Прозектор широким жестом скинул простыню с тела, обнажив ужасающий в своем безобразии обрубок.
Наталье Павловой поначалу показалось, что нечто подобное она много раз видела в музее: обнаженный мужской торс без головы, рук, ног. В конце концов это было так просто, обычный мужской торс, волосатая грудь, плечи. Только вместо головы пустое место. Самым банальным образом ничего нет. Только торчит обрубок шеи, а посреди почернелого мяса белеет шейный позвонок. Страшно представить себе, что у этого обрубка когда-то была голова, которая думала, лицо, которое выражало чувство, было, может быть, красивым, глаза, которые смотрели на мир, губы, которые кто-то целовал. У этого обрубка когда-то были руки, что умели работать, ноги, ходившие по земле. Чья-нибудь рука, наверное, ласкала это тело. Воображение против воли Натальи Павловой рисовало ей, как рука касается этих плеч, груди, и внезапно она почувствовала, как пол проваливается под ней и окружающие ее лица и предметы начинают стремительное кружение в каком-то диком хороводе.
– Нашатырь! – крикнул агент службы бязьпеки. – И принесите стул. Ей надо бы присесть…
Адмирал Микляев и российский консул бережно поддерживали Наталью Павлову под руки.
После нашатыря в голове белокурой молодой женщины прояснилось, однако стула не нашлось: в подвалах морга или ходили, или лежали, сидеть было некому.
– Наталья Александровна, – бережно заговорил адмирал Микляев. – Нам нужно ваше заключение… Вы узнаете своего мужа?
– Это не он, – едва слышно проговорила она. – Я уверена. Это не мой Сережка…
– Свидетельница находится в состоянии аффекта, – хладнокровно заметил агент службы бязьпеки. – Я бы не стал придавать слишком большого значения ее словам.
– Наталья Александровна! – снова заговорил адмирал Микляев. – Нам нужна полная уверенность в ваших показаниях. От этого зависит очень многое…
– Я уверена в том, что говорю! – Наталья Павлова повернулась и снова отважно взглянула на человеческий обрубок на столе морга. – Это не его тело, я совершенно точно знаю…
– Но почему? – гневно воскликнул агент СБ. – Это все ложь и фальшивка! Я не понимаю, как можно опознать тело человека, когда у него нет ни головы, ни конечностей!..
– Наталья Александровна! – напомнил ей адмирал Микляев.
– Я уверена, – тихо, но твердо отвечала та. – У Сережки несколько мелких родинок на груди… Разве родинки могут исчезнуть после смерти?
– Нет, конечно, – не совсем уверенно отвечал агент службы бязьпеки. – А вы ничего не путаете?
– Нет, ничего! – воскликнула Наташа. – У моего мужа грудь не такая волосатая, живот мускулистый… И вот этого шрама на животе у него никогда не было!
– Шрам мог образоваться после того, как вы с ним расстались, – немного нервничая, возразил агент. – Этот шрам мог возникнуть от контакта с винтом, что порубил тело на куски. Присутствие шрама не доказательство…
– Но разве вы не видите, что это старый операционный шрам? – спокойно возразил российский консул. – Разве не так? – обратился он по-польски к прозектору.
Тот сильно смутился, растерялся, стал вопросительно глядеть на агента, но в конце концов вынужден был признать, что шраму на животе обрубка не менее года.
– А мы предоставим медицинскую документацию, – заявил адмирал Микляев, – что за прошедший год никакой хирургической операции наш офицер не подвергался. Что ж, – подытожил веским тоном он. – Мне кажется, польская сторона сильно поторопилась с заявлением об опознании этого трупа. Никаких доказательств того, что это действительно исчезнувший четыре дня назад старший лейтенант Российского флота Сергей Павлов, нет.
– Вы видите все вещи в сильно искаженном ракурсе, пан адмирал! – заметно нервничая, воскликнул агент службы бязьпеки. – Вы абсолютно доверяете словам женщины, а между тем еще неизвестно, может быть, эта жена Павлова русская фальшивка!
– Вам следует выбирать выражения, пан офицер! – сурово сказал адмирал Микляев. – Сегодняшнее опознание не пройдет без шума, это я вам обещаю! Мы будем требовать создания международной комиссии, задачей которой станет всестороннее расследование этого инцидента. Пока же командование Российского ВМФ объявляет старлея Павлова не погибшим, а пропавшим без вести! Пойдемте отсюда, нам здесь больше нечего делать.
И, бережно обняв белокурую жену Полундры за плечи, адмирал Микляев повел ее по узкому проходу между столами к лифту, чтобы поскорее выбраться прочь из этого страшного места.
