На эту новость друзья отреагировали по-разному. Пчела был потрясен. Он долго не мог поверить в то, что раз-долбая Космоса, профессорского сынка, приняли в такую солидную, крутую организацию, а когда поверил, в полной мере разделил его бурный восторг:
– Вот это круто, Кос! Ништяк, полный отпад, вообще! Это ж сколько ты теперь загребать будешь? Блин, я тоже хочу!
На Фила же это известие произвело совсем другое впечатление. Он помрачнел, смотрел на друга с тревогой и даже, неодобрительно покачав головой, вполголоса предостерег:
– А может зря ты это, Косматый… Смотри, это все добром не кончится…
Впрочем, пребывающий в эйфории да к тому же еще и изрядно поддатый Космос, казалось, слов Фила не расслышал. В тот день ничто на свете не могло омрачить его щенячью, по-детски необузданную радость.
XXVIII
В начале апреля Сашу вызвал к себе старшина заставы прапорщик Коваль-чук.
– Что-то, Белов, мы давненько шашлычком не баловались, а? – хитровато подмигнул ему прапорщик.
Саша мгновенно догадался, к чему клонит Ковальчук, и расплылся в улыбке:
– Так точно, товарищ прапорщик, давненько!
– Вот и мне так кажется, – кивнул тот. – Да и дядю Рахмона пора проведать – как он там, не хворает ли часом? В общем, Белов, собрал я ему небольшую посылочку, – прапорщик показал на тюк с каким-то тряпьем, – надо бы доставить. Ты вот что, Белов, возьми с собой кого-нибудь из таджиков и навести старика. А заодно уж и прихвати у него… ну, ты сам знаешь что…
– Я Джураева с собой возьму, можно?
– Можно, Белов, можно… Где старика искать, знаешь?
– Так точно! Когда прикажете ти?
– А прямо сейчас и ступайте, глядишь – к ужину и вернетесь. А и опоздаете – не велика беда. Я скажу Феде, он вас накормит.
Белов подхватил тюк и бодро выпалил:
– Разрешите идти?
– Ступай, Саня, – кивнул прапорщик и, нахмурясь, погрозил ему пальцем. – И смотри там… без баловства!
– Есть!
Отару дяди Рахмона Саша с Фарой нашли быстро, часа через два после ухода с заставы. Овцы широко разбрелись по пологому альпийскому склону, а сам пастух сидел в сторонке на черной кошме, расстеленной в тени одинокого старого карагача. Завидев пограничников, он поднялся и неторопливо поковылял им навстречу.
– Здравствуй, дядя Рахмон! – Саша с удовольствием пожал сухую и твердую руку старика.
– Изыдрасту, изыдрасту, – широко улыбаясь, кивал пастух.
Он приглашающим жестом указал на свою кошму и что-то сказал по-таджикски.
– Приглашает посидеть, чаю попить… – перевел Фархад.
Под деревом дымился небольшой костерок, над которым висел небольшой, прокопченный до угольной черноты чайник. Пограничники расселись на кошме, а старик занялся чаем. При этом он нет-нет, да поглядывал на принесенный Беловым тюк – видно, заедало любопытство.
Наконец, чай был готов, пастух разлил его в две пиалы – гостям, а себе – в мятую алюминиевую крышку от термоса. Сделав пару глотков, старик не выдержал и, кивнув в сторону тюка, спросил:
– Алеша мине дал?
Белов сообразил, что Алеша – это прапорщик Ковальчук. Он взял посылку и передал его пастуху.
– Да, дядя Рахмон, это тебе.
Старик неторопливо, с достоинством развязал веревку, стягивающую тюк, и развернул его. Внутри оказалась пара ношеных кирзовых сапог, старая
плащ-палатка, два вафельных полотенца и шерстяное солдатское одеяло.
Пастух расплылся в улыбке – он явно был доволен.
Саша взглянул на часы. Для того чтобы успеть к ужину, надо было поторапливаться. Он уже хотел спросить старика о барашке, но тут увидел собаку дяди Рахмона и тотчас позабыл обо всем.
Такого пса ему еще не доводилось видеть! Лохматый, огромный, чуть ли не с теленка ростом, он буквально поразил Белова своей дикой красотой и мощью. Пес улегся неподалеку, а Саша ткнул локтем Фархада:
– Глянь, Фара! Ну и зверюга! Это что ж за порода?
Фархад пожал плечами и, недолго думая, спросил о чем-то пастуха. Тот улыбнулся, кивнул и заговорил по-таджикски. Фара с ходу принялся переводить:
– Эта история началась давно, лет десять назад. Я тогда был помоложе, горячий… Как-то на переходе в горах начался сильный дождь, и у меня потерялось несколько овец. Я отправился их искать к перевалу. И вдруг на узкой тропе навстречу мне выскочил волк.
