На Воскресенской улице шло праздничное катание.
В богато убранных каретах, заложенных сытыми лошадьми, разъезжали нарядные дамы, толстые купчихи с детьми. Никуда не торопились они, так что кучера, довольно причмокивая губами, лишь изредка подгоняли своих лошадей.
Сердце у Коли заныло - вспомнилась мать. У нее ведь никогда не бывает времени для прогулки. Что сейчас она делает? Шьет или вяжет? Сколько ниток прошло через ее руки! Если бы растянуть их, то, пожалуй, хватило бы до самого Петербурга... Скорее бы окончить гимназию, потом - университет. И ни от кого бы не зависеть. Вот он уже в Макарьеве. Одетый в собственный костюм, без этих ненавистных белых пуговиц, вбегает в комнату и видит: мать сидит за шитьем, а старый дед - за книгой... "Маменька, дедушка, узнали..."
- Ты что, и днем засыпаешь? - услышал Коля знакомый голос. Он оглянулся. Перед ним, сияя лучистыми глазами, стоял Сережа. И не один, а с крепостным Евсеичем, дородным дядькой.
- А я не спал, - ответил Коля. - Замечтался...
- Мечтаешь? Это неплохо.
- Извольте спросить, - вмешался Евсеич. - На извозчике поедете али пешком?
- Пешком... пешком.
- Тогда я сейчас отпущу извозчика.
Старик ушел. Сережа проворно перескочил скамейку и сел рядом с Колей.
- Мы ездили на базар, - объяснил он. - Григорий Иваныч велел и за тобой заехать.
- Спасибо.
- Но лучше мы пешком прогуляемся. Тут недалеко.
Да и день такой веселый.
Коля кивнул.
- Ты, кажется, чем-то расстроен, - сказал Сережа - Геометрией. В учебнике Румовского запутался.
- Это еще не беда. Григорий Иваныч распутает...
Через полчаса втроем они подошли к двухэтажному дому. Дверь им открыла горничная:
- Пожалуйте наверх..
Евсеич с покупками ушел на кухню, а Сережа повел полю на второй этаж.
- Входите, входите, - отозвался на робкий стук чейто веселый голос.
В кабинете за письменным столом, заваленным книгами, сидел в туго застегнутом на все пуговицы темном сюртуке и с тюбетейкой на голове Ибрагимов.
- Николай Мисаилович! - воскликнул Коля. - А мы подумали...
- Что Корташевский волшебством превращен в Ибрагимова? - договорил тот и, закрыв лежавшую перед ним книгу, отодвинул ее в сторону.- Или видеть меня вам не в удовольствие?.. Ну, то-то же. Не огорчайтесь Ибрагимов, улыбаясь, поднялся навстречу мальчикам - Ну, как себя чувствует наш Телемак? [Телемак - сын Одиссея. Так звали Сережу все товарищи Корташевского] - спросил он, потрепав Сережу по голове. - И каковы успехи в царстве королевы геометрии? - кивнул он в сторону Коли.- Слышал я, будто бы даже и, катехизис оказался побежденным, не смог удержать вас от бегства на урок царицы наук?
- Да, не удержался...-подтвердил Коля.- Только вот... геометрия оказалась труднее, чем я думал. Сегодня сидел над Румовским и еще больше запутался.
Ибрагимов подошел к приоткрытому окну и раскрыл его створки пошире. В комнату повеяло терпким запахом поспевающих яблок.
- Печально, - проговорил он, - что вы здоровья своего не бережете и занимаетесь в неположенное время.
Геометрия - царица строгая, требует не только ума острого, но и здорового тела, иначе с ее воинами - теоремами - не совладаете. Вонпство ее упрямое, стойкое...
Вам сколько лет?
- Скоро двенадцать исполнится.
- Та-ак, - протянул Ибрагимов. - Отец?
Коля вспыхнул - это был для него трудный вопрос.
- Есть... Но с нами не живет. Уехал.
- Значит, нет, - сказал учитель. - В смысле опоры его пе существует. Надо полагаться на себя, на свои силы.
Л сил этих в жизни потребуется - ох как много! - И вдруг спросил: Играете в городки?
Мальчики переглянулись. Но Ибрагимов уже повернулся к Сереже:
- Забыли, Телемак, что в прошлое воскресенье вы мне проиграли? А ну-ка в сарай - за чурками! Живо!
Мальчиков как ветром сдуло: скатились они по широким перилам лестницы вниз и побежали к сараю.
- Знаешь, почему он городками увлекается? - шепнул, задыхаясь, Аксаков. - Чтобы лучше понимать геометрию!
- Как?! - не поверил Коля.
- Вот увидишь!
Нагруженные чурками, вернулись они к Ибрагимову.
Тот уже поджидал их у калитки сада. Когда вышли втроем на большой пустырь, несколько слонявшихся там подростков с радостью кинулись к "городошникам".
- Ну, геометр, покажи-ка нам свои знания, - улыбнулся Ибрагимов, кивнув на чурки, сложенные для начала "конвертом".
Коля смутился: ему еще не приходилось играть в городки.
