– А почему она постоянно повторяет ему одно и то же? – поинтересовался я.
– Потому что он забывает, что делает, – улыбнувшись, ответил доктор Чань. – Перед каждым новым мазком он смотрит на рисунок так, слово видит его впервые. Он не помнит, что хотел нарисовать, поэтому каждый раз ему приходится осмысливать рисунок заново. В общем-то, что именно он рисует, для нас не имеет значения. Для нас важна продолжительность концентрации внимания. В данном случае она, как видите, составляет порядка семи-восьми секунд. Это очень мало, но бывают и более тяжёлые случаи. А сам рисунок… это всего лишь обычная, ничего не значащая мазня.
Я подошел поближе и посмотрел на мольберт. По бумаге вились, расползались по углам чёрные черви, местами свиваясь друг на друге в исступленной безумной пляске, местами скрываясь за инфернальными всполохами расплывчатых медуообразных тел. Рисунок и впрямь был тянущим, сумбурным, но я не мог оторвать от него взгляда.
– Это изображение структуры его сознания в виде мутированной ДНК, – с трудом сглотнув вязкую слюну, наконец произнес я.
– Что?! О чем вы говорите?!! – доктор Чань с неожиданной прыткостью подскочил ко мне и оторопело уставился на мольберт.
– Он нарисовал своё сознание в виде спирали ДНК. Видите несколько четко прорисованных участков? Вероятно, это области сознания, не затронутые процессом деградации нейронных связей. А эти призрачные тела – наиболее поврежденные зоны…
– Но как ему удалось это нарисовать? Он же не понимает, что делает!
– Да, не понимает… но, возможно, его подсознание пытается найти пути к спасению и старается дать вам подсказки?..
Доктор Чань с сомнением покачал головой и, уже взяв себя в руки, бросил сухо, пожалуй, даже чересчур сухо:
– Но я ничего не вижу в этом рисунке. И никто, кроме вас, интерн, ничего не видит. Идёмте.
Он резко развернулся, махнул нам следовать за ним и сосредоточено зашагал по тенистой аллее. И только метров через сто, полуобернувшись ко мне, небрежно обронил:
– Зайдите ко мне сегодня вечером. Мы посмотрим другие рисунки и обсудим вашу… теорию.
А я следующие два часа послушно семенил за ним в группке оживленно-радостных интернов и думал о своём собрате по несчастью. Конечно, Алекс, ты должен признать, что в его положении есть несомненные плюсы. Ему даже… можно позавидовать. Окажись ты на его месте, и в России тебя будет ждать не вечнозеленый рай и живописные скалы, а мрачная палата с видом на запущенный старый парк… Кажется, доктор Чань сказал, что он работал всего с четырьмя языковыми парами? А ты работаешь более чем с десятью, и тебе уже двадцать шесть лет. Долго ли ты ещё протянешь, как сам-то считаешь?.. Я поморщился словно от боли, и выругал сам себя. Ну правда, Алекс, сколько можно изводить себя подобными мыслями? Вивисектор просто…
Мы обошли добрую часть острова и наконец-то подошли к высоченной хрустальной свечке главного лечебного корпуса. Мои коллеги, валившиеся с ног от усталости, с удовольствием попадали в огромные мягкие кресла в просторной ординаторской. Идиллия, сплошная идиллия… никаких безумных криков, буйствующих психов, гориллоподобных санитаров, никаких трахающихся по кустам сексуально гиперактивных парочек… всё до безобразия мирно, благопристойно… неправдоподобно.
Словно в довершение этой идиллии улыбчивая медсестра в соблазнительном халатике принесла нам освежающий белый чай, разлила по фарфоровым чашечкам и разнесла на подносе, почтительно наклоняясь перед каждым и демонстрируя своё богатое декольте.
– Какой класс! – восхищенно прошептал мой сосед по комнате, упорно державшийся рядом со мной. – Я был бы не прочь поработать здесь после интернатуры, а ты?
– Если возьмут, – отрезал я. Не люблю почему-то, когда ко мне вот так вот настойчиво лезут в друзья…
После чая мы проследовали за восхитительной медсестрички ной попкой в компьютерный зал, где нас снова ждал доктор Чань.
– А теперь прижмите большой палец к пластине идентификатора, которая расположена слева от клавиатуры. Это и будет вашим паролем. Итак, вы получили доступ к базе данных нашего центра. Здесь вы можете ознакомиться с исследованиями, которые ведутся у нас в настоящее время, с результатами прошлых исследований и будущими проектами. Короче говоря, здесь собран богатейший теоретический и практический материал, как вы сможете убедиться сами. Но это чуть позже. А сейчас каждый из вас должен выбрать себе так называемых подопечных. Три-пять пациентов, которые попадают в интересующую вас категорию и с которыми вы будете работать в течение этого месяца.