Я выстрелил быстрей, чем успел подумать. Это была волчица, я перешагнул через нее, а вскоре наткнулся на ее логово. В нем было три волчонка, они были совсем крошечные – дней пять от роду, не больше… – старый пастух говорил ровным, немного монотонным голосом, глядя куда-то вдаль. Так же ровно и монотонно переводил его слова и Фархад. – Мне стало их жалко, и я взял их с собой. Я выкармливал их овечьим молоком и кашицей из хлеба. Я старался, но к тому времени, когда я пригнал стадо в колхоз, выжил только один волчонок. Наверное, он очень хотел жить. Я назвал его Джура… Ну, в общем, это «друг» по-таджикски, – пояснил от себя Фара. – Через год Джура вырос, я стал брать его с собой в горы. Пастухом он был плохим, на овец почти не обращал внимания, но зато не отходил от меня ни на шаг. Он был хорошим другом… – дядя Рахмон замолчал, следом замолчал и Фара.
– А что с ним стало? – нетерпеливо спросил Белов.
Пастух, выслушав перевод вопроса, продолжил:
– Когда ему было четыре года, случилась беда. На отару напали волки – четыре или пять, не помню. Ружье с собой тогда я уже не брал. Волки резали овец, я кричал: «Джура, взять, взять!», но он не двигался с места, равнодушно наблюдая, как пируют его братья по крови. Я не стерпел и кинулся на волков с ножом и посохом. Волки кинулись на меня. И вот тогда Джура словно проснулся. Он принял бой – один против четверых – и победил. Двоих волков он загрыз насмерть, остальные, раненные, убежали. Как только волки отступили, Джура упал. На нем не было живого места, и вскоре он умер.
– Этот пес – его сын? – догадался Саша.
Не дожидаясь перевода, дядя Рахмон кивнул и отвернулся, всматриваясь сквозь прищуренные веки на пасущихся овец.
– Как же так? – не мог поверить услышанному Белов. – Волк – и против своих?
Фархад перевел. Старый пастух взглянул на Сашу – глаза его слезились, по всей видимости, от клонящегося к закату солнца, – и что-то неторопливо и внушительно произнес. Фархад тут же перевел его слова:
– Рахмонаке говорит: у справных хозяев и волк станет настоящим другом, а у плохих – даже из домашнего щенка вырастет дикий зверь…
Обратной дорогой Саша с Фархадом большей частью молчали. Лишь однажды Белов спросил:
– Фара, так твоя фамилия, оказывается, означает «друг»?
– А ты сомневался? – хмыкнув, ответил тот.
К ужину они опоздали, но голодными их, конечно, не оставили. Повар Федя Колобаев обрадовался принесенному барашку, как родному, – шутил, смеялся и, поглядывая на несчастное животное, вслух прикидывал завтрашнее меню.
Саша его веселья не разделял, он вообще был тих и неразговорчив. Причиной его раздумий была история, рассказанная дядей Рахмоном. Дело в том, что после гибели Дика Белов решил больше собаку не брать – слишком болезненна была недавняя потеря друга, да и какая другая собака могла сравниться с Диком! Все это он, как мог, объяснил капитану Лощинину, когда тот предложил ему взять другого пса. Начальник заставы настаивать не стал, предложив вернуться к этому вопросу позже.
И вот сегодня, после разговора со старым чабаном, Саша вдруг почувствовал, как ему не хватает собаки! Единственное, что его останавливало – это необъяснимое чувство вины перед Диком. Словно взяв другого пса, он предавал старого…
Вечером он долго не мог заснуть, ворочался, думал, а утром отправился к Лощинину и попросил дать ему нового пса.
XXIX
Очень скоро Пчела понял, на чем делал деньги Сурен. Примерно раз в неделю (когда реже, когда чаще), приходя утром в сарай, Пчела обнаруживал там новую тачку. Эти машины были в отличном состоянии, на ходу, и никакого ремонта не требовали. Впрочем, никто и не заикался о ремонте. Обязанности Пчелы и дяди Васи чаще всего заключались в том, чтобы разобрать эти тачки по винтику на запчасти. Иногда, когда в сарае оказывалась иномарка, приходилось заниматься более тонкой работой – перебивать номера на двигателе и кузове, а то и перекрашивать весь автомобиль.
Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять – Сурен работает с крадеными машинами. Вероятно, предположил Пчела, угонами занимался его племянник Эдик, сам же хозяин автосервиса отвечал за сбыт «продукции» – дефицитных запчастей и «перелицованных» иномарок.
Нельзя сказать, что, догадавшись обо всем этом, Пчела испытал шок. Ему, если честно, было абсолютно по барабану, откуда и каким образом в сарае оказывались все эти тачки – лишь бы хозяин вовремя отстегивал полагающиеся ему денежки. Сурен платил исправно, иногда даже приплачивал сверх договора за срочность, поэтому о своих догадках Пчела предпочитал помалкивать. О том, что он разбирает краденые машины, не знали ни мать с отцом, ни Космос с Филом. И уж конечно, Пчеле и в голову не приходило задавать какие-либо вопросы Сурену.
