Барнс встал, разгладил свою адмиральскую форму, стряхнул крошки.
— Надеюсь, теперь вы понимаете, что у вас лишь одна альтернатива. Встреча с Владыкой, с вечностью в лице вампира.
Взгляд Норы, уставленный в никуда, помутился. Она чувствовала апатию, чуть ли не головокружение. Она подумала, что такое же ощущение, вероятно, испытывает человек после сдачи крови.
— Но вам нужно сделать выбор, — сказал Барнс. — Больше не смею вас задерживать. Я знаю, вы хотите как можно скорее вернуться в лагерь, к вашей матери, пока она еще жива.
Он направился к двустворчатой двери, толкнул ее и вышел в грандиозный коридор.
— Обдумайте мои слова и дайте знать, к какому пришли решению. Время дорого…
Нора незаметно взяла со стола столовый нож и положила в карман.
Под Колумбийским университетом
Гус знал, что Колумбийский университет прежде был крутым учебным заведением. Множество старых зданий, образование, стоившее бешеных денег, сумасшедший уровень безопасности, камеры видеонаблюдения. Он когда-то видел здесь студентов, которые старались слиться с окружением: одни — из-за своей социальной активности, чего он никогда не понимал, другие — по криминальным причинам, очень даже ему понятным. Но что касается самого университета, заброшенного кампуса на Морнингсайд-Хайтс и всех служебных сооружений, то там не было ничего, на что ему стоило бы тратить время.
Теперь здесь была база Гуса, его штаб и его дом. Этот гангстер-мексиканец ни за что не покинул бы свою территорию. Он бы сначала взорвал тут все, если бы его вынудили это сделать. Когда террористических и охотничьих дел поубавилось, все более или менее упорядочилось, Гус начал искать себе постоянную базу. Ему она и в самом деле была необходима. В этом новом мире непросто было орудовать эффективно. Сопротивление стало его единственным занятием, а сопротивляться с каждым днем было все труднее. Полицию, пожарную и медицинскую службы, дорожный надзор — захватили всё. Прочесывая свои прежние площадки в Гарлеме в поисках места для базы, он нашел двух ребят из банды «Ла Мугре», промышлявших теперь, как и он, диверсиями, — Бруно Рамоса и Хоакина Сото.
Бруно был жирный (другого слова и не найти), питался в основном чипсами «Читос» и пивом. Хоакин был подтянутый и статный. Ухоженный, весь в татуировках и полный ненависти. Оба они стали братанами Гуса, готовыми умереть за него. Да и с самого рождения были готовы.
Хоакин отбывал срок вместе с Гусом. Сидели в одной камере. Гус провел там шестнадцать месяцев. Они готовы были драться спина к спине, и Хоакин отбывал потом срок в одиночке, после того как локтем выбил зубы одному из тюремщиков — громадному черному парню по имени Рауль (ну и имечко для человека без зубов — Рауль[12]). После появления вампиров (некоторые называли это Падением) Гус во время ограбления магазина электроники снова встретил Хоакина. Хоакин и Бруно помогли ему утащить большой плазменный телевизор и коробку с видеоиграми.
Они вместе захватили университет и обнаружили, что тот заражен лишь местами. За заколоченными дверьми и окнами, уплотненными стальными панелями, все внутри было разграблено и осквернено аммиачными выбросами. Студенты покинули университет заранее в попытке убежать из города и добраться домой. Хоакин полагал, что далеко они не ушли.
Обходя заброшенные здания, они нашли под фундаментом систему туннелей. Книга на стенде при входе подсказала Хоакину, что кампус изначально соорудили на территории сумасшедшего дома, построенного в XIX веке. Архитекторы сровняли с землей все существовавшие тогда здания больницы, кроме одного, а дальнейшее строительство вели на оставшихся фундаментах. Во многих туннелях размещались инженерные системы, трубы отопления, генерирующие горячий конденсат, многие километры электрических проводов. Со временем часть ходов замуровали, чтобы по ним не шастали в поисках приключений студенты и городские диггеры.
Они вместе исследовали и захватили бо́льшую часть подземной сети, связывающую почти все из семидесяти одного здания кампуса, расположенные между Бродвеем и Амстердам-авеню в Верхнем Вест-Сайде Нью-Йорка. Некоторые более отдаленные участки остались неразведанными просто потому, что на все не хватало ни дня, ни ночи: помимо очистки туннелей, они еще охотились на вампиров и сеяли хаос по всему Манхэттену.