Мой сосед, опять оказавшийся за соседним терминалом, с любопытством покосился на меня, но, поймав мой взгляд, отвернулся.
Я поспешно, пожалуй, чересчур поспешно, открыл список пациентов и пробежал по нему глазами. Фамилии профессора Линга среди нескольких сотен фамилий не оказалось. Не нашел я его и в списке больных по отделениям. Чтобы скрыть острое разочарование, я наугад открыл какие-то истории болезни и принялся их изучать.
– Всё в порядке? – доктор Чань неслышно подошел сзади и положил руку мне на плечо.
– Да, – кивнул я. – Доктор, а как насчет сохранения врачебной тайны? Пациенты находятся у вас под своими настоящими именами?
– Как правило, да. При поступлении мы сообщаем родственникам о возможности зарегистрировать больного под вымышленным именем, но большинство из них отказывается. Это простые люди, и им нечего скрывать от своих родных и знакомых.
– А в этом списке указаны все пациенты, находящиеся на лечении в центре?
– Нет. Только те, с которыми вам разрешено работать.
Я изо всех сил ущипнул себя под столом за руку, чтобы не расхохотаться вслух от собственной глупости. Ну конечно же, этого и следовало ожидать! Господи, какой же ты идиот… Называется, подготовился к секретной операции. Ты даже не удосужился попросить фотографию профессора у него дома или у той же Тай! Хотелось бы знать, как ты теперь собираешься найти человека, которого и в глаза никогда не видел, среди двух с лишним тысяч пациентов клиники, часть из которых, судя по всему, содержится в закрытом секторе – в том, который во время сегодняшней экскурсии нам показали лишь издали?
Я потер руку, явно обреченную на появление огромного синяка. Чёрт, надо что-то срочно сделать, сказать. Все мои мнимые коллеги высунулись из-за мониторов и уставились на меня, как суслики посреди степи. И что у меня за дурацкая черта всегда и везде оказываться в эпицентре внимания?!
– Доктор Чань, а можно…
Что можно? Ну же, Алекс, шевели скорее мозгами!
– Можно я возьму себе того молодого человека, которого мы видели сегодня утром, с рисунком?
– Берите, – кивнул доктор. – Его зовут Шах Гиль-Дян.
И тут же за моего плеча раздался недовольный голос моего соседа.
– Но этого пациента я уже отобрал для себя! Меня тоже заинтересовал этот случай!
– Я думаю, доктор Тхинь справится с этим лучше, – безапелляционно отрезал доктор Чань, давая понять, что никакие дискуссии здесь не уместны. Ну вот, кажется, я уже нажил себе врага в лице своего соседа по комнате. Впрочем, меня это мало волновало. Уж пару деньков как-нибудь переживу, а надольше я здесь вряд ли задержусь…
Уже смеркалось, когда я вышел из жилого корпуса и направился по залитому мягким светом парку в сторону главного лечебного корпуса, где меня ждал доктор Чань. Воздух был напоен благоуханием каких-то огромных ночных цветов, белесыми привидениями проглядывавшими из темноты по обеим сторонам аллеи. Пациентов в парке почти не было, а те, что припозднились, умиротворенно подремывали в своих креслах-каталках или сонно плелись в свои палаты. В общем, идиллия must до on, как поется в одной древней песне.
В кабинете доктора Чаня царил полумрак, сам он сидел в глубоком кресле рядом с окном и пристально вглядывался в какой-то листок бумаги, на который падали отблески уличного фонаря. Я подошел к креслу, почти вплотную, и сказал, нет, точнее выпалил на обоих слоях сразу:
– Мне нужно встретиться с профессором Лингом.
И офигел сам от себя. Блин, Алекс, да что ж ты творишь? Мало того, что говорить одно и то же на двух слоях сразу – вопиющая грубость, так ещё и переться вот так напролом, без предисловий и обиняков… Похоже, что «была не была» стало твоим жизненным принципом? Интересно, и как долго ты с ним протянешь?
– Прежде всего, молодой человек, добрый вечер, – не отрывая глаз от листа бумаги, спокойно парировал доктор. – И зачем вам нужно встретиться с профессором Лингом?
А вот теперь я замолчал. Просто заткнулся. Не знаю, но порой в жизни бывают такие моменты, когда ты не можешь врать – просто не можешь и всё тут. В голове крутится с десяток приличных ответов, объяснений и другой подобной чепухи, так что можно было бы наговорить, наврать с три короба… а ты не можешь вымолвить ни словечка. Словно тот ловкий и пронырливый внутри тебя, который умеет лгать и выкручиваться, делает шаг назад и говорит – ну, а теперь действуй ты, настоящий… тот, что умеет говорить и с богом, и с чёртом… и этот настоящий просто стоит и молчит…
