–Ну, чувак, что у вас тут стряслось? – Говард скрещивает руки на груди и чуть отстраняется назад, задрав подбородок.
–Говард, ты же у нас из Фулема. Вроде район не гангстерский, шпана там не живет...
–Не знаю, не знаю. Лично я не уверен. До сих пор пытаюсь понять, как оно там на самом деле...
–Давай отложим приятные воспоминания, – просит Кэгни, но Говард его не слушает, вполголоса читая рэп.
Кэгни слышит только обрывки фраз – редкие «твою мать», «шлюха» и что-то насчет тех, кто «прямиком из тюряги». Кэгни пытается припомнить, сколько Говарду лет. Почти сразу вспоминает, что двадцать четыре, и зажмуривает глаза. Был ли он сам таким же глупым пятнадцать лет назад? Был ли он таким же самозабвенным идиотом? Таким же скучным, непоследовательным и пустопорожним? Кэгни не считал свою жизнь полной особого смысла, однако таким бестолковым, как Говард, он точно никогда не был. Он помнит, как разговаривал о политике, болтал с друзьями о всяких пустяках, уважал старших и говорил людям правду. Он никогда не читал рэп. Подумать только – рифмованные ругательства превратились в одну из форм современного искусства! Неужели в этом мире не осталось ничего чистого, незапачканного?
Кэгни мысленно представляет себе волны Индийского океана, набегающие на уединенный песчаный пляж, и чувствует, что ярость отступает.
Проходит секунд тридцать. Кэгни открывает глаза и видит, что Говард продолжает смотреть на него с улыбкой.
–Что, шеф, опять витали в облаках? – Говард подмигивает Кэгни уже второй раз за последние пять минут.
–Не знаю, в курсе ты или нет, – говорит Кэгни, – но у тебя в волосах торчит расческа.
–Я в курсе. Мне было негде ее оставить.
В ответ Кэгни скептически смотрит на Говарда. Он платит этому парню жалованье, давая возможность есть, одеваться и снимать квартиру. Он дает ему работу, вместо того чтобы просто взять и уволить нахала. К сожалению, дело есть дело. Кэгни не сделать юнца таким, какой он сам. В конце концов парень годится ему в сыновья.
Кэгни автоматически бросает взгляд на календарь. Двадцать девятое сентября. Осталось ровно три месяца. Ровно три месяца осталось до смерти или свободы – Кэгни сам пока не знает, что именно его ждет. Ему исполняется сорок лет. Официально отсчет начался девять месяцев назад, однако одним глазом Кэгни посматривал на календарь уже лет десять.
Кэгни вспоминает, что в ящике стола лежат полупустая бутылка виски и стакан, который он умыкнул из гостиницы Брайтона и в который еще никогда не наливал простую воду. Сделав усилие воли, он отогнал желание достать бутылку из стола.
Одно Кэгни знал наверняка: в тридцатые и сороковые годы двадцатого века таким парням, как он, позволялось страдать какими угодно видами идиосинкразии. Их не заставляли проветрить «грязное белье» или подлечить нервы. Этот мир – довольно грязное место, полное лжи и подлости, он заслуживает того, чтобы в нем жило определенное количество алкоголиков и мизантропов. Не то чтобы Кэгни причислял себя к данным категориям, однако если бы и принадлежал к ним, то не стыдился бы этого. В конце концов у него нет маленького ребенка или юной очаровательной женушки, нуждающейся в заботе...
Говард беспокойно заерзал. Кэгни поднимает голову и видит, что молодой сотрудник поправляет расческу, которая торчит из его коротко стриженных белокурых волос, любуясь на свое отражение в остекленной рамке со стола Кэгни. Эта рамка – одна из немногих вещей, которые находятся здесь постоянно. Обычно она стоит, прислоненная к старой кофейной чашке, что намертво прилипла к деревянной столешнице. В рамку небрежно вставлена цитата из газеты, которую Кэгни прочел в поезде почти десять лет назад, когда часы пробили полночь и ему исполнилось тридцать лет.
«Любовь – это заблуждение, передающееся от женщины к женщине».
–Поставь на место, Бэзил. И вынь из волос расческу.
–Я не Бэзил, а Говард. Ах да! Бельчонок Бэзил Браш из сериала! Бэзил Хвост-Расческа! Вы сегодня какой-то очень веселый, шеф, и мне кажется, я знаю почему! Поправьте меня, если я ошибаюсь, но не имеет ли это какого-то отношения к новому герою, который совсем недавно появился в нашем городе? Я прав?
–Господи Боже, как ты успел узнать?
–Я ходил в «Старбакс», и мне официантка рассказала. Мы с ней трахались одно время.
–Так она работает в «Старбаксе» или трахается там?
–И то, и другое. Короче, шеф! Я давно подозревал, что в вас есть что-то героическое! Жаль, что рядом не было меня. Вдвоем мы его быстрее поймали бы. Ну давайте, рассказывайте все по порядку! Джули... то есть, Дженни сказала, вы выскочили из конторы, бросились за тем парнем, а потом...
–Я не хочу об этом говорить.
–Ну конечно. Скромный мистер Кэгни. Короче, шеф, плюньте вы на свою скромность, расскажите, что там случилось.
–Ничего особенного не случилось. Я услышал, как кричит какая-то женщина, и все. Нечего рассказывать.
–Ну, не хотите, как хотите. Айан расскажет гораздо лучше.
–И Айан тоже знает?!
–Да о вашем подвиге уже весь район знает!
–Но откуда?! Когда вы успели? Прошло всего двадцать четыре часа. К тому же это случилось в воскресенье!
–Бросьте, шеф. Не будьте таким скрытным. Вы врезали ему по морде?
Кэгни глубоко вздыхает. Он знал, что так все и обернется. Знал, что нужно было сидеть в конторе и не обращать внимания на крики. Теперь его будут донимать целую неделю, не меньше. На улице совершенно незнакомые люди станут останавливать его, чтобы обсудить случившееся, вместе попереживать и предложить моральную помощь, если таковая вдруг понадобится. Они будут улыбаться, надоедать, совать нос не в свое дело и сочувствовать. Все будут спрашивать Кэгни, как он себя чувствует, и поздравлять друг друга с тем, что своей чуткостью и дружелюбием они перевоспитали-таки этого мизантропа. Конечно, раньше этот хмурый парень, вечно одетый в черное, – эдакий местный угрюмец – никогда ничему не радовался, не пел и но жил их общей чудесной жизнью. Они перевоспитали Кэгни настойчивой мягкостью, заставили переживать за других людей, привязав его к себе, как разноцветные воздушные шарики к рамам своих велосипедов. Они переделали его, грустно кивая головами в знак того, что этот мир ужасен, а «Гардиан» даже не потрудилась уделить случившемуся должного внимания. Да, они поймали Кэгни точно так же, как Кэгни поймал того похитителя, но использовали для этого исключительно внимание и любовь.
Кэгни сдвигает брови и переводит взгляд на листок бумаги, который лежит на его столе. На листке крупными буквами небрежно нацарапаны адрес и время. В пятницу ему придется идти на ужин к тем людям. Ужасно. Весь вечер сидеть за столом и говорить ни о чем, умирая от тоски. Но разве он может не пойти?
