- Тихо, тихо. - Олег сжимал его член, заставляя головку несколько раз спрятаться в его кулаке. - Дай я посмотрю, какой ты там красивый. - Он наклонился для того, чтобы получше разглядеть девственный анус. Тугой, с пушистым ореолом темных волосков - Олег почувствовал, как во рту начинает обильно копиться слюна. Он облизал указательный палец и прикоснулся к заветному отверстию, одновременно припадая губами к распаленной страстью головке, погружая ее во влажный рот, а палец - в тесный плен томительных глубин.
- Ааа, - Филипп застонал от сильнейших ощущений. Подобного он не испытывал еще никогда - палец погружался все дальше, нащупывая эпицентр нераскрывшихся эмоций.
Олег не останавливался ни на секунду, позволяя своему пальцу совершать очень четкие и плавные движения, он словно нэцкэ из слоновой кости гладил.
Филипп больше не в силах был терпеть, по его шее заструились прозрачные ручейки, а ягодицы поджались в ожидании экстаза:
- Олег, я кончаю.
В этот миг Олег выпустил член изо рта, не убирая пальца, и с придыханием наблюдал, как неторопливыми толчками выплескивается сперма на дрожащий живот любовника.
Когда голова обессиленного Филиппа снова запрокинулась в глубоком вздохе освобождения, Олег очень осторожно извлек палец из тугой глубины и промокнул белые капли краешком покрывала.
Звук у телевизора будто бы только включился - все это время он словно молчал - от мощнейших эмоций у Филиппа даже уши заложило. А сейчас жизнь снова потекла в обычном темпе, и стыдливый румянец заставил щеки покрыться нервными пятнами.
Филипп молчал. Все так же тихо Олег развязал бинт, пленивший его запястья. Филипп тут же стянул повязку с глаз и торопливо нашарил на полу свое белье. Прикрывшись, он выпрямился в полный рост и нервным, сбивающимся голосом задал вопрос:
- Где мои очки?
Олег хотел надеть их сам, ему нравился этот процесс, но Филипп предугадал его действия и выдернул очки из его рук.
- Ты, ты, ты ко мне больше не подходи, - голос Филиппа дрожал, ему было безумно неловко от того, что сейчас произошло. Зачем он вообще пошел на все это? - ведь было очевидно, чего так хотел Олег. - Я утром сам уйду.
Он попятился к двери, не выпуская Олега из виду. Повезло, что Зарина не стала свидетельницей увлечения сына. А ведь Филипп понимал, что она могла появиться в любую минуту и увидеть подобное зрелище. И в тот момент ему нравилась эта мысль, она его интриговала и заставляла сидеть на месте.
- Ты чего? - искренне удивился Олег.
На его красивом лице Филипп прочел столько боли и разочарования, что на душе стало еще гаже. Он, Филипп, поступил очень плохо, просто как в сказке Андерсена, где девочка на хлеб наступила. Вокруг умирали люди, царил страх и даже междоусобицы, а он посреди всего этого хаоса решил получить удовольствие. Грешно и неудобно.
- Прости. - Олег тяжело вздохнул.
Филипп крепко сжал металлическую ручку, все еще глядя на Олега. Тот продолжал стоять на фоне телевизора, его темная мускулистая фигура была настолько красивой и правильной, а лицо настолько выразительным и невеселым, что Филипп на какое-то время даже залюбовался всем этим видом, а потом молча скрылся в кабинете, почти бесшумно притворив за собою дверь.
Он бросился на постель, накрыл голову подушкой и заставил тишину заглушить собственные стоны, все еще продолжающие блуждать в голове, заставил темноту вытеснить образ Олега, все еще стоявший перед глазами. Филиппу было жутко и мерзко. Он бы ушел прямо сейчас, да только ночью, в темноте, в палатке можно было обухом схлопотать - Степан бы разбираться не стал, кто там лезет: медведь или кто-то свой.
Поэтому он все же заставил себя успокоиться, сглотнул болезненный ком, стоящий в горле, представил себе вертолет, на котором обязательно уберется отсюда, и заснул.
Поутру Филипп подхватился, быстро оделся, стараясь не издавать лишнего шума, перекинул рюкзак через плечо - и был таков. Он нарочно прошел через внутренний двор, чтобы посмотреть на пленников, выглядели они, честно говоря, не очень.
Кто-то сердобольный вынес им одеяла - мужчины сидели каждый в своем углу, укутавшись в шерстяные жесты доброй воли, и молчали. Заметив Филиппа, Глеб тут же подскочил к решетке, обеими руками хватаясь за железные прутья. Одеяло упало с его плеч и осталось лежать на утоптанной земле.
- Принеси нам воды! И поесть! И скажи этому, другу своему, чтобы выпустил! У меня вообще больные почки, мне на холодном нельзя сидеть! - в нем говорили злость и отчаяние. Нижняя губа треснула и кровоточила, сверкая отталкивающей красной полоской.
Филипп подошел поближе к вольеру, нарочно игнорируя Глеба, и заглянул вглубь уличного плена. Родион понял, что Филипп интересуется им, и, медленно поднявшись, прихрамывая, приблизился к нему.
- Мне нужны антибиотики, - хрипло проговорил бывший председатель артели, демонстрируя правую кисть, обмотанную окровавленной тряпкой. - Эта мразь прострелила мне руку. - Он тихо скрипнул зубами и скривился от подступившей боли, прижал кисть к груди и, собравшись с силами, добавил: - Еще обезболивающее. Пусть Зарина придет, скажи ей.
- Не пойдет она. Она же знает, что с тобой произошло. С остальными сейчас что-нибудь придумаем. Ладно, я пошел. - Филиппа только завистливыми взглядами проводили.
Филиппу не понравился вид Родиона: мужчина буквально посерел: видимо, рана изрядно досаждала ему. «Это не мое дело. Здесь медик, в конце концов, он наверняка подойдет», - твердил Филипп сам себе, заставляя насильно замолчать пробудившееся сочувствие.
В палатке уже никого не было: дед Макар на полевой кухне разогревал опостылевшую до тошноты гречку с тушенкой, а Степан просто сидел на пеньке тут же, подперев могучими кулаками широкий подбородок, и ничего не делал. Лицо его, обычно добродушное, открытое, было хмурым и недовольным: последние события полностью выбили богатыря из привычной колеи.
