Судя по тому, как она расправлялась с добавкой, Ларикова действительно соскучилась по домашней выпечке. Гошка явно собирается побаловать ее и третьим куском – я всегда говорила, что у моего напарника своеобразное чувство юмора. В принципе я не возражала, пусть развлекается. Но ведь ближе к вечеру Витька собирался зайти. Что же ему, и крошек не достанется? Я повернулась к Ниночке и самым нейтральным тоном, какой только смогла изобразить, поинтересовалась:
– Кириллов не звонил?
– Нет. – Нина удивленно посмотрела на меня. А шеф, очевидно, ход моих мыслей понял и целиком его одобрил, потому что встрепенулся и отставил свою чашку в сторону.
– Действительно, у нас скоро деловая встреча. Екатерина Алексеевна, извините, вы что-то хотели нам сообщить?
– Да! – просияла она и отмахнулась от куска, который Гошка все-таки успел ей отрезать. – Я пришла сообщить, что эта девица, которая еще считается женой моего сына, арестована!
– Задержана, – деликатно поправил ее Баринов.
– Меня не интересуют тонкости. – Ликование Лариковой не уменьшилось от неуместного замечания. – Какая разница, где эта дрянь сидит: в СИЗО, в КПЗ или в простом обезьяннике? Главное, что она под замком! Вы выполнили свои обязательства, и теперь я пришла, чтобы выполнить свои!
– Простите? – На шефа явно произвела впечатление неожиданная осведомленность Екатерины Алексеевны в терминологии.
– Три дня назад я вам сказала: если вы не только вернете Игоря домой, но и сделаете так, что Елену посадят, то я выплачу вам премию! – напомнила Екатерина Алексеевна. – Я принесла деньги. Живые деньги, разумеется… в таких делах я признаю только черный нал!
Баринов поперхнулся и закашлялся, а Гошка восхищенно уточнил:
– А супруг ваш? Он как считал?
– Разумеется, мой муж считал так же, – с достоинством ответила она. – Если бы он был жив, тоже выплатил бы вам премию наличными.
Шеф встал и еще сиплым голосом попросил:
– Екатерина Алексеевна, давайте пройдем в мой кабинет. Там и побеседуем.
– А? – Она окинула нас взглядом, словно удивляясь, почему Баринов хочет лишить ее общества таких милых людей. Потом понимающе кивнула: – Понимаю, субординация. Мой муж тоже очень серьезно к этому относился. Разумеется, в вашем кабинете нам будет удобнее.
Когда они скрылись за дверью, Гоша скомандовал:
– Давайте, девочки, разбирайте эту скатерть-самобранку. Если пирог на столе оставить, то мадам Ларикова опять захочет подкрепиться. А надо бы Витьке кусок оставить, он честно его заработал.
– Вот какой ты, оказывается, Гошенька, – не упустила случая я. – Для голодной клиентки куска хлеба жалеешь. А Екатерина Алексеевна сейчас нам премию отсчитывает, живыми денежками.
– Во-первых, она нам не клиентка. Во-вторых, я жалею не кусок хлеба, а шарлотку, испеченную по всем правилам высшего кулинарного искусства. Причем жалею не в свою пользу, а в Витькину. А данная премия является исключительно добровольным выражением благодарности мадам Лариковой за возвращение внука в родные пенаты.
– Как ты красиво говоришь, Гошка! – искренне восхитилась Нина. – Но деньги нам не за
Игоря достались. Ларикова прямо сказала: премия за то, что Елена в уголовное дело влипла.
– Влипла она без нашей помощи, исключительно собственными усилиями, – заметил справедливый Гоша. – Но Сухарева на нее мы вывели, тут не поспоришь. И теперь Елене свет, как ее там по отчеству, светит срок не только за похищение, но и за убийство Кораблевой.
– Она говорит, что не убивала, – напомнила я. – Даже в квартире той не была.
– Ох, Ритка! Как ты умудряешься всем подряд верить? Она и насчет Игоря нам голову морочила, помнишь? И вообще, убивала она или нет, тебе какое дело?
– Понимаешь, я чувствую что-то вроде морального обязательства. – Чтобы не встретиться с напарником взглядом, я разглядывала пластиковую фиалку, стоящую на подоконнике. – Елена Ларикова просила меня помочь, если ее будут обвинять в том, чего она не совершала. И мы вроде как договорились.
– Что значит «вроде как»? Что значит «чего она не совершала»? И чего она не совершала? Не убивала Кораблеву?
– Елена говорит, что не убивала. – Похоже, я сделала круг и вернулась к началу.
– Мало ли что она говорит! – Гоша вскочил с кресла и в три широких шага дошел до входной двери. Четко, как на параде, развернулся и промаршировал до кабинета шефа. – У этой дамочки не язык, а помело! – Еще один разворот. – Она тебе в пять минут такого наплетет, что ты потом три месяца одно правдивое слово искать будешь! – Короткая остановка около стола секретаря. – Нина, солнышко, скажи хоть ты ей!
