то, может, я уже того, и мне все это чудится? Но нет, я определенно не того, потому что его сильная ладонь неожиданно согревает мои пальцы, а это прикосновение… оно определенно лишнее. Особенно когда я в лежачем положении. То есть в полулежачем: у меня под спиной и под головой ворох подушек, но дела это не меняет. Осторожненько извлекаю пальцы из ладони его величества и убираю руку подальше.
Правда, толку от этого мало. Она все равно горит. Полыхает.
— Что произошло? — спрашиваю, покосившись на сидячее величество.
Ему не говорили, что это по этикету недопустимо? А то, как меня отчитывать, так всегда пожалуйста, а сам на этот этикет… айсберг положил.
— Ты делилась со мной силой, но я был слишком слаб. Поэтому, когда почувствовал твой огонь, твою силу, набросился на тебя. Этого я не помню. Помню только, что видел твой свет. — Он снова потянулся к моей руке, а я от греха подальше сунула ее под одеяло.
Теперь, чтобы дотянуться до второй, ему надо было перегнуться через меня, а этого этикет совершенно точно не вынесет. Даже при том, что его уже придавило айсбергом.
Не получив мою руку, Снежный слегка нахмурился, но все же продолжил:
— Ослепительный. Яркий, как солнце. Как сама жизнь. В себя я пришел от того, что меня от тебя оторвали. Мои братья. Каэтан… был слегка раздосадован.
Какой-то слишком откровенный разговор у нас получается.
Закусив губу, спросила:
— А что было бы, если бы не оторвали?
Снежный нахмурился еще сильнее.
— Вероятно, тебя бы не было. Но этого больше не повторится, Ливия. Каэтан с помощником займутся изучением твоей особенности, в том числе и нашей связи. Я буду лично контролировать все исследования, поэтому можешь не сомневаться, твоей жизни больше ничто не угрожает.
Я ему верила. А еще я была рада, что он жив. Настолько, что впору опасаться за собственное благоразумие. Нет, радоваться тому, что ты спасла жизнь — это нормально. Ненормально радоваться так: когда смотришь на мужчину и сердце начинает колотиться, как заполошное. Когда понимаешь, что с ним все в порядке, и осознание этого разгорается внутри непонятным чувством, имя которому я подобрать не могла.
Не могла и не буду, и лучше не надо.
— И как разорвать эту связь.
Снежный нахмурился сильнее:
— Что?
— Как разорвать нашу связь, — повторила я. — Вряд ли вы будете счастливы, если всю оставшуюся жизнь будете зависеть от меня. Даже если найдете способ как превратить меня в ваше личное солнышко на веки вечные.
Вот и что ему на этот раз не понравилось? Снова превращается в снеговую тучу.
— Ты права, — говорит он и поднимается.
Вот и хорошо!
— О нашем секрете знают только мои братья, Каэтан и его помощник. Говорить об этом кому-то еще я запрещаю.
Запрещает он!
— Как скажете, — согласилась я, и глаза Снежного превратились в две узкие щелки. Я же сложила руки на груди. — Ваше величество.
Последнее добавила вроде как по этикету, но получилось почему-то язвительно. Какое-то время мы смотрели друг на друга и молчали, но в нашем молчании мне чудилось гораздо больше слов, чем в самом яростном диалоге.
Потом Снежный все же произнес:
— В таком случае возвращаю вас Каэтану. Ливия, — он сделал акцент на моем имени точь-в-точь с теми же интонациями, что и я на его титуле. — Доброй ночи.
Он ушел, и я перевела взгляд на окна. Портьеры не были прикрыты, но из-за них просачивался только лунный свет, подогреваемый светом свечей и пламенем, разгулявшимся в камине. Впрочем, долго любоваться небом над Эрнхеймом не получилось: ко мне вернулся целитель. Он снова меня осмотрел, поинтересовался, вспомнила ли я что-то, и в ответ на мои короткие воспоминания об ужине кивнул. Порекомендовал больше отдыхать и ушел, оставив меня с восстанавливающим силы зельем со снотворным эффектом, которое нужно запивать большим количеством воды.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Что я и сделала. После чего завернулась в покрывало и, прокручивая в памяти сегодняшний бесконечный день, думала о том, что мне тоже не помешало бы во многом разобраться. Например, в том, как работает моя магия, и так ли она мала, как я всегда считала? Его величество говорил, что был слишком слаб, но это не так.