- Давай, давай, - торопил Сережа. Он уже держал в руках две надежные палки, приплясывая от нетерпения.
Коля замахнулся и швырнул свою первую палку повыше. Но та упала далеко за чурками. Вторая палка, брошенная им пониже, не долетела, - ударившись концом в землю, она перепрыгнула через "конверт" под общий хохот ребятишек.
Тогда к черте подошел Ибрагимов. Примериваясь одним глазом к вытянутой в руке палке, он ударил так, что чурки брызнули в стороны. Подростки завопили от восторга: "конверт" распечатан.
За игрой Коля и не заметил, как подошел к ним Корташевский.
- Еще у калитки по радостным воплям догадался, где надо искать вас, улыбнулся он. - Здравствуйте, здравствуйте... Лобачевский, вы до которого часа ко мне отпущены?
Коля побледнел.
- Забыл! Совсем не спрашивал разрешения.
Корташевский развел руки в стороны.
- Беда мне с вами. Пойдемте, сейчас напишу записку Сергею Александровичу, если он еще не успел сообщить о вашем уходе инспектору... Городки не убирайте, - попросил он Ибрагимова, - и меня вы раззадорили.
В кабинете Корташевский быстро написал несколько слов на бумажке и протянул ее Коле.
- Теперь уже поговорить нам с вами некогда, придете в другой раз... Да! - Он порылся в книгах и вытащил одну, в синей обложке. - Вот вам биография Ломоносова...
Бегите!
Коля, схватив книгу, опрометью выскочил из комнаты, забыв даже поблагодарить учителя.
Спустя минуту Корташевский был на пустыре.
- Мальчик не совсем обыкновенный, - сказал он Ибрагимову, подбирая палку по руке. - Видит глубже своих сверстников.
- И я совершенно того же мнения, - отвечал Ибрагимов.
Коля видел во сне белое поле без конца и края. Резкий ветер наметает сугробы в рост человека, пересыпает снегом дорогу. Мороз крепчает. Коля бежит и бежит по дороге, чтобы не замерзнуть, но холод уже пронизывает его до костей. А дорога все тянется и тянется без конца. И не видно вокруг ни человека, ни зверя.
Наконец далеко впереди что-то зачернело на дороге Обоз! Люди! Коля, напрягая последние силы, догоняет их. Сани гружены мороженой рыбой. Кое-где рыбьи головы торчат из-под мешковины, зашпиленной деревянными колышками. Рты у них раскрыты, словно рыбы хотели что-то проговорить и не успели. Коля поравнялся у крайней подводы с плечистым подростком: закинув мешок за плечи, тот размашисто шагает по снегу. Лицо его знакомое. Где же они виделись?
"Эй, паренек, - обращается к нему Коля. - Куда спешишь?"
"В Москву".
"Зачем?"
"Учиться, - отвечает тот. - А зовут меня Михаиле".
"Я тебя узнал, - радуется Коля. - Ой, как пурга разыгралась. Не вернуться ли нам?"
Паренек упрямо трясет головой:
"Куда пошел - назад не возвращаюсь. И тебе не советую..."
Но тут взметнулся на дороге снежный вихрь - и сани с рыбой, лошади, паренек с мешком - все исчезло в непроглядной белой мгле...
Коля проснулся. В открытую форточку дует холодный ветер. Алеша и Саша мирно спят на соседних кроватях.
Коля поднялся, чтобы закрыть форточку, и видит на стуле книгу "Жизнь Ломоносова". Переложив ее на тумбочку, он вытаскивает из-под своей подушки другую книгу в красивой обложке. Надо прочитать. Хотя бы начало. Коля подошел на цыпочках к подоконнику и осторожно, так, чтобы не разбудить учеников, прикрыл форточку. Затем вернулся в постель. Прикрыв краем одеяла книгу, пробежал в предутренних сумерках первые строчки:
"Великий Колумб твердой рукой своей вел корабль в неведомое. Токмо он един мыслью предузнал бытие нового мира..."
- Коля, - послышался тревожный шепот Саши.
Спрячь тетрадку.
- Это книга.
- Какая? Ты что читаешь? - строго допрашивал Саша. - Я за тобой наблюдаю и вижу - прячешь. Запрещенное?
- Нет, из библиотеки взял... о Христофоре Колумбе...
- А... я подумал, что Григорий Иванович дал тебе также и "Слово о Ломоносове" Радищева.
- Разве оно запрещено? - удивился Коля. - Кем?
- Екатериной Второй. Она посадила его в Петропавловскую крепость, как "бунтовщика, хуже Пугачева".
Потом в кандалах отправила в Сибирь, через нашу Казань. Я не читал его сочинений, но слышл о них от Ибра
гимова. Того, кто читает или переписывает книгу Радищева, считают преступником.
- А где он сейчас? - поинтересовался Коля. - В Сибири?
- Нет, в могиле.
- Умер?
- Покончил самоубийством. Всего за месяц до нашего приезда в эту гимназию. В его бумагах нашли записку:
"Потомство отомстит за меня", - Какой человек погиб!
На минуту оба замолчали.