– Действительно, Рита, – не подвела его Ниночка. – Мы уже убедились, что Лариковой верить нельзя. И потом, даже если Кораблеву убил Перегудин, Елена все равно соучастница.
– Он тоже сказал, что не убивал, – упрямо возразила я.
– Кому он сказал, тебе? – Гошка наконец остановился и снова упал в кресло.
– Он Лариковой говорил. У меня все на кассете записано, весь разговор.
– Черт, кассета! А что там еще было интересного?
– Ничего особенного. Ларикова беспокоилась об Игоре, потом давала Перегудину инструкции, как действовать. Жаловалась, что Кораблеву убили и что понятия не имеет, кто это сделал. А Перегудин упомянул, что вообще обо всем этом деле узнал утром, когда Елена ему позвонила.
– Прелестно! Только кассета сейчас не у тебя, а у Сухарева!
– А что, не отдавать надо было? – обиделась я. Не люблю, когда меня упрекают несправедливо. Сухарев потребовал кассету, и Баринов велел отдать, так в чем я виновата?
– Не отдать ты не могла, – успокоила меня Нина. – Но ты ведь слушала практически все, что записано на пленку?
– Слушала, – неуверенно согласилась я. Вроде Ниночка выступила на моей стороне, но было ощущение, что сейчас меня ткнут носом в какую-то нелепую оплошность. – В машине сидела и слушала.
– А где бумага, на которой все это записано? Хотя бы конспект?
– Хотя бы конспект! – язвительным эхом повторил Гошка.
– Ой.
А что еще я могла сказать? То есть можно было сказать, что вчера я не успела и сегодня тоже было некогда… но какой в этом смысл? Я молча отправилась на рабочее место.
Минут через пятнадцать ко мне присоединился Гошка. Он постоял, глядя мне через плечо и читая то, что я успела записать. Потом отошел и устроился за своим столом.
– Я пока рапорт напишу по захвату.
Ох. Мне же еще и общий отчет по делу писать! Хорошо, что Гоша хоть часть работы берет на себя.
– Спасибо!
– Тебя там все равно не было, – отмахнулся он. – И вообще, я сегодня добрый. Екатерина
Алексеевна, милейшая, должен сказать, женщина, упорхнула, оставив на столе у шефа очень симпатичную кучку зелененьких бумажек. Оказывается, ее супруг, царствие ему небесное, предпочитал все расчеты вести в долларах. – Гоша немного подумал и добавил: – Тоже милейший был человек.
Некоторое время мы с Гошей усердно строчили, каждый свое. Потом в приемной снова раздались голоса, и к нам заглянула Ниночка.
– Какая неожиданная и приятная картина, – умилилась она.
– Почему неожиданная? – моргнула я. – Сидим отчеты пишем.
– И я о том же. Обычно, когда я к вам захожу, вы с Гошкой катаетесь по полу, выкручивая друг другу руки, а сейчас – просто идиллия!
Я немного натянуто улыбнулась, а Гошка, не отодвигая стула, выскользнул из-за стола:
– Если трудящиеся требуют…
– Не смей! – успела взвизгнуть я.
Еще я успела развернуться на стуле и взмахнуть ногами. Правой ногой я выбила из руки напарника нож – до пошлых имитаций и использования вместо настоящего оружия чего-нибудь попроще, вроде линейки, Гошка не опускается.
Нож отлетел в угол, но на этом мои успехи закончились. Вместе со стулом я рухнула на пол, а сверху навалился Гошка. В любой другой ситуации я сдалась бы секунды через три, но сейчас напарнику мешал все тот же стул, который оказался между нами.
– Брек, брек, – захлопала в ладоши Нина. – Я, собственно, зашла вас позвать. Там благодарный клиент пришел.
– Серега?
Гошка легко вскочил и поднял стул, поставил его на место. Я поднялась сама.
– Он самый. И Игорь с ним. Сейчас вы, скромные герои, будете принимать восхищенное поклонение. Шеф уже начал.
Восхищенное поклонение у Лариковых получилось довольно вялым и маловыразительным. Сергей выглядел не столько счастливым, сколько озабоченным, а Игорь зевал и, похоже, не очень хорошо понимал, зачем отец его сюда привел. Как только Лариков отпустил руку мальчика, Игорь устроился в кресле и задремал.
– Остаточные явления, – оглянувшись на сына, виновато объяснил Сергей. – Врачи сказали, что все нормально, завтра-послезавтра сонливость пройдет. Честно сказать, на меня вся эта история больше подействовала. Просто глаз боюсь с него спустить. Сейчас он со мной все время, и на работе, и везде. А потом что делать? Мне с ним в школу ходить?