Он был почти мертв.
Что первый, что второй раз, и второй раз даже больше, чем первый. Если мне хватило сил дважды вернуть к жизни самого могущественного Снежного Драэра, на что я способна еще? Что ж, пока я живу здесь, у меня будет доступ к библиотеке Эрнхейма. А значит, и доступ к таким знаниям, о которых можно только мечтать. Откладывать надолго не буду, прямо завтра этим займусь.
На этой мысли, видимо, подействовало восстанавливающе-усыпляющее зелье, потому что веки стали тяжелыми. Обняв подушку покрепче, я провалилась в сон.
* * *
Хьяртан-Киллиан Эртхард
Уходить из ее спальни не хотелось, но Ливия нуждалась в отдыхе, а у него остались незаконченные дела. Некоторые могли подождать, другие не терпели отлагательства, как, например, встреча с пленником. Почему-то о нем Хьяртан думал чаще и больше, чем об убитом гротхэне, и каждая такая мысль опаляла яростью, разжигала в венах неистовое пламя.
Ему бы о своих провалах в памяти беспокоиться, переживать о том, что непонятно какого ларга теперь привязан к незнакомой девчонке, а он только и думает о том, что было между ней и тем плешивым отродьем.
Сколько раз он проворачивал фокус с зельем? О скольких моментах заставил забыть девушку?
От каждого вопроса, который Хьяртан задавал себе в мыслях, кулаки сжимались с такой силой, что окажись в одном из них хребет этого щенка, сломал бы и не заметил.
Замок спал. По галереям, стелясь по серому камню, по затянутым гобеленами стенам, скользили тени. Рожденные пламенем факелов, они безмолвно сопровождали Снежного до лестницы и дальше во мрачные глубины подземелья.
Пленник спал в одной из клеток на просыревшем тюфяке. Остальные камеры пустовали — преступников редко держали в замке, сразу отправляли в Крепость духов — тюрьму на окраине столицы. Но этот…
Но этот заслуживал особых «почестей» и особого внимания.
— Открывай, — приказал король стражнику, и тот загремел ключом.
Сжавшийся в комок пленник встрепенулся, приподнялся на руках, и в его глазах тут же отразился страх. Он неуклюже сел, вжавшись в стену, затаил дыхание, глядя на вошедшего в темницу Хьяртана.
— Сейчас мы поговорим, — спокойно сказал король.
Внешне он действительно оставался спокойным, хоть это и было непросто. Всего каких-то пару часов назад он умирал, а сейчас в нем было столько жизненной энергии и силы, что сдержать ее казалось почти невозможно. Врезать бы щенку, но тогда тот уже вряд ли будет в состоянии говорить.
— В… ваше величество… — испуганно проблеял мальчишка.
— Я знаю, что ты опаивал свою сводную сестру. Знаю, что собирался с ней сделать… Лучше признайся сейчас, мне, сколько раз такое случалось и что… между вами было. — Последние слова дались особенно тяжело. — Не признаешься мне, завтра с тобой будут говорить мои палачи.
Парень вздрогнул и еще сильнее вжался в стену, словно это могло помочь ему исчезнуть из подземелья или хотя бы стать невидимым для Снежного.
— Ничего… Клянусь Богиней-матерью! — хрипло, но с жаром воскликнул он. — Клянусь… своей матерью! Сестрой… Жизнью! Я только лишь раз решился, а теперь… А теперь проклинаю себя за это.
— И правильно делаешь, — усмехнулся Хьяртан, жестко добавив: — Я хочу знать, у кого достал зелье, и, если окажется, что ты не первый раз его покупаешь, я превращу тебя в лед, а потом разобью твою безмозглую голову на тысячи осколков.