Глава 30
Полундра, cтоя в трюме затопленной баржи, подал наружу, в руки охранявших его водолазов сначала шланг гидромонитора, из которого продолжала с большим напором хлестать струя воды, затем мощные подводные осветительные лампы. Муть стояла очень плотная, старлей едва различал предметы на расстоянии собственной вытянутой руки, поэтому он не мог видеть, как один из водолазов принял по рации какое-то сообщение с борта сопровождающего их судна. Он уж собрался сам выбираться из трюма баржи, как вдруг сильный удар в грудь ластой, неожиданно возникшей откуда-то из мути, опрокинул его обратно в трюм, тяжелый люк баржи, на открытие которого Полундра затратил столько сил, с грохотом захлопнулся, и русский офицер оказался в полной темноте, замурованным в стальном корпусе трюма.
Странно, но он не почувствовал ни удивления, ни страха. Он давно подозревал, что история с необходимостью выполнения какой-то опасной и трудной работы не более чем красивая сказка, придуманная для того, чтобы его одурачить. На самом деле польская служба безопасности давно, с самого начала задумала похоронить его в трюме этой баржи, зачем и ради чего, это знали только сами организаторы всей провокации.
Полундре было даже немного забавно представить безвыходную ситуацию, в которой он оказался. Работая над открытием люка, Полундра достаточно изучил его и теперь прекрасно знал, что открыть снаружи люк можно было только при помощи домкрата, изнутри же и голыми руками его нельзя было открыть вовсе. Люк был специально так устроен, чтобы его нельзя было открыть изнутри. Значит, ему не выбраться отсюда. Воздуха для дыхания в баллонах оставалось минут на сорок. Значит, решил Полундра, именно столько у него оставалось времени жить.
Что ж, со стороны поляков все это было не так уж плохо придумано, вся эта провокация – заставить его спуститься в трюм этой баржи и оставить его здесь подыхать. А потом обнаружить его здесь уже мертвым, конечно же, случайно, конечно же, совершенно посторонними людьми, чтобы показать, до чего опустился русский морской офицер. В одиночку с одним аквалангом залез в давным-давно затонувшую баржу, чтобы похитить… Кстати сказать, что похитить? Полундра прекрасно понимал, что ему крышка, так что теперь совершенно все равно, в какой именно мерзости обвинят его потом, когда найдут его мертвое тело. Но тем не менее он вдруг почувствовал интерес. Так забавно, будучи еще живым, представлять, что будет происходить на этой планете после твоей смерти.
Осторожно оттолкнувшись от потолка трюма, он спустился вниз. Нащупал бочки, тогда, в тусклом свете электрических прожекторов, они показались ему настоящими, подлинными, как несомненно подлинной была и вся эта стальная баржа, действительно затонувшая и не одно десятилетие пролежавшая на дне Балтийского моря. Что же именно криминального могло находиться в этих бочках?
Полундра сначала тщательно ощупал бочку, нашел горловину, а на ней старинную, очень прочную печать. Он снял с пояса химический фонарь и раздавил его предохранительный клапан. Спустившись на дно трюма, Полундра нащупал рукой бочки, в тусклом свете фонаря был виден светлый блеск металла, цинковые стенки бочек за годы лежания под водой на большой глубине ничуть не потемнели и выглядели как новенькие. В Германии во все времена умели делать вещи на совесть. Нащупал горловину, близко поднес к ней химический фонарь и увидел печать: это был орел, державший в когтях фашистскую свастику. Значит, бочки были изготовлены в фашистской Германии, как и сама баржа. Медленно, сантиметр за сантиметром осматривая самую верхнюю бочку, Полундра нашел наконец то, что искал. В зеленоватом свете химического фонаря отчетливо проступил еще один рельефный орел, больше и четче пропечатанный, чем первый. Рядом с ним находился еще один знак, человеческий череп с перекрещенными под ним костями. Внутри бочки находится смертельно опасно отравляющее вещество… Часть дна бочки была облеплена донными отложениями, и Полундра стал усиленно тереть в этом месте, пока его глазам не представилась еще одна надпись: «Vorsichtig: Iprit».
Полундре вдруг стало жарко в его гидрокостюме. Иприт! Одно из опаснейших отравляющих веществ, химическое оружие, ныне запрещенное Женевской международной конвенцией. Даже небольшого количества этого газа достаточно, чтобы вызвать смертельное поражение организма. И все эти цинковые бочки в трюме были полны иприта! А он остался один на один с ними, в наглухо замкнутом стальном пространстве трюма, из которого нет выхода!