Гус оборудовал себе берлогу в одном из углов главной площади кампуса. Его владения начинались под единственным сохранившимся зданием сумасшедшего дома — Бьюэл-холлом, проходили под Мемориальной библиотекой Лоу и Кент-холлом, а заканчивались под Философи-холлом — зданием, перед которым располагалась бронзовая статуя какого-то замороченного голого мужика.[13]
Туннели заканчивались в стремном таком закутке, настоящей злодейской берлоге. Система отопления давно вышла из строя, а это открывало Гусу доступ в те места, куда мало кто захаживал на протяжении последнего столетия (грубые черные волокна, торчащие из щелей в подземных стенах, оказались настоящим конским волосом, которым укрепляли раствор). Гангстер попал в сырое подвальное помещение с зарешеченными камерами.
Дурдом. Здесь они запирали самых отъявленных психов. Скелетов в цепях и ничего такого они не нашли, хотя кое-где в кладке и виднелись царапины, словно кто-то точил когти. Не требовалось богатого воображения, чтобы представить себе страшные, душераздирающие вопли, раздававшиеся в этих стенах столетия назад.
Здесь он и держал ее. Свою madre. В клетке восемь на шесть из металлических решеток от пола до потолка, образующих полукруг угловой камеры.
Руки матери были схвачены наручниками за спиной — Гус нашел их под столом в соседней камере; ключа к ним не обнаружилось. Мотоциклетный шлем полностью скрывал ее лицо; покрытие по большей части скололось, потому что вампирша в первые месяцы пленения изо всех сил билась головой о решетку. Гус закрепил суперклеем ремешок шлема на ее коже. Только так ради собственной безопасности мог он удержать ее жало. Шлем также скрывал ее растущую индюшачью бородку, от одного вида которой Гуса начинало мутить. Он снял прозрачную лицевую часть из пластика и заменил ее металлической пластиной, запирающейся на подвесной замок; пластина была залита черной краской и имела шарнирное крепление по бокам. В ушные каверны он набил ваты.
Таким образом, мать не могла ни видеть, ни слышать, но все же стоило Гусу войти в камеру, как шлем поворачивался в его сторону, словно радар, и устрашающе следовал за ним, куда бы он ни двигался по камере. Она чавкала и визжала, стоя посреди скругленной угловой камеры, ее обнаженное старческое тело было черным-черно от столетней пыли психушки. Гус как-то раз попытался одеть ее через решетку, используя плащи, куртки, даже одеяла, но все это падало на пол. Одежда ей не требовалась, а стыдливость вампирам не свойственна. На ступнях появились мозоли, толстенные, как подошвы теннисок. По телу свободно разгуливали вши, ноги были покрыты струпьями многочисленных дефекаций. Кожу на венозных бледных ляжках и голенях бороздили коричневатые трещины.
Много месяцев назад, после сражений в железнодорожном туннеле под Гудзоном, когда воздух очистился, Гус ушел от остальных. Отчасти это объяснялось его характером, отчасти дело было в матери. Он знал, что скоро вампирша найдет его, своего близкого, и приготовился к ее появлению. И когда она пришла, Гус немедля набросился на нее, накинул мешок на голову и связал по рукам и ногам, полностью обездвижив. Она сопротивлялась с невообразимой вампирской силой, но Гусу удалось напялить на нее шлем: голова и жало оказались изолированы. Потом он надел на нее наручники и за шейную часть шлема отволок в подземелье. Ее новый дом.
Гус протянул руку через решетку, поднял лицевую пластину. На него уставились мертвые черные зрачки в алом обрамлении — безумные, бездушные, но голодные. Каждый раз поднимая металлический щиток, он чувствовал ее желание выкинуть жало. И иногда, если вампирша не оставляла попыток, через трещинки в отростке просачивался густой запах лубриканта.
У них было общее хозяйство, Бруно, Хоакин и Гус образовали прекрасную неполноценную семью. Почему-то Бруно всегда кипел энтузиазмом, он обладал удивительным даром смешить Гуса и Хоакина. Все хозяйственные заботы ложились равномерно на плечи каждого, но прямой контакт с матерью Гуса разрешался только сыну. Он мыл ее с головы до ног каждую неделю и содержал в чистоте камеру, насколько это было в человеческих силах.
Помятый шлем придавал ей сходство с покореженным роботом или андроидом. Бруно вспомнил старое дурацкое кино, которое видел по телевизору, оно называлось «Робот-чудовище». У главного героя, давшего название фильму, было грубое обезьянье тело, на котором вместо головы сидел стальной шлем. Он так и представлял себе семейство Элисальде: «Густаво против Робота-чудовища».
