Вопрос - исполню ль я свой план
И верно ль мой намечен путь?..
И вот сбылись его мечты.
- Земля! - воскликнул человек.
- Колумб, - кричат матросы, - ты
Прославил родину навек!
Яковкин усмехнулся:
- Не правда ли, гениальное произведение? Сохраним его для будущего...
Коля снова поднялся:
- Это мои стихи. Верните их.
- Тэк-с, тэк-с... Были твои, теперь мои, - сказал Яковкин, сунув бумажку в свой карман.
- Это нечестно! - послышался чей-то голос на задней скамейке.
- Нечестно? - удивился директор. - Это вы мне говорите? Прошу подняться того, кто сказал такое...
Неизвестно, что бы дальше произошло, если бы директора не озадачили возмущенные голоса.
- Нечестно! Верните! - кричали гимназисты.
Яковкин побледнел.
- Бунт! Опять бунт? - завизжал он, стуча кулаками по кафедре. Но тут же вдруг замолчал, посматривая на всех испуганными глазами. Должно быть, вспомнился ему Лихачев, смещенный "за неспособность предотвращения бунта", который произошел в гимназии весной. - Хорошо, - сказал он спокойнее. Лобачевский получит свою поэму в конце урока. Весь класс, - добавил он уже более строго, - за непочтение останется без обеда!
Весть о случившемся на уроке истории вскоре облетела всю гимназию. Многие воспитанники с вызовом декламировали запомнившиеся им отдельные строчки стихотворения.
После занятий Колю в спальной комнате ожидал Сережа.
- Молодец! Какой ты молодец! "Колумб отважно вдаль стремился"... Вот кому быть писателем! - восторгался он. - Теперь слушай внимательно. Сейчас вызвал меня Григорий Иваныч. Им с Ибрагимовым сегодня в театр нельзя пойти, они отдают свои билеты нам. Понимаешь? Сергей Александрович уже позволил. Он тоже идет. Я домой не пойду, Евсеич подъедет за нами к театру.
Коля обрадовался. После сегодняшних событий хотелось отдохнуть ему. Да и в театре он еще ни разу не был.
И вот они втроем, с надзирателем Сергеем Александровичем, уже на улице. К вечеру похолодало. Из труб тянулись кверху длинные столбы дыма, ветки деревьев покрылись кружевами сверкающего инея. Весело хрустел под ногами снег. В синей дымке вечера все казалось вокруг таким сказочным и легким.
На Рыбнорядекой улице людно: пешеходы, экипа-, жи, верховые - все двигались в одну сторону, к театральной площади. Засветились в домах заледеневшие окна, где-то уже вышел с дозором ночной сторож, и в морозном воздухе звонко застучала его колотушка.
Мальчики остановились у подъезда красивого деревянного здания, на углу Рыбнорядской и Грузинской улиц, первого постоянного театра Казани. Прочитали:
труппа из крепостных помещика Е. П. Есипова играла "Недоросля" Фонвизина. И сегодня была премьера.
Стараясь не отстать от Сергея Александровича, мальчики вошли в просторный вестибюль театра. Билеты у них были в партер, но времени до начала много, и Сергей Александрович позволил им подняться на галерку. Оттуда они с удивлением заглянули вниз, как в огромный колодец, по стенам которого, точно ласточкины гнезда, прилеплены ярусы.
Увидев Сергея Александровича, махнувшего им рукой, они спустились в партер. Публика прибывала.
Мимо них пробежал рыжий мальчик-лакей, размахивая серебряным колокольчиком - последний звонок.
- Сейчас начнут.
Коля с удивлением рассматривал театр и публику.
Большая люстра висела над серединой зала и многочисленные бра, по три свечи, торчали на перегородках между ложами. Но служители с гасильниками уже начали тушить боковые свечи. Зрительный зал погружался в полумрак, освещенной оставалась только сцена да кое-где над входными дверьми тускло мерцали крохотные свечи.
Наконец, будто потревоженный ветром, заколыхался и плавно поднялся кверху занавес.
Коля застыл на месте. Все то, что увидел он, превзошло его скромные ожидания. Игра нарядных актеров покоряла, заставляя забыть окружающее. Все выглядело как в жизни, естественно и правдиво. Митрофанушка так ничему и не выучился. Простакова смешила зрителей своим торопливым говором. А Скотинин этот...
Ну и подошла ему фамилия. По Сеньке шапка!
Вернувшись поздно из театра, Коля заснул не сразу. Но впечатления от спектакля не покидали его и во сне. Скотинин выступал с Яковкиным, а Митрофанушка превращался в гимназиста Овчинникова. Сон и явь к утру перепутались настолько, что мальчик, одеваясь после звонка, не сразу в них мог разобраться.
Однако воспоминания о вчерашнем посещении театра вскоре потускнели, во время завтрака в гимназии от стола к столу передавали немаловажную весть, о которой заговорили все воспитанники. Дежурный офицер Матвей Никитич, отец Дмитрия Перевощикова, подтвердил, что из Петербурга получено срочное донесение: в Казани учреждается университет. В то время в России было всего три университета: в Москве, Дерпте и Вильно. Казанский будет четвертым.
Гимназия гудела как растревоженный улей. Все поздравляли друг друга, клялись, поступая в университет, не жалеть своих сил, дабы "приумножить славу отечества".
Коля завидовал будущим студентам: его только через год могут принять, а вот их, воспитанников высших классов, уже сейчас готовят. Саша и Сережа попадут, конечно, в числе первых.
В этот день с двух часов до половины четвертого по расписанию следовало быть уроку высшей арифметики. Старший учитель Ибрагимов появился в классе, как всегда, без опоздания, по звонку. Он быстро взошел на кафедру и, веселым взглядом окинув стоявших перед ним навытяжку гимназистов, спросил их дрожащим от волнения голосом:
- Будем ли мы в такой радостный день заниматься разбором домашних заданий?
- Отложим, - предложил один воспитанник,
- Успеем, - поддержал другой.
Ибрагимов кивнул им.
- Так пусть же урок наш сегодня песней прозвенит, - сказал он и торжественно продекламировал:
Как весело внимать, когда с тобой она
Поет про родину, отечество драгое,
И возвещает мне, как там цветет весна,
Как время катится в Казани золотое!
О колыбель моих первоначальных дней!
Невинности моей и юности обитель!
Когда я освещусь опять твоей зарей
И твой по-прежнему всегдашний буду житель?
Когда наследственны стада я буду зреть,
Вас, дубы камские, от времени почтенны!
По Волге между сел на парусах лететь
И гробы обнимать родителей священны?
Звучи, о арфа, ты все о Казани мне!
Звучи, как Павел в ней явился благодатен!
Мила нам добра весть о нашей стороне:
И дым отечества нам сладок и приятен.
Так писал Державин, богатырь поэзии, в стихотворении "Арфа", стройном и благозвучном, в каждом слове своем поистине музыкальном. Словесность и музыка - две родные сестры, - с увлечением продолжал учитель. - Вы, господа, наверное, помните песню Державина:
О домовитая ласточка!
О милосизая птичка!
Грудь красно-бела, касаточка,
Летняя гостья, певичка!
Слышите, какой нежный стих? Музыка перлов!
Мальчики слушали его не шевелясь, по-прежнему стоя навытяжку.
- Садитесь же, господа, садитесь...
Ибрагимов тоже сел.
- Я, кажется, так увлекся, что и не заметил. Покорно прошу снисхождения. Пиитические восторги мои порою сильнее меня самого. Ведь с этими стихами Державина соединено в моем понятии все, что составляет достоинство человека: честь, правда, любовь к добру и к природе, справедливость, преданность отечеству, труд бескорыстный, вера в неисчерпаемые силы российского народа и его светлое будущее, уважение ко всему, что дорого для человечества...
Черные глаза Ибрагимова сияли, весь он точно светился, переполненный радостью. Как любил его Коля в такие минуты!
Арифметика была забыта, урок превратился в задушевную беседу о смысле жизни, о главных обязанностях человека.
- Перед вами открыты все дороги, - продолжал Ибрагимов. - Но дороги бывают разные. И вы обязаны выбрать из них только те, которые указуют вам честь и разум. И люди на вашем пути повстречаются разные.
Умейте отличать среди них достойных от недостойных.
И не позволяйте себе, уверившись в собственных достоинствах, отнестись к ним свысока, почитая себя вправе следовать в жизни лишь собственными путями, презирая всех с вами не согласных...
Когда немного стемнело и стало как будто уютнее в комнате, рассказ учителя незаметно перешел в оживленную беседу. О чем только не переговорили на этом уроке высшей арифметики: о Москве и Петербурге, в которых учителю довелось пожить, о Ломоносове, о Петре Великом. Вспомнили, как им трудно было начало учения, и решили, что все они теперь, старшие, должны бы на первых порах помочь младшим. Для этого Лобачевскому и другим способным ученикам надлежало посвятить несколько часов для занятий с воспитанниками подготовительных классов.
Ибрагимов был взволнован.
- Молодцы! Принимайтесь же за дело, довольно баклуши бить. Вам самим полезно повторить начала. Подика, половину перезабыли, не умеете два на два помножить. Я за вас буду хлопотать перед нашим директором:
